Страница 35 из 110
Николай Фёдорович оказался человеком очень деятельным — занимался разведкой и имел в Кашгаре полтора десятка толковых агентов, которых он потом передал Корнилову, имелись у него, правда, и агенты разовые, но этот товар считался менее ценным, чем постоянные поставщики секретных сведений, консул раскрыл шифры китайского МИДа — Цзунли Ямыня и регулярно перехватывал переписку с Лондоном, Парижем, Берлином, был в курсе всех хитроумных каверз, которые китайские чиновники готовили аккредитованным в Кашгаре дипломатам. Петровский знал Кашгарию как свои пять пальцев и признавался Корнилову:
— От Санкт-Петербурга я уже отвык и вряд ли теперь смогу пройти пешком с Невского проспекта на Литейный — забыл, а тут могу с закрытыми глазами найти любые из четырёх городских ворот...
— Да это же очень просто — с Невского на Литейный...
— И тем не менее, батенька, — голос консула невольно делался грустным, — тем не менее... — Петровский подсовывал под кран-рожок самовара стакан, вставленный в серебряный подстаканник, наливал себе чаю, спохватывался, подсовывал под рожок стакан капитана, произносил укоризненно: — А вы чего, батенька, ведёте себя как неродной? Вы здесь не чужой, вы — свой.
Корнилов благодарно улыбался:
— Спасибо, я и так чувствую себя словно дома.
При упоминании о доме в глазах Корнилова будто горячие костерки зажигались — он невольно думал о том дне, когда Таисию Владимировну с дочкой можно будет перевезти в Кашгар.
Чай Петровский любил пить с сахаром вприкуску: брал кусковой сахар и азартно колол его на маленькие дольки. Проглядывало в этой привычке что-то крестьянское, основательное.
— На Кашгарию наконец обратила внимание Европа, — проговорил Петровский, — да так плотно занялась Алты-Шааром, что я даже решил: пришла мода и на Кашгарию... А оказалось, нет, виной всему — государственные интересы. Вначале приехал знаменитый шведский географ Свен Гедин. Ну, он действительно приехал по делу — готовился совершить прыжок в Тибет, мы принимали шведа в нашем консульстве, он жил у нас... Очень интересный, очень живой дядечка, поговорить с ним было любопытно. Следом приехал англичанин Марк-Аурел Стайн, поставил на уши британское консульство: очень капризным и требовательным оказался этот господин. Консул Макартни получил от общения с ним, надо полагать, большое удовольствие. — Петровский едва приметно усмехнулся. — Следом появились извечные соперники англичан — немцы. Гонведель и Лекок. Потом — француз Пелью, затем — узкоглазый сын Страны восходящего солнца с итальянской фамилией Отани. И все до единого — с многочисленными экспедициями. Выправка рабочих этих экспедиций никаких сомнений, Лавр Георгиевич, не оставляла. Всем нужны Памиры, всем нужна Кашгария и всем одинаково наплевать на Россию. Но Россия позволить себе этого не может... — Петровский и сам не замечал, как за неторопливой беседой стакан с чаем у него вновь оказывался пустым, лицо консула делалось смятенным, и он бормотал виновато: — Однако!
Корнилов перехватывал разговор.
— Выход один — в Кашгарии должна появиться русская экспедиция. Ведь здесь бывали Куропаткин и Пржевальский...
— Бывали. Но бывал и кое-кто ещё, хотя сведения об этой экспедиции в печать не просочились — видимо, наверху решили, что слишком явного соперничества с англичанами быть не должно, — только что отработала своё экспедиция капитана Петра Кузьмича Козлова. Всё, что было намечено, экспедиции удалось выполнить: по маршрутам прошли восемь тысяч миль, сделали четыреста фотоснимков, собрали тысячу двести образцов пород, тридцать тысяч ботанических образцов, обнаружили полторы тысячи особей птиц, пятьсот — рыб и рептилий, тридцать тысяч насекомых. — Петровский, загибая палец за пальцем, выдал эти цифры без запинки — память он имел превосходную, такой может позавидовать всякий разведчик.
Корнилов не выдержал, похвалил консула:
— Восхищен вами!
Тот махнул рукой:
— А, пустое! — подставил стакан под звонкую самоварную струю. — В общем, мы, Лавр Георгиевич, когда надо, тоже стараемся не отстать и что было силы надуваем щёки. Козлов, кстати, очень толковый человек. Я ему предсказываю генеральское будущее.
У консула Петровского оказалась лёгкая рука — географ Козлов Пётр Кузьмич, один из ближайших сподвижников Пржевальского, изучавший летом и осенью 1899 года китайский Алтай и верховья реки Кобдо, действительно стал генералом, имя его в отечественной географии — серьёзной науке, не допускающей отсебятины и неточностей, заняло очень видное место.
Зимние дни в Кашгаре были короткими, как бросок змеи, увидевшей шевелящуюся цель, вечера и ночи — затяжные, однообразные, с криками сторожей, доносившихся с улицы, и ударами маленькой пушчонки, отсчитывавшей в крепости время.
В доме консула имелась большая библиотека, в которой Корнилов любил засиживаться, — только по истории и географии капитан насчитал на полках полторы тысячи томов... Здесь было хорошо. Потрескивала печь, в которой медленно горели чурки карагача; от затейливых изразцов, которыми были обложены бока печи, исходило тепло, от него приятно покалывало кожу; в комнатах было сухо, в приоткрытые ставни стучались ветки яблонь — дом консула стоял в саду, в окружении фруктовых деревьев и прудов, кишевших золотыми рыбками...
Нравилось здесь Корнилову, но пора было отправляться и в дорогу. Ему предстояло изучать места, к которым столь пристально приглядывались англичане, — приграничный город Яркенд, самый южный в Кашгарии, за Яркендом уже находилась территория Британской Индии, долину Раскема, облюбованную сразу несколькими китайскими гарнизонами, а также Сарыкол и Каргалык, находившиеся под особым присмотром британского консула. Интересно было также узнать, что совсем недавно делал в Яркенде английский офицер Дейзи. А появлялся он там явно не за тем, чтобы собрать коллекцию хвойных растений и жуков-древоточцев, способных в несколько месяцев сгубить богатые леса Индии, — свой визит офицер этот наносил совсем с другой целью.
— Будьте осторожны, — предупредил капитана Петровский. — Вы находитесь между тремя огнями. С одной стороны — англичане, с другой — китайцы, с третьей — местное начальство, которое только выглядит мирно, а душу имеет разбойную. Следить за вами будут и те, и другие, и третьи. На службу к вам станут подсылать осведомителей. Возможны даже провокации. Всего этого вы хлебнёте вдосталь. А главное, вы и шагу не сумеете сделать незамеченным. За вами будут следить, как за жуком, которого решили изловить для коллекции...
Петровский сделал паузу, раскуривая трубку, Корнилов, воспользовавшись несколькими мигами тишины, проговорил спокойно:
— Быть жуком для коллекции — такого удовольствия я ни англичанам, ни китайцам не доставлю.
— Всё может произойти помимо вашей воли, Лавр Георгиевич. Люди здесь живут хитрые, а пришлые, они — ещё хитрее! Обмануть, например, одного англичанина — это всё равно что обмануть трёх бухарских евреев.
— Кстати, англичане перестали появляться в Бухаре, — заметил Корнилов, — раньше их засекали с завидной регулярностью, два раза в месяц минимум — то с караваном индийских пряностей придут, то с грузом шёлка на верблюдах, то с ароматным табаком, то с бусами, а сейчас как отрезало.
— Сами англичане ездить перестали, это верно, но вот их соглядатаи наведываются регулярно, бывают не только в Бухаре, но и в Самарканде и даже в Ташкенте.
— Это я знаю, — сказал Корнилов.
Знал он, конечно, гораздо больше, чем говорил. Более того, сумел выявить кое-кого из агентов Макартни, в том числе и тех, кто крикливо расхваливал свой товар на бухарском рынке, а сам исподтишка разглядывал интересующих его людей, солдат эмирской гвардии, дворцы и другие объекты, способные представлять военный или политический интерес.
Кроме того, Корнилову было известно, что на Мургабском посту Макартни завербовал целых трёх человек, ставших его агентами, — Курбан Куля, Халика и Шерхана, в Рангкуле — Якуба, в Бадахшане — Мирзу Сулеймана. Деньги консул им платил небольшие, но для этих людей и малые суммы были хорошим подспорьем. Желая получить пачку купюр потолще, эти люди часто выдавали желаемое за реальное, и тогда Макартни на их полуграмотных донесениях ставил краткое: «Нуждается в перепроверке».