Страница 21 из 36
Таким образом протософия Китая заключалась отнюдь не в памятниках письменности или деятельности отдельных мудрецов. Протософия являла сбея в государственном строительстве, чувстве почтения и способности уважения к авторитету. Это кажется удивительным и не понятным. Но если существует застывшая музыка (архитектура), если в живописи А. Рублева усматривают сложнейшую философскую рефлексию, то что с методической точки зрения мешает видеть основы ориентософии Китая в жизненном пульсе государства? Основу столь далекую вроде бы от основ философии Эдлады с ее развитой культурой письменного сообщения истины. Эллины фиксировали идеал мысли в символах письменности, индус в индивидуальных ментальных практиках, а предки китайцев в факте государственного бытия.
Эта эпоха, когда идут ожесточенные войны, перемещаются массы этнически и культурно разнообразных племен. Эта эпоха, когда формируется особое представление об "исключительности и культурном превосходстве хуася над всей остальной мировой периферией - "варварами четырех сторон света" (сы и). Причем в этой восточночжоуской этноцентрической модели ойкумены на первый план выдвигаются не этноразличительные, а культурно-различительные признаки. Идея абсолютного культурного приоритета чжунго жэнь ("людей срединных царств") становится с этого времени важнейшим компонентом этнического самосознания древних китайцев" [История востока: 210].
Как отмечают специалисты с конца VII - начала VI в. до н.э. "окраинные нехуасяские царства выдвигаются на первый план политической конъюнктуры в качестве "гегемонов" (ба), фактически диктующих свою волю Поднебесной в период "Чуньцю". Среди них древнекитайская историческая традиция называет по крайней мере четырех правителей "варварских" царств: северо-западного жунского царства Цинь, уже упомянутых южных маньских царств Чу и У и самого южного из всех, этнически неоднородного царства Юэ. Из них только Цинь номинально признавало власть восточночжоуского вана. На протяжении веков "срединные царства" находились в постоянных и интенсивных контактах с этими и другими соседними иноэтническими народами и племенными группами Восточной Азии, в ходе которых происходил сложный процесс ассимиляции и взаимовлияний. На формирование общности хуася существенное воздействие оказало оседание на Среднеки-тайской равнине в VII- VI вв. до х.э. северных племен ди, принадлежавших к так называемому "скифскому миру".
Заимствование культурных достижений "чужих" этносов имело немаловажное значение для социально-политического, хозяйственно-экономического и идеологического развития "срединных царств". С конца периода "Чуньцю" заметно расширяется территория хуася, хотя и в пределах бассейна р. Хуанхэ и среднего течения р. Янцзы. Становятся все более тесными взаимоотношения "срединных царств" с периферийными царствами Цинь, Янь и Чу, которые, со своей стороны, непосредственно вовлекаются в сферу культурного влияния хуася. Все эти процессы происходят на фоне ожесточенных войн между царствами, приобретавших исключительно напряженный характер в начале второй половины I тысячелетия до х.э. В междоусобную борьбу "срединных царств" активно вмешиваются сильные в военном отношении нехуасяские царства, и именно их участие в той или иной военной коалиции зачастую решает исход конфликтов" [История востока: 211]. К пятому веку из палитры царств остается только 30 высоко централизованных государств активно формирующих царскую бюрократическую систему в противовес традиционным общинным, клановым авторитетным иерархам. Из 30 - наиглавнейшими являются 7 царств к которым тяготеют все остальные.
Начинается период "Чжаньго" ("Борющихся царств"), время когда рождаются первые мудрецы Поднебесной заложившие основы двухтысячелетней ориентософии Китая.
http://mtdata.ru/u24/photo81B0/20778438586-0/big.jpeg
Их появление не случайно. В эпоху Борющихся царств появляется железо и сталь, рождается бюрократия и формальная идеология. Это время стремительных карьер и драматических падений, нет времени "просто жить". Воющие царства вынуждены стремительно развиваться чтобы выжить экспансия военная, интеллектуальная, торговая становится залогом банального выживания. Время затягивается в тугой узел и становится как никогда стремительным и мимолетным, напряженность духовной жизни вполне соответствует напряженности жизни внешней - физической: "на городских площадях, на улицах и в переулках, во дворцах правителей и домах знати открыто происходили многолюдные диспуты идейных соперников. В знаменитой на весь чжаньгоский Китай "академии" Цзися - "у ворот Цзи" в циской столице Линьцзы - одновременно сходилось до тысячи "мужей, искусных в споре", состязавшихся в философском красноречии. В эту эпоху "соперничества ста школ" - как ее называют источники - складываются важнейшие древнекитайские литературно философские направления, в русле которых создаются художественные произведения, основанные на авторском замысле и отмеченные яркой индивидуальностью, служившие сотням последующих поколений своего рода "недосягаемым образцом" культурного наследия китайской цивилизации" [История востока: 435].
Создается удивительная иероглефическая письменность. Дело в том, что указанные территории объединяли носителей разных языков, диалектов. Причем языки, порой были не просто иными, а принадлежали к принципиально иным семьям и группам, весьма далеким от диалектов древнекитайского языка. В этом смысле иероглифы позволяли быть использованными носителями разных языков, ибо иероглефическая письменность не знает прямой зависимости между чтением и написанием. Именно стандартизация иероглифической письменности явилась вторым элементом софийности в Китайской культуре. Работа не со знаком, не с текстом, а прямое оперирование смыслом и образом - вот второй элемент в основании протософии Китая. Уже ДО появления развитых софийных институтов Китайская культура породила искусственный, удивительный язык "стандартизированный язык письменных памятников "Чжаньго", который не совпадал ни с одним из разговорных языков того времени, а являлся наддиалектным языком, грамматически и лексически основанным на диалектах центральных государств Среднекитайской равнины". Речь идет о создании своеобразного Эсперанто за две с половиной тысячи лет до появления этой идеи в Европе. Причем такого эсперанто, который оказался практически эффективным и имеющий потенциал к развитию. И лишь много позднее появления классической китайской письменности стал складываться общий древнекитайский устный язык.
В этой связи можно вспомнить труд Константина Философа - создавший особый церковный язык, понятный всем славянам. Язык, который создавался на основе тогдашних славянских диалектов, элементов греческого и латинского языков. Это достижение по праву считается феноменальным и вот уже тысячу лет вызывающим почтение и удивление как у православных, так и у католиков. Но это был труд человека, усвоившего классические философские работы эллинов, вполне владевшего удивительной культурой ориентософии Восточного Средезимноморья (богословские традиции Антиохийской и Александрийской школ, знание базовых текстов Ислама, не говоря уже о тщательном изучении Ветхого Завета, а через него и иудейской образованности), то есть находившегося на вершинах развитой философской и ориентософской традиции. Когда же мы говорим о создании языка китайского в его иероглифической форме, то укажем, что Китай НЕ ЗНАЛ развитого ориентософского опыта, Китай Не ИМЕЛ традиций школьного или аскетического опыта интеллектуальной деятельности. Китайская ориентософия в лице Лао-Цзы и Кун-Цзы появилась ПОСЛЕ создания языка, существующего по сей день. ДО формирования языка в Китае бытовала устная поэтическая традиция, правила погодных хроник, отдельных заклинаний, вопросов к оракулам и дарственных надписей. И лишь ПОСЛЕ создания единого над диалектного языка, создались условия к появлению традиции мудорствования. Феномен еще ждущего своего исследователя.