Страница 41 из 70
Ныне я жду своего избавления, чтобы идти к ним в последний раз.
В последний раз иду я к людям: среди них хочу я свершить закат свой и, умирая, дать им свой самый богатый дар!
Этому я научился у солнца, когда заходит оно, богатейшее из светил: золото сыплет оно в море из неистощимых сокровищниц своих, – тогда и беднейший рыбак гребет золотым веслом! Ибо видел я это однажды, и слезы от зрелища этого не утолили душу мою.
Подобно солнцу, идет Заратустра к закату: и вот, он сидит, ожидая, а вокруг него старые разбитые скрижали, а также новые, наполовину исписанные.
4.
Взгляните, вот новая скрижаль: но где же братья мои, чтобы со мною вместе отнести ее в долину, в сердца человеческие?
Так повелевает великая любовь моя к дальнему: не щади ближнего своего! Человек есть нечто, что должно преодолеть.
Есть много путей и способов преодоления: твое дело – добраться до них! Но только паяц думает: "Через человека можно перепрыгнуть".
Преодолей себя самого даже в ближнем своем: и право, которое можешь взять силой, не позволяй дать себе!
То, что делаешь ты, никто и никогда не сделает тебе. Знайте, воздаяния не существует.
Кто не может повелевать, должен повиноваться. Есть многие, умеющие повелевать себе, однако многого еще недостает им, чтобы повиноваться себе самому!
5.
Таково свойство душ благородных: они ничего не хотят даром, тем более – жизнь.
Кто из черни – тот хочет жить даром; мы же, другие, кому жизнь – дана, мы постоянно размышляем: что лучшее дать нам взамен!
И поистине, благородна та речь, что гласит: "То, что нам обещает жизнь, мы хотим сохранить для жизни!"
Не должно желать наслаждения, когда не дано наслаждаться. И еще – не должно желатьнаслаждаться!
Наслаждение и невинность – самые стыдливые вещи: они не хотят, чтобы их искали. Их надоиметь – искать же следует скорее вину и страдание!
6.
О братья мои, первенца всегда приносят в жертву. И вот, ныне мы – первенцы.
Все мы проливаем кровь на скрытых алтарях, сгораем в жертвенном пламени в честь старых идолов.
Наше лучшее еще молодо: и вот – истекают слюной беззубые рты. Наше мясо нежно, наша шкура – еще только кожа ягненка: как же не возбуждать нам алчность у жрецов, прислужников старых идолов!
В нас самих еще жив он, этот жрец, поджаривающий себе на пир все наше самое нежное и лучшее. О братья мои, как же не быть первенцам жертвой!
Но всякий, кто сроден нам, жаждет этого; и я люблю тех, кто не желает беречь себя. [48] Погибающих, идущих путем заката люблю я всей любовью своей: ибо переходят они на ту сторону.
7.
Немногие могут быть правдивыми! А кто может – еще не хочет! И совсем не способны на это "добрые".
О эти добрые! Добрые никогда не говорят правды; для духа быть добрым – болезнь.
Они уступают, эти добрые, они покоряются, их сердце вторит, их существо повинуется: но кто слушается, тот не слышит самого себя!
Все, что у добрых зовется злом, должно воссоединиться, дабы родилась единая истина: о братья мои, достаточно ли злы вы для этой истины?
Неустрашимая отвага, долгое недоверие, жестокое отрицание, пресыщение, надрезывание жизни – как редко все это соединяется воедино! Но из такого семени произрастает истина!
Всегда рядом со злой совестью росло всякое знание! Разбейте же, познающие, старые скрижали!
8.
Когда на воде укреплены сваи[49], когда через поток перекинуты мостки и перила, поистине, никто не поверит тому, кто скажет: "Все течет". [50]
Но даже круглый дурак возразит ему: "Как? – скажет он, – как это – все течет? Ведь и мост, и перила – над потоком!
Над потоком – все неподвижно и крепко, все ценности всех вещей, мосты, понятия, все "добро" и все "зло": все это – прочно!"
Когда же приходит зима, укротительница рек, то и умнейшие проникаются недоверием; и поистине, не только глупцы тогда вопрошают: "Не пребывает ли все – в покое?"
"В основе своей все неподвижно", – вот подлинно зимнее учение, подходящее для бесплодного времени, хорошее утешение для лежебок и подверженных зимней спячке.
"В основе своей все неподвижно", – но против этого проповедует ветер в оттепель!
Ветер оттепели – это бык, но не тот, что пашет, нет, – это бешеный бык, разрушитель, взламывающий лед гневными рогами! Лед же сокрушает мосты и перила!
И вот, братья мои, не все ли течет теперь, подобно потоку? Не все ли мосты и перила попадали в воду и сгинули? [51] Кто еще держится там за "добро" и "зло"?
"Горе нам! Счастье нам! Подул теплый ветер!" – так проповедуйте, братья мои, на всех площадях!
9.
Есть одно старое заблуждение: имя ему – Добро и Зло. Вокруг прорицателей и звездочетов вращалось до сих пор колесо заблуждения этого.
Некогда верили прорицателям и звездочетам, и поэтому веровали: "Все – судьба: ты должен, ибо так надо!"
Потом перестали доверять прорицателям и звездочетам, и поэтому верили: "Все – свобода: ты можешь, ибо ты хочешь!"
О братья мои, до сих пор только смутно гадал человек о звездах и о грядущем, не зная их: и потому о добре и зле до сих пор лишь гадают, но не знают их!
10.
"Ты не должен грабить! Ты не должен убивать!" – некогда слова эти провозглашались священными; перед ними склоняли колени и головы и снимали обувь.
Но я спрашиваю вас: были ли во всем мире более страшные разбойники и убийцы, нежели эти святые слова?
Разве мало в самой жизни убийств и разбоя? И для того чтобы стали священными эти слова, не пришлось ли убить саму истину?
Или же это было проповедью смерти – провозглашать священным то, что противоречит и противоборствует всему живому?
О братья мои, разбейте, разбейте старые скрижали!
11.
Мне жаль всего минувшего, ибо вижу я, что оно предано, – предано духу, милости и безумию каждого нового поколения, которое приходит и все, что было, перетолковывает так, чтобы стало оно мостом ему!
Может явиться великий тиран, коварный враг, который подвергнет насилию и принуждению все прошлое по произволу своему, пока не станет оно для него мостом, и знамением, и криком петуха, и глашатаем.
Но вот другая опасность и предмет страдания моего: память черни не идет дальше деда, а с дедом и время прекращается.
Так предается забвению все прошлое: ибо может статься, что толпа некогда будет господствовать, и время потонет в мелкой воде.
Поэтому, братья мои, нужна новая аристократия, враждебная толпе и всякой тирании, аристократия, которая снова напишет слово "благородный" на новых скрижалях.
Много нужно благородных и многосторонним должно быть благородство их, чтобы могли они составить аристократию! Или, как сказал я однажды: "В том и божественность, что есть боги, но нет никакого Бога!".
12.
О братья мои, я показываю вам новую аристократию и посвящаю вас в нее: вы должны стать зачинателями и воспитателями, сеятелями будущего,
– поистине, не о той аристократии говорю я, принадлежность к которой можно купить, как покупают ее торгаши за золото свое: ибо все, что имеет цену, не имеет большой ценности.
Пусть будет отныне честью вашей не то, откуда происходите вы, но то, куда идете. Воля ваша и стопы ваши, стремящиеся дальше вас самих, – да будут отныне вашей новой честью!