Страница 13 из 17
Многие годы я наблюдал людей, которые в своей работе проявляли чудеса изобретательности для того, чтобы избежать настоящего напряжения, уйти от необходимости принимать смелые решения, т. е. жить спокойно. Начальственная власть и служебные привилегии им нравились, а ответственность – нет. Поступки их складывались в хорошо отлаженную систему. А главным звеном в этой системе – паническая, я бы сказал, осторожность, стремление согласовать каждый шаг даже в тот момент, когда требуется моментальное решение, когда промедление чревато взрывом. Но ведь так можно дойти до парадоксов. Чтобы прикрыть свою никчемность, свою бездеятельность, такие люди начинают обзаводиться «добрыми отношениями» с влиятельными людьми, и зачастую на эти отношения тратится государственное время, а то и государственные средства. Непременная деталь такой специфической деятельности – это яркая драпировка, состоящая из рапортов, призывов, отчетов, невиданно высоких обязательств… И далеко не сразу удается отодвинуть эту ширму, прикрывающую трусость и безразличие, отсутствие гражданского и социального темпераментов, приемы техники собственной безопасности…
Такие люди – имитаторы.
Обо всем этом я думал, все это бушевало в моем сердце, когда я начинал писать «Имитатора», роман не о человеке, а о явлении.
– Как известно, имитация – это подделка, подражение кому-либо или чему-либо. В чем же причина этого явления? Каким образом, почему оно появилось в нашем обществе?
– Имитировать можно лишь там, где искусственно снята конкуренция, где отсутствует гласность, где чинопочитание выкручивает руки собственному мнению. Имитация – всегда неполное повторение качеств оригинала. В ней есть дефект, который порой с первого раза не различишь. Это как искусственная кожа: вроде и красиво, похоже, а не то.
Я не возьмусь досконально исследовать происхождение этого явления. Но каждый из нас в какой-то мере несет вину. Даже если сами абсолютно честно исполняем свой долг, то часто проявляем нетребовательность к другим. Труд – это категория не отвлеченная, а нравственная. Труд сопряжен с категорией совести. Трудолюбив был и кулак-эксплуататор, трудолюбивы и чрезвычайно активны ныне спекулянт, иные торговые работники, когда пахнет наживой. Но общественная совесть никогда не бывала на их стороне.
В жизни мы часто встречаем примеры того, как на обычной, якобы «нетворческой» работе один человек присваивает себе талант, трудолюбие и квалификацию другого. Встречаемся с той изысканной эксплуатацией, когда доклады и сообщения пишутся не теми, кто их произносит, научные работы подписываются не теми, кто проводил исследования, а авторами изобретения становятся не изобретатели, а чаще всего их начальники. В отдельных областях жизни такое явление приобрело характер нормы. Первым в списке изобретателей или рационализаторов идет не сам изобретатель, а начальник цеха, заведующий лабораторией, директор института. Как быть в этом случае с нравственностью, с совестью, с чувством достоинства?
Жизнь выдвигает проблемы, а творчество лишь пытается их разрешить. Достоин ли уважения человек, который, как раб, подставлял под ярмо шею? Что лучше: сдаться в научный плен славолюбивому начальнику во имя того, чтобы увидеть свою диссертацию претворенной в жизнь, или бороться и за научную истину, и за правду жизни? Решением этих вопросов и заняты герои моих произведений.
– Вы говорите: труд, совесть, достоинство, нравственность. Эти слова все реже и реже встречаются в нынешнем потоке литературы. Разве сегодня эти темы актуальны?
– Нравственность и духовность нужны всегда. Помню, в 3–4 классе я читал своей неграмотной бабушке церковные книги. Эта литература была не в ходу, и никому это было не нужно. А моей бабушке было нужно. Теперь я понимаю почему – в основе этих книг лежит нравственная коллизия. Для нравственности и этики время никогда не упущено.
Нравственность потому и нравственность, что не существует в качестве категории второго сорта. Некоторые свойства невозможно сдать на хранение, а потом получить. Жемчуг теряет свои качества, если не соприкасается с телом, живым, теплым. Принципиальность – не принципиальность, если она избирательна. Что это за нравственность и принципиальность, которые включаются, как скорость в машине? Что это за честность, которая только для себя? Что это за любовь, которая из чужих рук?
Многим, наверное, кажется, что это обстановочный момент: если ты интеллигентный человек, ты просто обязан в обществе говорить о нравственности. Особенно усердствуют в этом наши крупные деятели, чиновники. Причем говорит он нам о нравственности и духовности, а мы все очень хорошо знаем, сколько он украл. Для нас не секрет, что в наше время заработать большие деньги нельзя, их можно только украсть. И опыт Гусинского очень хорошо это показывает. Недавно президент сказал, что в компании Гусинского около 1,5 миллиарда теневых денег. Я не хочу никого обвинять, я просто констатирую. Можно сказать, пусть это докажет суд. Все это верно. Я приветствую стремление государства перевести все это в правовые рамки. Но у нас на Руси всегда все было по-другому. Помимо приговора суда, правого или неправедного, был еще и приговор народа.
– Все это верно. Но если к бедности и трудностям нам не привыкать, то как жить, когда у нас выбили и духовную опору?
– Духовную опору надо искать только в себе, в своем прошлом, в осознании того, что ты прожил жизнь недаром. Это тоже очень много. Духовную опору надо искать во внутреннем самоуважении. Когда человека заставляют сомневаться в себе, в прожитых годах, в нажитых детях, в построенном, в возведенном, когда заставляют терять веру в то, что он жил в прекрасном, радующем всех мире, тогда и наступает момент: выбивается опора. Поэтому так важно для человека его внутреннее самоуважение и внутреннее духовное начало. Поэтому так важно ощущать, что он внутренне цельнее и богаче любого самого богатого. Нет ничего более хрупкого, чем быстро нажитое богатство. А вот внутренняя уверенность, душевное спокойствие, возвышенность, которые позволяют человеку чувствовать себя на вершине, над мирской суетой, – попробуй разрушить такое…
– Отчего зависит сохранение духовности?
– Я не люблю слово «духовность», хотя и пользуюсь им. В нем есть какое-то хвастовство. Думаю, что человек создан не из крупных, а из мелких поступков. В свое время одна известная писательница говорила: «Не торопитесь писать большие события. Их без вас опишут». А я говорю: не торопитесь к подвигу, потому что подвиги эти – еще и судьба. Создавайте мелкие дела – в отношении со своими родственниками, друзьями, соседями по двору. Создавайте добрые дела и ведите себя достойно, а большое – оно придет.
– Может ли литература сегодня влиять на совершенствование и становление личности?
– С одной стороны, считается, что литература влияет на человека. Как вера и религия, литература влияет на внутренне формирование, на привычки, на образ мышления, на понимание проблемы, на сострадание. С другой стороны, литература никогда никого не делала революционным. Литература по большому счету никогда никого не звала на подвиг. Кто-то из писателей сказал: из всех составляющих русской революции не было только одной – литературной составляющей, хотя о литературе так много говорили.
– Позвольте с вами не согласиться. А как же пушкинское: «Мой друг, Отчизне посвятим души прекрасные порывы!» Мы учили эти стихи в школе, писали сочинения на эту тему. Такие слова способны сберечь народ как великую нацию. Сегодня такой объединяющей идеи нет. Что может сказать современный писатель, чтобы это стало национальной идеей?
– Национальную идею не просите от писателя. Национальная идея в России всегда была связана с духовностью. Россия была молодой и строящей страной. Она росла и строилась, всегда опираясь на какие-то понятия: сначала на монархию, потом – на народ. Но Россия не может опираться на слова «собственность» и «богатство». Даже ужасное самодержавие, которое свергли в 1917 году, какими-то неразрывными путами тоже было связано с народом. А сегодняшняя наша богатая власть связана с народом только одним – чувством несправедливости.