Мир Уэйда

– Правда? – Уэйд посмотрел на друга изумленными глазами.

– Да. Ты просто никого не видел, кроме… – он запнулся, и они надолго замолчали.

– Как на работе? – спросил Гарри.

– Строим… – ответил Уэйд, неотрывно глядя в стакан. – Я закончил с проектом для культурного центра, ты знаешь…. Теперь езжу, смотрю, как они его предваряют в жизнь. – Последнее слово далось с трудом, словно гнилой лимон. – А у тебя?

– Ничего интересного. Так… парочка мелких правонарушителей. – действительно с сожалением сказал тот. – Как-то мы с тобой быстро постарели.

Уэйд фыркнул.

– Ты слышал слова Роули на кладбище?

– О нем дурная слава… – Гарри покачал головой.

Уэйд вопросительно посмотрел на него.

– Не знаю, как и сказать. – Гарри сделал виноватое лицо. – Говорят… он может надрестать смерть….

Лицо Уэйда остекленело, и стало неясно, что он сейчас сделает. Казалось даже, что все посетители Лисьей Звездочки почувствовали это напряжение. Гари нагло смотрел в ответ, а прозрачные глаза в обрамлении морщин горели дьявольским огнем. И вдруг Уэйд прыснул и захохотал высоким истеричным голосом. Гари захохотал тоже. Это было дико, и они оба прекрасно это понимали… но в то же время и смешно. Предательски невыносимо смешно. Все еще смеясь, Гарри обернулся в зал и пробасил:

– На что уставились? – а потом снова посмотрел на друга, который вытирал слезы не понятно какого характера.

– Ну, так что он там рассказал?

– Да не только он… так вообще принято говорить, чтобы утешить. Знаешь, эти заготовленные написанные на листках речи, а, может даже, из их церковных учебников. Вроде с душой и трогательные, если кино смотришь, а когда стоишь там на кладбище, и он говорит тебе эту херню про то, что никто не уходит навсегда, и смерть – часть жизни… чувствуешь себя обманутым и еще идиотом. Как будто стоишь на каком-то спектакле, и никому по правде нет дела ни до усопшего, ни до боли родственников.

– Я не слушал его, хотя и довольно религиозный парень, ты знаешь. Ничто не вечно под луной… Теннисон кажись…

– Шекспир, дурила!

– Да плевать мне… – отмахнулся Гарри. – Все это в любом случае лабуда. Люди просто хотят жить вечно, и готовы верить в любого бога, который может им это пообещать. Мы все умрем.

– Точно. – кивнул Уэйд. – Разве это не утешает?

– Я должен волноваться?

– Я говорю с тобой – разве не этого ты хотел?! – с вызовом бросил тот. – Не надо со мной нянчиться!

– Ладно-ладно, не горячись. – Гарри выставил вперед ладони. – Я внимательно слушаю.

Перед тем, как продолжить, тот сделал знак бармену, и только после того, как порция была снова обновлена, повернулся к Гарри.

– Кто-то раньше, кто-то позже, но мы все умрем. С разницей в два года, пять лет, двадцать. Ты только вдумайся, как это ничтожно мало. Хотя все живут, будто бессмертны. Оставляют на потом, репетируют перед сольными, до которых так и не доживут. Но я считаю, все должны понимать, что двадцать лет – это крохи.

– Ты что себя уговариваешь на то, чтобы продолжать жить?

– Я просто пытаюсь понять, почему в нашем сознании засела необходимость страдать и мучиться, когда мы всё равно все умрем??? И довольно скоро! Я знаю, есть люди, которые сознательно укорачивают свою жизнь. Таких много. Одни это делают медленно, другие – быстро. Вот и всё. Но они просто не знают… не понимают, что такое жизнь и смерть. Они думают, что вечны. Думают, что никогда не умрут. Думают, что потеряли своего любимого навсегда. Хотя разговор на самом деле о цифрах….

– Все так, – вставил Гарри. – Все откладывают на завтра.

Он поднял стакан. И у него, и у Уэйда виски оставалось ровно на один глоток.

– У меня тост…. Давай выпьем за то, что мы все очень скоро умрем. За то, что мы не бессмертны и не теряем своих любимых действительно навечно. За цифры, о которых ты говорил – за два, за пять и даже за двадцать.

Уэйд кивнул, уставившись в небытие, а Гарри тем временем, поднес свой стакан, чокнулся и проглотил оставшееся виски. Он был уже навеселе и явно не рассчитывал на продолжение, но увидев, как Уэйд делает знак бармену, смиренно кивнул и заказал еще порцию. Рут вынесет ему мозг. Ну и шут с ней!

Уэйд ушел в себя. Казалось, он размышлял о чем-то, изучая всё то же небытие. Гарри даже немного заскучал. Осмотрел зал, отметил, что народу заметно поубавилось, но те, что остались, осторожно косятся в их сторону. Все знакомые. Интересно, а это хорошо или плохо – жить в таком маленьком мире, где все друг друга знают? Или это только кажется, что он маленький? Вон братья Белен Роберт и Дэнис. Оба довольно неплохие плотники, но пьют, как черти, так что с ними лучше не связываться. В прошлом году Гарри собственноручно снимал Роба с крыши. Тот напился и полез ночью заканчивать работу, которую не доделал днем. Или они это сделали на спор? Гарри уже не помнил. В любом случае пьяный в хлам Дэнис позвонил в полицию и попросил снять брата с крыши. Весь участок лежал….

Правее от них две местные патаскухи Дженис Уитмор и Ленни Брамс хищно поглядывали по сторонам, но Гарри справедливо предположил, что сегодня они будут пить за свой счет. Не тот контингент подобрался. Рут и Дженис были одноклассницами, и жена рассказывала, что в школьные времена та слыла пай девочкой. Что потом произошло? Никто не знает, но бабенку понесло не на шутку. Сзади сидела компания из четырех человек – все из бригады Уэйда, строители. Что ж, вряд ли, завтра они что-то построят, судя по аппетитам. Черного парня звали Стивен Лазар, и поговаривали, будто он сожительствует со своей сестрой. Рядом с ним Боб Престон лысый и страшный, как грех, а вот жена у него очень даже ничего. Парадокс. Седовласый бородач с офицерской выправкой Джон Праунс, и он в свое время действительно был военным и служил на подводной лодке. Но там что-то случилось, и много народу погибло. Джон не любил это вспоминать, да к нему и не лезли. И четвертого звали Мартин Кинг по прозвищу Лютер. Забавный парень, моложе их всех. Появился в городе не так давно. Один. Никто о нем толком ничего не знал, но он был действительно еще тем весельчаком, любил пошутить, поэтому его приняли практически с распростертыми объятиями. Таких любят, хоть от них вреда больше, чем пользы. И последним посетителем этим вечером был Йозеф Клерк. Он носил какую-то трудно запоминаемую фамилию, поэтому в округе не особо парились и называли его по роду деятельности – клерк. Он работал в банке, ни жены, ни детей, ни друзей, никого. Один, как больной волк, которого сородичи даже сожрать побрезговали. Он приходил сюда каждый вечер поужинать. Ни с кем не общался. Да и хрен бы с ним. От таких добра не жди. Странный он, мрачный. Неприятный какой-то и вечно угрюмый.

Гарри снова повернулся к другу и столкнулся с изучающим пристальным взглядом.

– Было бы здорово никого не любить… – вдруг сказал Уэйд. – Не то чтобы совсем без эмоций, просто без проникновения, понимаешь? По касательной. Любить – слишком больно. Когда любишь, постоянно думаешь о смерти…. Это невыносимо. Крис рассказывала, что думала о смерти матери с пяти лет, изводила себя, плакала каждый раз. Ей было пятьдесят восемь, когда та умерла. Крис никогда не признается, но здесь было бы уместно слово «наконец»…. Во всяком случае, для меня уж точно, ведь я знал, сколько лет она уже несет этот предтраур, оплакивает заранее. И по мне тоже она плакала… я знаю. Ты думаешь о смерти Рут, Гарри? Или о смерти Джинни?

Тот вскинул брови.

– О Рут – да, о Джинни – нет. В моем мозгу, друг, всё должно быть в порядке очереди. Правильно. А когда дети умирают вперед родителей – это неправильно.

– Но такое случается постоянно… – возразил Уэйд.

– Да, верно. Сплошь и рядом. Но это неправильно. Может, кто-то где-то ошибся? Без вмешательства человека, мир был задуман гармоничным. Жизнь и смерть тоже должны быть гармоничными.

– Без вмешательства человека… – напомнил Уэйд.

– Угу, – кивнул Гарри. – Но я думаю, что ничего не происходит просто так, и родителям таких детей есть, что рассказать. Я почти уверен в этом.