Маска

Большую часть моего тела покрывал чёрный матовый хитин, лишь лицевая сторона головы представляла собой белую выпуклую костяную пластину. Сзади на голове существовал некий суррогат волос — недлинные упругие отростки, напомнившие растолстевшие щупальца без присосок с округлыми кончиками. Они не достигали моих плеч, и не имели, как мне показалось, никакого практического применения. Заглянув в свою пасть, благо теперь такой трюк получался у меня легко и непринужденно, я не обнаружил там ни языка, ни отверстия пищевода, но обнаружил пару удобно сложенных хелицер с ядовитыми по виду клыками и небольшую впадинку с сомкнутым колечком мышц, закрывающих небольшое отверстие.

Прислушавшись к фантомным ощущениям, я как бы попытался пошевелить несуществующим языком, и поплатился за это, когда из отверстия мне прямо в глаз ударила струя чего-то вязкого и тягучего, которое через миг уже превратилось в нечто липкое и упругое. Я ухитрился плюнуть себе в глаз паутиной. К счастью оказалось, что эта дрянь не липнет к хитину. Тогда я попытался оплевать одно из меловых деревьев, то попал с пятого раза и, дёрнув, сломал хрупкий стволик. Попытавшись отцепить добычу от паутины, потерпел новую неудачу — схватилось намертво и я смог лишь раскрошить ствол. Последней проблемой стал, собственно, паутинный канат, торчавший из пасти. Сколько бы я его ни тянул, канат лишь удлинялся, а когда я попытался напрячь свою ротовую полость, он удлиняться перестал, но и не порвался. В раздражении я клацнул челюстями — лишняя паутина отпала в мгновение ока.

Без солнца и луны, а также без какого-нибудь хронометра можно потерять чувство времени очень быстро. Бредя по белой пустыне под чёрными небесами, я чувствовал себя собакой, которая не способна чувствовать разницу между минутой и часом. Можно считать большой удачей то, что моя психика была достаточно закалена. Уже того, что ты оказался в иной оболочке, многим разумным существам хватило бы лихвой, чтобы лишиться рассудка, ведь психическое здоровье сильно завязано на восприятии своего материального тела.

Превратившись в чудовище, я остался самим собой, как бы иронично сие не звучало. А вот потеря чувства времени стала заметно подбивать колени моему рассудку. Тяжёлое мучительно давление делало каждый шаг труднее, а отсутствие цели отнимало желание двигаться дальше. Хотя, цель-то у меня была! Себастина. За свою жизнь я крайне редко позволял ей покидать меня, слуга, телохранитель, помощник во всех делах, она нужна была мне рядом и теперь, я, отказавшийся от дыхания как такового, испытывал жгучую потребность воссоединиться со своей горничной.

Поводив руками, я осмотрел чёрно-белый горизонт, и двинулся было дальше, когда заметил там, на стыке песка и неба крошечную движущуюся неровность. Я, отбросив сомнение и осторожность, ринулся туда на всех восьми. Пока бежал, несколько раз падал при спуске с барханов, и трижды терял крошечную движущуюся точку из виду, но после лихорадочных поисков, находил снова и продолжал бег.

Наконец, я подобрался достаточно близко, чтобы различить фигуру, почти сливающуюся с белым песком. Она вся была одета в белый костяной доспех с шипами, растущими тут и там, имела длинный хвост, похожий на крокодилий, и по спине её были разбросаны длинные чёрные волосы. Я следил за одиноким путником во все глаза, пока он вдруг не остановился, и не обернулся, отчего стали заметны довольно крупные рога, и сверкнули тёмно-красные рубины глаз.

— Себастина!!! — взревел я.

Она заметила меня и сорвалась с места, передвигаясь длинными стремительными прыжками на четырёх конечностях, как огромная белая кошка. Вот она уже стоит передо мной, всклокоченная, но совсем не запыхавшаяся.

— Себастина, это я.

— Безусловно, хозяин, — ответила она, как всегда невозмутимо и ровно, глядя на меня снизу вверх.

— Ты меня узнала?

— В мире никто и ничто не сможет помешать мне узнать моего хозяина, хозяин, — сдержанно кивнула она.

— Почему ты… почему ты такая маленькая?

— Мои габариты остались практически прежними, хозяин, не считая хвоста, это вы стали больше.

Пришлось ещё раз взглянуть на себя по-новому. Теперь я мог поднять Себастину на руки как пятилетнего ребёнка.

— Хозяин, вы знаете, что с нами произошло?

— Только смутные догадки. Настолько смутные, что я даже не могу их озвучить. Я даже не могу понять, как ухитряюсь говорить с тобой, у меня нет ни гортани, ни голосовых связок, и, судя по тому, что я не дышу, лёгких тоже нет. Пожалуй, только лишь своё нынешнее состояние я объяснить могу.

— Оно довольно очевидно, хозяин.

— И не говори. То, что он обещал перед тем, как уметь. У меня появилась Маска. Думаю, катализатором послужила смертельная угроза. Я и прежде рисковал головой, но на этот раз выкрутиться не получилось. Остаётся думать, что так моя сущность попыталась защититься. Но если эта теория выглядит правдоподобно, то всё остальное… — я осмотрелся, водя руками в разные стороны, словно слепой, шарящий впотьмах, — выглядит удручающе. Удручающе дерьмово, если мне будет позволено так…

— Высокородному тану не пристало опускаться до таких слов.

— Что не пристало высокородному тану, вполне приемлемо для восьминогого чудовища. Забирайся-ка ты мне на спину.

— Высокородному тану не пристало…

— А ещё мне не пристало скакать на твоей спине по крышам старкрарских домов, но когда-то это меня не остановило. Оставь нравоучения на потом, Себастина, и лезь ко мне на спину. Это приказ.

Гибкой кошкой она взлетела по одной из моих ног и вскоре уже повисла на моём плече, зацепившись когтями за краешек хитиновой пластины. Я двинулся дальше, немного успокоенный присутствием моей неотъемлемой частички. Теперь, что бы ни случилось, я встречу это как полноценное существо.

Отсутствие чувства времени убивало меня. Не знаю уж, медленно или быстро, но точно знаю, что мучительно. Когда я уже свято уверился, что ничего нового в этой пустыне не увижу, кроме песка и мёртвых деревьев, внезапно мы вышли к водоёму, небольшому прудику, вода в котором была столь чиста, что я не сразу поверил в её материальность. Однако она была мокрой, холодной, и издавала плеск, когда я погружал в неё пальцы. Себастина спрыгнула на песок.

— Что ты собралась делать?

— Простите, хозяин, я хочу пить.

— На твоём месте я бы не отважился. Такая чистая вода бывает лишь там, где не может выжить ничто живое, ни мхи, ни водоросли, ни мелкие рачки. Возможно, она ядовита.

Себастина посмотрела на пруд, и мне невольно стало её жалко. Наша связь никуда не исчезла, а лишь стала удивительным образом сильнее и в моей пасти уже начинала властвовать засуха. Умом я понимал, что у меня нет пищевода, языка, слюнных желёз тоже, скорее всего, нет, только ядовитые жвала и железа, вырабатывающая паутину, но как же я хотел пить!

Вскоре, я думаю, нам попался новый пруд, чуть больше прежнего. Затем появился третий, четвёртый, пятый, и каждый оказывался больше предыдущего, как будто увеличиваясь по мере того, как росла наша с Себастиной жажда. Наконец я не выдержал и позволил дракулине напиться. Наконец-то жажда отступила. Мы продолжили путь, и вскоре я отметил, что территория водоёмов осталась позади и вновь вокруг раскинулись пустынные просторы белых песков.

— Себастина, сейчас я буду думать о том, чтобы найти кого-то или что-то. Что могло бы прояснить ситуацию с нашим положением. Делай то же самое.

— Будет исполнено, хозяин.

Ничто не менялось, мы двигались в неестественной тиши, которую и сами не торопились нарушать, спускались в изящные чаши низин, поднимались на осыпающиеся барханы и проходили мимо меловых древ. Чёрный небосвод взирал на наши скитания с неизменным безразличием, и мне уже начинало казаться, что задумка не оправдает себя, когда ровная гладь горизонта отрастила два белых клыка, нарушавших её плавно изгибающееся совершенство. К ним я и направился. По мере нашего приближения цель непрерывно росла. Вблизи оказалось, что из песков торчали две лихо закрученные костяные башни, одна из которых была сломана пополам.