Страница 38 из 110
— Николай Фёдорович, я — в Сарыкол, — объявил Корнилов консулу, — мой час наступил.
Петровский согласно наклонил голову и перекрестил капитана:
— С Богом!
Корнилов выехал в Сарыкол.
В Сарыколе капитан совершил невероятное: за месяц построил казарму для солдат поста и служебные помещения — работал, извините, как стахановец — возникло в последующие годы в советской России такое передовое движение, — новенькая казарма на пятнадцать человек радовала глаз, и вообще дом весь получился просто загляденье.
Штаб округа не стал тянуть с присылкой гарнизона — вскоре в Ташкургане появились пятнадцать казаков в мохнатых папахах. Командовать ими Корнилов назначил поручика Бабушкина.
Лондону едва худо не сделалось от этих действий, консул Макартни немедленно помчался на приём к даотаю, но тот в разговоре был сух, цитировал стихи и просьб о закрытии русского наблюдательного поста в Сарыколе старался не замечать. Даотай боялся испортить отношения с Петровским. Русский консул оказался сильнее британского.
Макартни попробовал подтянуть крупные силы — подключил Лондон, своё министерство, чтобы оттуда ахнули из орудия крупного калибра, но и это не помогло: взрывы не испугали даотая, он отказал Британии, лишь ткнул пухлым пальцем в пространство и произнёс с улыбкой:
— Если хотите, можете построить свой пост в Сарыколе. Рядом с русским постом. Я разрешаю.
Несколько дней Корнилов провёл в Ташкургане с солдатами наблюдательного поста: ему важно было понять, как отнесутся к нововведению местные жители.
Конечно, Кашгария — это не Центральный Китай, где обитают сотни миллионов людей, здесь живёт примерно один миллион двести тысяч человек, китайцев тут совсем мало — живут уйгуры, кыргызы, таджики, солоны, дунгане, монголы, есть даже оседлые русские, отпустившие себе жиденькие длинные бороды: попадая в чужую страну, человек через некоторое время обязательно меняет свой облик, — происходит это произвольно, — и становится похож на местных жителей. Так бывает почти всегда.
На третий день солдаты заметили около поста буддистского монаха в красной, потемневшей от пыли накидке, монах явно приглядывался к посту, определил его точное, до метра, расположение — то с одной стороны рассматривал его, то с другой, то с третьей, — глаза его были быстрыми, цепкими и угрюмыми, в руках монах держал чёрные лакированные чётки, проворно перебирал их. Это был пандит. Корнилов красноречиво покосился на Бабушкина.
Поручик всё понял и выразительно подкрутил усы.
— Два человека из дежурной группы — за мной!
Пандит тем временем развинтил верхнюю часть посоха и достал из полого ствола термометр. В ту же секунду рядом с пандитом выросли двое казаков с шашками и тяжёлыми револьверами, грузно обвисшими на кожаных ремнях.
Следом появился щеголеватый офицер в полевой форме, перетянутый портупеей.
Монах глянул в одну сторону, потом в другую и сделал длинный звериный прыжок, пробуя пробиться сквозь кольцо. Оторваться от земли он сумел, а вот приземлиться — нет, его прямо в воздухе перехватили казаки, и монах повис у них на руках, задёргал ногами, стараясь освободиться от крепкой хватки. Казаки держали его прочно.
Светлоглазый, с ухоженными усами офицер произнёс наставительно:
— Тих-ха!
Пандит сник и стал походить на тощую испуганную курицу. Через несколько секунд он уже находился в помещении поста.
Из молельного колеса пандита выгребли бумаги, Корнилов равнодушно перелистал их, отложил в сторону — истёршиеся, в пятнах бумажные свитки его не заинтересовали. А вот к чёткам отнёсся со всем вниманием.
На глазах у изумлённых казаков он занялся делом, которым могли заниматься, по их разумению, только детишки: капитан начал прилежно, будто гимназист-младшеклассник считать количество бусин в чётках.
Бабушкин протёр глаза:
— Ничего не понимаю, Лавр Георгиевич!
— Скоро поймёте, — спокойно ответил Корнилов, — осталось совсем немного. Всё дело в том, что обычно чётки у монахов содержат сто восемь бусин, а Монтгомери пошёл на совершенствование чёток, оставил в них сто бусин. Сто бусин — это очень удобно для разных вычислений, требующих географической привязки. Одна четка — это сто шагов. Сто бусин — это десять тысяч шагов. Вот и вся великая арифметика... Поэтому шпионы ходят с чётками по сто бусин, а настоящие пандиты, не связанные с капитаном Монтгомери, носят чётки со ста восемью бусинами.
Монах обеспокоенно закрутил шеей, худое тёмное лицо его задёргалось, он что-то выкрикнул визгливо, в следующее мгновение умолк, глаза сделались узкими, как лезвие ножа. Корнилов оторвался от чёток.
— Сейчас он попытается выпрыгнуть в окно, — прежним спокойным тоном, словно ничего не происходило, предупредил он. — Подстрахуйте, пожалуйста, поручик. — Корнилов вновь склонился над чётками.
Руки у пандита были сухими, жилистыми, в глазах замерла угроза, он мог бы прыгнуть на капитана — и прыгнул бы, если б не люди, находившиеся рядом. Корнилов тем временем досчитал до конца, усмехнулся.
— Ну что, Лавр Георгиевич? — спросил Бабушкин.
— Сто. Ровно сто штук.
— Значит, шпион?
— Стопроцентный.
— У-у, гнида! — не выдержал поручик, поднёс к носу пандита кулак.
В то же мгновение пандит резким броском швырнул своё тело к окну. Ещё немного — и он взлетел бы, как птица, в стекло, вынес бы его вместе с рамой на улицу.
Реакция у поручика была ещё более стремительной, чем у пандита, — он изловил лазутчика на лету, у самого окна, и обрушил на пол. Придавил.
— Тихо, тихо, господин хороший! Шпионы от нас голодными не уходят. Мы обязаны вас чем-нибудь накормить. Это — непременное условие нашего гостеприимного поста.
Пандит, лежавший на полу, взвыл.
В том же году Корнилов начал писать книгу о Кашгарии. Опубликованная Куропаткиным работа, рассказывающая о здешних местах, была хоть и ценной, но во многом уже устарела, в тексте имелись и неточности, и недосказанность, и неверные выводы — в том числе и по поводу боеспособности китайской армии.
Корнилов эту армию и в грош не ставил, по его наблюдениям, в Китае в солдаты шли никчёмные люди, отбросы общества, которых больше интересовало курение опиума, чем воинская служба, и которых отличала ухватистость — ведь им очень важно было углядеть плохо лежащее где-нибудь добро и перебросить его к себе в мешок.
Офицеры тоже увлекались опиумом и воровством, обирали своих солдат, поскольку других возможностей обогатиться у них не было, только собственные солдаты да базарные побирушки, которых они, не стесняясь, обдирали до исподнего. С солдатами они пили, резались в карты, часто выслушивали от подопечных оскорбления и если, играя в карты на щелчки, проигрывали, то покорно подставляли солдатам лбы. Ну как с таким командиром потом идти в атаку? Понятие офицерской чести в китайской армии отсутствовало совершенно.
Корнилов ни разу не видел, чтобы у китайских солдат где-либо дымилась кухня, складывалось такое впечатление, что им, словно духам бестелесным, пища не требовалась, а на самом деле питались они тем, что им удавалось добыть — украсть или отнять.
Книгу свою капитан Корнилов написал довольно быстро, дал ей название, из которого было всё понятно — даже аннотация была не нужна — «Кашгария или Восточный Туркестан». Труд оказался объёмным — когда книга в 1903 г. вышла в свет, то потянула на 426 страниц. Отпечатана книга была в Ташкенте в типографии Туркестанского военного округа.
Обстановка в Китае тем временем обострилась. Набрало силу движение «ихэтуаней». В переводе на русский «Ихэтуань» — «Общество справедливости и гармонии», англичане же перевели это гораздо проще — «Боксёры», и в историю летние погромы 1900 года вошли, как «Боксёрское восстание».
Направлено восстание было против пришлых, некитайцев — в основном против европейцев. Впрочем, китайцы пострадали тоже: боксёры нападали на своих же соотечественников-христиан, жгли их фанзы, ломали церкви, убивали миссионеров. Может быть, движение это быстро бы угасло на задворках Китая, в придорожной пыли, если бы его не поддерживала вдовствующая императрица Цыси. Действующий император был ещё мал, ничего не соображал, поэтому вся власть находилась в руках Цыси — женщины недалёкой, очень вздорной и злобной.