Страница 67 из 74
— Я здесь родился, брат мой, и, как видишь, уже не молод. И родители мои здешние. Как же мне не знать моих братьев арабов?
— Он хитер, как бедуин! — закричал рябой. — Убей его, а то он сделает тебя своим рабом!
— Как ты разговариваешь с командиром? — Авраам повысил голос и сердито взглянул на рябого. — Ты ведь командир, верно я говорю? — обратился он к Салеху.
— Верно, — сказал Салех, скромно потупив взор.
— По-твоему, он хитрит? — закричал с обидой младший. — Он умеет делать радио, а пасет скот. Разве такого можно назвать хитрецом? Он простодушный и честный человек.
Салех в полной растерянности посмотрел на Авраама.
— Пойдем! — сказал он.
— Куда?
Салех показал рукой в сторону арабской деревни. Авраам почувствовал облегчение. Значит, его берут в плен. Он зашагал рядом с Салехом, который закинул автомат за спину. Те двое пошли следом.
— А что будет с овцами?
— Они пойдут туда, куда надо, — незлобиво ответил Салех.
— Послушай, брат мой. В стаде много маток, их ягнята остались внизу. Наступило время дойки. — Авраам посмотрел на Салеха с укоризной, его взгляд говорил: «Овцы-то не виноваты».
— Да-а, — сказал Салех с огорчением. В его глазах появилась озабоченность, и Аврааму стало как-то не по себе, что он хитрит и использует в своих целях древние и благородные обычаи арабов, которые он и сам искренне уважает.
— О скоте не кручинься, — сказал Салех. — К стаду приставят лучших пастухов. Ведь я сам когда-то тоже был пастухом, пас отцовское стадо.
— А сейчас?
— Отец умер, скота не стало, и я… — Внезапно он умолк и так взглянул на Авраама, что это не предвещало ничего хорошего. Помолчав, он сказал:
— Ты вот заботишься об овцах… А о себе думаешь?
— Вооруженного человека не спрашивают: «А не бросишь ли ты свое ружье?..»
— Сколько тебе лет?
— Пятьдесят два.
— Ты прожил вдвое больше моего.
— Дай бог тебе долгие годы жизни.
Салех молча взглянул на него и потер лоб. Авраам почувствовал, что в эту минуту Салех думает о дружеской беседе, которую они только что вели и которая совсем не подобает ему, командиру. Авраам боялся наступившего молчания, но не находил нужных слов, чтобы возобновить разговор. Он ощущал сейчас сильную усталость, как после тяжелого физического труда. Хотелось говорить, а язык не слушался. Казалось, будто жизнь постепенно покидает его и он сам тому виной. Руки и ноги вдруг налились свинцом, язык стал сухим. Он набрал воздуху в легкие, облизал губы, смочив их слюной, и из груди его невольно вырвался вздох.
— Что ты собираешься со мной сделать? — спросил он.
— Убить, — ответил Салех огорченно.
— Что ж, в твоих руках оружие, — и он вздохнул вторично.
— А как бы ты поступил, если бы я очутился в твоих руках? — простодушно спросил Салех.
Авраам почувствовал, что не в состоянии больше притворяться. Вот они, последние минуты его жизни. Он смертельно устал от этой страшной игры. Внезапно его покинула сообразительность, и он ответил, понимая, что приближает свой конец:
— Не знаю.
Казалось, он сам себе подписал смертный приговор. Салех взглянул на него с удивлением, и его круглые глаза потемнели.
На минутку Авраам пожалел о своем ответе, но и почувствовал гордость за свое бесстрашие. Все равно его убьют, когда они подойдут к деревне, и толпа, жаждущая крови, прибежит глазеть на жестокое зрелище… Теперь он снова владеет собой и не позволит себе то впадать в отчаяние, то тешиться надеждой — в зависимости от выражения лица этих парней, которые сами толком не знают, чего хотят. Долгую свою жизнь он прожил мужественно, с чувством собственного достоинства, и по прихоти этих зеленых юнцов не изменит себе до конца.
— Ты не лжец, — сказал Салех, как бы подытоживая долгое и тщательное расследование. Его круглые глаза испытующе смотрели на Авраама. — Теперь я знаю, что ты расскажешь мне всю правду.
Услышав эту похвалу, Авраам, к своему удивлению, почувствовал странное хладнокровие. Все его увертки принимались за чистую монету, а слова правды не достигли цели. Именно теперь Салех самонадеянно поверил, что сможет извлечь из него пользу и получить секретные данные, которые сразу повысят его авторитет в глазах начальства.
Авраам понял, что минутой раньше проявил постыдную слабость, поддавшись отчаянию. В самом деле, из-за страшной усталости и путаницы в голове он чуть было не ускорил свою погибель. Он не имеет права распускать себя. Его судьба в его собственных руках. Пока он борется за свою жизнь, глупость, наивность, зависть, добродушие, благородство, невежество, ненависть и жалость этих людей — все должно служить этой цели!
Теперь он понял, что Салех вовсе не собирался его убивать. Салеха, видно, так учили: надо напугать пленного, и тогда у него развяжется язык.
Он не имеет права ошибаться вторично. Да, его нервы сдали, и он был на волосок от смерти. Только смертельной усталостью можно объяснить, что он чуть не погиб по собственной вине. Нет, он не должен больше поддаваться слабости, быть рабом своих чувств!
Когда они достигли оливкового сада, находившегося еще на порядочном расстоянии от деревни, Салех приказал ему сесть на землю спиной к дереву, отвести руки назад и обнять ими ствол. Когда Авраам притворился, будто не понимает, чего от него хотят, тот схватил его за руки, свернул их за спину и крепко привязал к дереву.
— А зачем веревка? — спросил Авраам, изобразив на лице удивленную улыбку.
— Веревка возбуждает память, — ответил Салех и усмехнулся. И это, очевидно, была одна из фраз, услышанных им из уст наставников, обучавших его, как вести допрос.
— У меня затекли пальцы, — негромко произнес Авраам. Это сказано было таким тоном, каким обычно говорят другу о плохо сделанной работе, не желая, однако, его обидеть.
— Вот сейчас ты заговоришь, — сказал Салех серьезно.
— А разве до сих пор я молчал?
— Есть в Беэротаиме войска? — спросил Салех властно.
— О, войска есть повсюду. Они приходят и уходят, никому не докладывая.
Салех его допрашивал долго, бесцельно, беспорядочно, по-детски. И был при этом уверен, что запутывает пленника своими вопросами, задавая их быстро, один за другим, и по-разному расспрашивая об одном и том же.
— А пушки у вас есть?
— Очень много.
— И большие?
— Огромные.
В конце концов сам Салех устал от допроса. Он протянул Аврааму блокнот — признак своей образованности, — чтобы тот просмотрел свои показания. Авраам прочел написанное и исправил орфографические ошибки.
Салех снова посмотрел на него, как бы ожидая совета, затем спрятал блокнот в карман.
— Это все, — сказал он.
Двое других во время допроса сидели в стороне с оружием наготове, будто пленник мог внезапно освободиться, развязать руки и удрать. Сейчас они подошли поближе и молча встали против Авраама. Салех задумчиво посмотрел на них. Каждая минута молчания таила в себе смертельную опасность. И Авраам снова призвал на помощь… своих овец.
— Настало время дойки, — сказал он.
— Он прав, — дрожащим голосом поддержал его младший.
— А тебе-то что? — закричал на него рябой.
— Ты иди к стаду, — приказал Салех парнишке, — мы решим дело без тебя.
В глазах паренька появилось выражение испуга. В них даже показались слезы. Он поспешил скорей уйти, чтобы не присутствовать при убийстве. Уходя, он бросил на Авраама взгляд, полный сострадания. И сердце Авраама защемила жалость к этому доброму парнишке. Он почувствовал, что и у него на глаза навернулись слезы, и пожалел, что ошибся, подумав, что красивая наружность свидетельствует о жестокости.
Дойдя до конца сада, парень бросился бежать: он не хотел услышать звука выстрела.
— Пристрелить? — деловито спросил рябой.
Салех стал просматривать блокнот. Спустя несколько минут он протянул его рябому и сказал:
— Пойди и покажи командиру. И спроси у него, что делать.
— Так ведь он уже рассказал все, что знал. Больше ничего из него не выудишь.