Страница 26 из 36
Если бы наши сведения касались исключительно Моха Сидонского, то можно было бы сослаться на его легендарность и мифичность, которой эллинские писатели "приукрасили" истоки уже СВОЕЙ философии. Но помимо титанической фигуры Моха, на которого около тысячи лет ссылались эллины, эллинизированные финикийцы, граждане римской империи, ортодоксальные иудеи - составители библейских текстов, эллинизированные иужеи из Александрии, существует в источниках еще одна фигура финикийца от которого дошло довольно много сведений. Речь идет о Санхунйатоне Бейрутце (Сангуниатон Биритянин, Санхуниатон Тирский) .
Если Мох Сидонский жил и творил около IХ века до н.э. - в эпоху начала взлета финикийской самостоятельности и открытия окружающего мира, новых политических институтов. То даты жизни Сангуниатона Биритянина выпадают на время царствования ассирийской царицы Шаммурамат - (Семирамиды), это конец IX - начало VIII вв. до н.э. Время которое является максимальным пиком финикийской энергии и творческого подъема. Время, которое предваряет череду ассирийских, вавилонских и персидских нашествий.
В лице Сангуниатона Биритянина мы видим уже окончание этапа протсофийности финикийцев, фигуру которая заканчивает длительный этап подготовки национальной ориентософии и, которая обещает, расцвет сильной, энергичной и динамичной мысли.
"Санхунйатон... заимствовал свои сведения о них (о евреях - О.К.) у жреца Бога Иеговы, Иеромвала... собрал сведения из городских хроник и храмовых надписей и написал по-финикийски правдивую историю древности" - свидетельствует Порфирий устами Евсевия. Более того его работа была вполне обычной работой историка. ОБЫЧНОЙ то есть существовала уже четкая линия исторических трудов, которая не вызывала у финикийцев удивления или особых восхвалений (напомним, что у эллинов идея создания цикла исторических новелл на основе изучения исторических источников и объединенная единой идеей принадлежит Геродоту - спустя четыре века после смерти Санхунйатона. Более того по прочтении трактата "царь и его советники одобрили его как правдивого историка". При этом развитие мысли зашло настолько далеко, что существовало понимание разницы: храмовых надписей, городских хроник, священного предания, мифов, аллегорий и собственно исторического текста. Впрочем, сама история не была прочно отделена от философии, или как значится у античных авторов от "фисиологии". Вот как формулирует переводчик на греческий язык книг Санхунйатона его исследовательское кредо, говоря, что финикийский автор желал: "всячески знать начало всего, от которого произошло всё". Его методология уникальна для конца IХ в. до н.э., ибо Санхунйатон: "принявшись за свой труд и отвергнув прежние мифы и аллегории, исполнил свою задачу".
Исходной посылкой космогонии Санхунйатона явилось следующее:
"Началом всего был Воздух (Аир), мрачный и подобный ветру, или дуновение мрачного воздуха, и мутный мрачный Хаос; они были безграничны, и в продолжение многих веков не имели конца. Когда же Нус (по-гречески "нус" - "ум", "разум", "дух") полюбил свои собственные начала, и произошло смешение, это соединение получило название: Желания ... Таково начало устроения всего. Дух же не знал своего создания. И из соединения Духа произошел Мот..., его некоторые считают илом, другие - гнилью водянистого смешения; и из неё произошли все семена создания, и рождение всего. Были некие животные, не обладавшие чувством, от которых произошли одарённые умом животные..." [Тураев: 35].
В его тексте встречаются, как вы заметили не только идеи о воздухе, как первоначале, но идеи об эволюции и прежде всего об эволюции связанной с водой, как источником живых организмов (в тексте "Мот" - "Ил", "Гниль"). Далее автор повествует о "бессилии" и "малодушии" людей, что и привело к поклонению "произведениям земли" - вполне научная концепция возникновения религии.
Вслед за этим пассажем идет череда мифов, которые Санхунйатон пытается рационализировать, найти в них практиче6ское, предметное зерно и тем самым выстроить цепочку последовательных умозаключений связанных с той идеей, что развитие первых людей было следствием развитии их технических достижений, первым из которых следует назвать "открытие" огня.
Санхунйатон не раз и не два с иронией и некоторой натуралистичной постыдностью описывает жизнь богов, как развратных мужчин и женщин, значительно опережая этим "вольнодумство" Гомера или Гесиода. Причем напомним, что его труд носил официальный характер и был, безусловно одобрен цензорами в лице царя и его советников. А что же жречество? "Но бывшие после этого жрецы захотели скрыть его произведение". Филон Библский объясняет это желание тем, что жрецы считали необходимым восстановить доверие к мифам, что им в конечном итоге и удалось сделать.
Удивительным явлением в истории протософской мысли (и весьма характерной несколькими столетиями спустя), что Санхунйатон учил о финикийских буквах как наивысших божествах и управителях Вселенной, или как сказано в источнике:
" (Филон Библский) еще рассказывает, переведя из книг Санхунйатона о финикийских буквах относительно пресмыкающихся и пускающих яд животных. (...) Буквы в форме змей они освятили в выстроенных ими храмах, и в честь их они справляли праздники, совершали жертвоприношения и оргии, так как считали их величайшими богами и управителями Вселенной" [Тураев: 44-45].
Очень напрашивается сравнение с учением о числах Пифагора и его идеях, что число и цифра правят миром. Конечно у Пифагора эта идея облечена в более изящную и аккуратную форму, но не будем забывать, что сын финикийца и эллинки Пифагор жил на полторы сотни лет позже Санхунйатона. В приведенном пассаже можно увидеть очень грубый, крайне предметно-мифологический, но все таки источник идеи цифры как "царицы" мира. При этом следует помнить и тот "забавный" факт, что число в греческом языке изображалось... БУКВОЙ алфавита. Опираясь на свидетельство Аристотеля
"[Пифагорейцы указывают] также на то, что расстояние от А до ? в алфавите равно расстоянию от самой низкой до самой высокой ноты во флейтах, число которой равно целокупности Вселенной (...) Всю Вселенную они конструируют из чисел, но только не монадических [= абстрактных, арифметических]; напротив, они полагают, что монады обладают [протяженной] величиной, но как образовалась первая единица, обладающая величиной, судя по всему, объяснить не могут (...) Признавать [как пифагорейцы] неделимые величины неверно, и даже если [допустить это], то все-таки единицы [монады] не имеют величины. Как же может величина состоять из неделимых? ...Они же полагают число реальными вещами ...как если бы числа были телесными"
(Аристотель. Метафизика 1092 b 26; 1080 b 16; 1083 b 8).
И.Н. Рассоха видит в указанных монадах - первичный атомизм расцветший у Пифагора, но своими корнями уходивший в атомарную теорию Моха и буквенный атомизм Санхунйатона. Насколько прочны данные построения, может сказать лишь отдельное монографическое исследование, коего в природе нет. Однако на данном этапе наших знаний исключать подобную преемственность Хананейской протософии и Пифагорейского учения (а через Пифагора и трудов Демокрита) - нельзя .
Подведем некоторый промежуточный итог. В представленном очерке истории Финикийского культурного и софийного ландшафта, очевидно, что цивилизация Библа, Тира, Сидона, Бейрута, Карфагена смогла создать устойчивые корпорации людей чьи профессиональные и жизненные смысл заключались в поисках истины, осмыслении открытых истин и передачи полученного знания достаточно широкому кругу учеников. Известно, что эти специфические Ближневосточные традиции сохранялись на всем протяжении от Х до, по крайней мере II до н.э., когда существовали философские тексты на финикийском языке, на этом же языке шло изучение философских систем, когда были национальные философские школы в Сидоне и, вероятно, в Карфагене. Но значительного национального взлета финикийская мысль так и не получила, оставив нам обрывки идей, смыслов, имен. По всей вероятности протософия финикийцев так и осталась протософским знанием и к первому веку до н.э. оказалась полностью растворенной в эллинской философии, так и не родив в устойчивую ориентософию. Причины видятся в следующем: