Грани русского раскола

«Многие из ваших богачей думают найти в заявлениях верноподданичества свое спасение и, как слепорожденные не понимают света, так и они не понимают, что в лицемерии есть гибель старообрядчества, а не спасение...

Будущий летописец запишет в свою книгу – что старообрядцы лицемерием уронили святыню веры»[177].

После чего были произведены даже количественные подсчеты тех, кто уронил святыню веры, т.е. купцов. Картина выходила не такая уж и безнадежная: на 60 миллионов жителей России купцов, записанных в гильдии, насчитывалось всего 400 тысяч, или 6 человек на каждую тысячу, а наиболее крупных из первых двух гильдий – не более чем 25 тысяч, или 3 человека на каждые 10000 населения. Получалось, что количество предавших старообрядчество крайне невелико, а это позволяло оптимистически заключить:

«Сила наша – не в них»[178].

На самом деле попытки лидеров эмиграции использовать купечество, в большинстве действительно староверческое, в своей политике несколько удивляют. Может быть, это как раз тот случай, когда открывшиеся перспективы заслонили реальность. Ведь те, кто на практическом опыте знал российскую жизнь, не имели никаких иллюзий относительно участия купцов в антиправительственном движении. Это запечатлено в литературе первой половины 1860-х годов. Так, в романе Н.С. Лескова «Некуда» (1864) усилия революционно настроенной молодежи по доставке литературы, включая «Колокол», для знакомых раскольников заканчиваются совершенно неожиданно. Купец, которого снабдили литературой, попросту выбрасывает ее в прорубь и извещает обо всем полицию, что невероятно потрясло главных героев книги. Аналогичная ситуация и в романе А.Ф. Писемского «Взбаламученное море» (1863). Здесь настойчивые попытки одного из персонажей завоевать расположение купца реверансами в адрес раскола (мол, как можно так плохо поступать с такими замечательными людьми!) встречают полное равнодушие: какое кому дело, как со мной поступают, или барин и мужики – каждый сам по себе[179].

Надо сказать, что вожди движения, осознав имеющиеся проблемы, внесли серьезные коррективы в свои действия. Постулат о роли раскола как основной силы противостояния под сомнение не ставился. Однако теперь акценты переместились непосредственно в гущу народа, в низы. Нечего ждать ни от известных в литературе имен – они только дискредитируют дело; ни от купечества – более гнилого, чем дворянство; ни от старообрядческих иерархов. Верить можно только в спящую силу народа, который пребывает в расколе, и в среднее сословие – разночинное, официально непризнанное, – которое способно разбудить народ для великих дел. Именно отсюда и родился знаменитый бакунинский клич: в народ! В устах знаменитого бунтаря он звучал не как очередная декларация, а как страстный призыв революционера, отдавшего борьбе все силы. Главный урок, который он вынес из своего опыта: вне самих многомиллионных масс не существует ни дела, ни жизни, ни будущего. Народ должен увидеть рядом с собой тех, кто готов разделить с ним его страдания и протест. Пропаганда непосредственно в народных массах становится основным делом столпов русской эмиграции[180]. По этому пути, указанному ветеранами борьбы с самодержавием, двинется поколение их молодых сподвижников, чья жизненная энергия будет отдана народному пробуждению.

4. Забытые надежды народничества

Термин «хождение в народ» принадлежит М.А. Бакунину; став хрестоматийным, он прочно вошел в отечественную историю. Им обозначают целый этап в движении российской интеллигенции навстречу своему народу (а не выходцам из него) с целью помочь ему обрести лучшую долю после веков крепостнического угнетения. Это яркое движение пользовалось симпатией советской историографии как проявление освободительного порыва лучших представителей России в ту эпоху, когда еще не созрели предпосылки для великой победы. Однако сегодня, используя знакомый термин, следует наконец уяснить то, что игнорировали или не замечали долгое время: это было хождение не просто в народ, а хождение в раскол. Именно так и никак иначе задумывали и обосновывали его отцы-вдохновители А.И. Герцен, Н.П. Огарев и М.А. Бакунин. Их идеи легли в основу практической деятельности многих энтузиастов из студенческой среды, за свое стремление в российские просторы прозванных «деревенщиками». Задача состояла в прояснении староверческого сознания и в организации сил в правильном направлении. Многие думали, что, учитывая бунтарскую родословную раскола, достаточно двух-трех, в крайнем случае пяти-шести, лет – и социальная революция в России станет явью.

«Хождение в народ» как массовое явление началось в 1870-х годах и продолжалось почти до конца десятилетия[181]. Энтузиазм его участников был связан с раскрытием внутренних сил староверчества – давнего врага самодержавия. Мы не нашли об этом никаких упоминаний в советских исследованиях[182] - что вызывает удивление, поскольку материалы имеются. Вот, например, О.В. Аптекман в своих воспоминаниях о народнической организации «Земля и воля» говорит прямым текстом:

«...В круг обязанности «деревенщины» входила деятельность среди раскольников и сектантов, на которых мы в то время возлагали большие надежды. В нашей программе раскол и сектантство чуть ли не стояли во главе угла»[183].

Эта установка отражала серьезные надежды тех, кто готовил и вырабатывал программу общества. Темой раскола был увлечен один из лидеров «Земли и Воли» М.А. Натансон. О чем имеются свидетельства у писателя В.Г. Короленко, да и у того же О.В. Аптекмана[184]. Что касается другого яркого народнического вожака, А. Д. Михайлова, то он постоянно находился в староверческих регионах страны. Объездив ряд приволжских губерний, жил и учительствовал в селениях раскольников. Сам он вспоминает:

«Мне пришлось сделаться буквально старовером. Пришлось брать себя в ежовые рукавицы, ломать себя с ног до головы. Я должен был во всем подделаться под эту среду, чтобы стать на одной с нею почве, иметь возможность влиять на нее»[185].

Мир раскола восхищал А.Д. Михайлова своей самобытностью, духовными интересами и самодеятельной организацией. У него завязались там прочные связи, с помощью которых он проник и к сибирским бегунам, и к астраханским общинникам, был принят на Преображенке в Москве. Во время заездов в Петербург А.Д. Михайлов настойчиво советовал своим соратникам изучать священное писание и историю раскола, рекомендовал создать типографию со специальным славянским шрифтом, чтобы революционную литературу для раскольников печатать именно на нем[186].

Стремление к раскольничьим низам отличало не только вожаков народников, но и всех, кто участвовал в движении. Так, перед выездами в российские губернии молодые люди проходили своего рода подготовку, чтобы им легче было погрузиться в народную среду. Подготовка происходила в рамках семинаров, численностью по 30-40 человек, действовавших и в Петербурге, и в Москве. О них нам известно из мемуаров Д.Н. Овсянико-Куликовского – известного впоследствии ученого-лингвиста и психолога. Рассказывая о студенческих годах, он писал о своем увлечении расколом, о том, с каким жадным любопытством и энергией принялся за изучение старообрядчества в его прошлом и настоящем. И в результате собрал обширный материал, прочел книги и статьи А. Щапова, П. Мельникова, И. Никольского, Г. Есипова и др. Приобретенные знания позволили молодому человеку заниматься со студентами, отбывающими на российские просторы для ведения пропаганды. Вполне естественно, что им прежде всего требовались сведения о тех социальных слоях, куда они направлялись. Кружок, где Д.Н. Овсяннико-Куликовский делал сообщения о расколе, пользовался известностью и прекратил свое существование, когда будущего ученого задержала полиция[187].

177

См.: Огарев Н.П. Письмо к иноку // Общее вече. №22. 1 ноября 1863 года.

178

См.: Огарев Н.П. Второе письмо к иноку // Общее вече. №23. 15 ноября 1863 года.

179

См.: Лесков Н.С. Некуда // Собр. соч. в 11-ти томах. Т. 2. М., 1956. С. 397-401; Писемский А.Ф. Взбаламученное море // Собр. соч. в 8-ми томах. Т. 4. СПб., 1910. С. 532-537.

Эти произведения талантливых русских писателей принесли им немало испытаний. В те годы они были крайне плохо встречены демократическими кругами, так как ставили под сомнение перспективы ведущейся борьбы. Неверие в возможности использования раскола для антиправительственных выступлений явилось только частью их общего пессимизма по поводу тех действий, которые практиковали революционеры. В итоге оба литератора подверглись шквалу критики и ни один год испытывали трудности с публикацией своих трудов. Это лишний раз доказывает, насколько сильны были революционные ожидания в 60-70-х годах XIX столетия.

180

Вдохновителем сближения с народом был не только М.А. Бакунин, но и еще один известный лидер эмиграции П.Л. Лавров, но не в бунтарском ключе, а просветительском смысле. Им делался акцент на просвещение народа, благодаря чему тот постепенно созреет до революции. Поэтому П.Л. Лаврову были гораздо ближе беседы о потребностях образования народа с тем же писателем И.С. Тургеневым, чем сотрудничество с, заряженным на борьбу, М.А. Бакуниным. Один из сторонников последнего отмечал:

«Петр Лаврович был, прежде всего, теоретик-философ, привыкший жить в заоблачной выси теорий. Когда ему приходилось спускаться на землю, он проявлял полную беспомощность»

// См.: Сажин М.П. (Арман Росс). Воспоминания. 1860— 1880 г.г. М., 1925. С. 52.

181

См.: Иванов-Разумник Р. История русской общественной мысли. Т. 2. СПб., 1907. С. 104.

Вообще «хождение в народ» подразделяется на два этапа. Начиналось все с кратковременных поездок в различные губернии, уезды, селения с постоянной сменой мест. Однако затем было признано, что такая практика не способствует качественной агитации. Тогда вместо агитационных набегов стали переходить на организацию поселений – небольших колоний, которые устраивались уже с расчетом на более или менее продолжительную работу в конкретном месте. Под видом учителей или врачей молодежь поселялась в деревни, ведя агитационную деятельность. Зачастую осваивались и рабочие профессии, с помощью которых налаживались отношения с населением.

182

См, например, известные и обстоятельные монографии: Итенберг Б. Движение революционного народничества. М., 1965; Филиппов Р.В. Из истории народнического движения (1863-1874 г.г.). Петрозаводск, 1967.

В них подробно разбирается «хождение в народ», позиции различных течений в народничестве, степень влияния кружков, групп, действовавших в губерниях и т.д. Однако о расколе речи не ведется вообще. Такая тема отсутствует даже при обращении к идейным позициям А.И. Герцена и М.А. Бакунина. Лишь крайне глухо говорится о роли религии в народническом движении, в том смысле, что некоторые участники говорили о трудностях налаживания контактов с населением без священного писания

 // Итенберг Б. Указ. соч. С. 354-355; Филиппов Р.В. Указ. соч. С. 196-197, 211.

183

См.: Аптекман О.В. Из истории революционного народничества. «Земля и Воля» 70-х годов. Пг., 1924. С. 109.

184

См.: Короленко В.Г. История моего современника. Т. 7. М., 1955. С. 357 // Собр. соч. в 10-ти томах; Аптекман О.В. Указ. соч. С. 109.

М.А. Натансон (1850-1919) – известный революционер, координировал действия народнических кружков, групп. Арестовывался в 1872 году. В 1878-1887 – в якутской ссылке. В 1894 г. вновь сослан в Восточную Сибирь сроком на пять лет. Вошел в партию социалистов-революционеров, эмигрировал. В 1917 году вернулся, находился среди левых эсеров.

185

Михайлов А.Д. Воспоминания. Женева. 1903. С. 17. Этот же текст опубликован в советские годы: См.: Прибылева-Корба А.П., Фигнер В.Н. Народоволец Александр Дмитриевич Михайлов. Сб. док. Л. 1925.

186

См.: Там же. С. 17

187

См.: Овсяннико-Куликовский Д.Н. Воспоминания. Пг., 1923. С. 28, 107.