Испытание

— Ну что, хлопцы, — спросил он, — берете меня с собой?

— Если поместитесь, товарищ полковник.

— Как-нибудь… А Духова не возьмем. А то он, бедняга, от такой жизни, от всего этого ежедневного цирка отощал. Пусть тут помается да поскучает. — Ворошилов лукаво подмигнул Духову. — Ну, вперед…

Испытания были сложные — хождение по препятствиям, преодоление стенки, вождение по сильно пересеченной местности, по серпантину горных дорог.

…Танк тяжело идет на подъем по узкой дороге, гусеница почти повисает над обрывом. Бусыгин весь сжался, дух захватило. А Ковшу хоть бы что. «Интересно подсчитать сейчас его пульс, — думает Николай. — Пожалуй, не больше шестидесяти. Ну и нервы! Уверен в своем мастерстве, уверен, чертяка. Только зачем рисковать: в машине — сын маршала».

Но ничего не случилось.

И вот уже артиллерийский полигон. Стрельба с места по неподвижным щитам, с дистанции пятьсот метров. Щиты видны издалека, в середине квадрата — черный круг, «яблочко».

— Орудие!

Грянул выстрел. Потом второй, третий…

Затем начали вести стрельбу с коротких остановок и с ходу. Этот вид стрельбы сохраняет наступательный порыв танка, машина становится малоуязвимой для орудий противника. Но для пушки стрельба, с ходу — самый серьезный вид проверки на прочность: к нагрузкам, возникающим при выстреле, прибавляются нагрузки, появляющиеся при движении.

«А вдруг разнесет эту пушку ко всем чертям!» — подумал Бусыгин и от этой мысли даже съежился.

— Орудие!

— Орудие!

Пальба адская.

Потом артиллеристы побежали к щитам, что-то там измеряли, заносили в журнал.

Танкисты свое дело сделали. Высыпали они из люков. Бусыгин вылез из танка. Он встал на слабые еще ноги и, пошатываясь, прошелся по земле.

Подошел Ворошилов, хлопнул по плечу, улыбнулся:

— Ну, как боевое крещение? Не отбило охоту?

— Нет, товарищ полковник, — ответил Бусыгин, сдерживая запаленное дыхание.

— Это что — цветочки. Будут и ягодки. Все это, как говорится, разминка.

— Понятно, товарищ полковник.

Так началась «испытательная страда» у Николая Бусыгина. Приходилось ему водить машины днем и ночью, по лесам и болотам, по морозным просторам, заснеженным перевалам, в самых разнообразных и жестких условиях, близких к боевым.

Часто рядом с ним был друг и старший товарищ Константин Ковш, добрый, чуткий и требовательный наставник, учитель. С ним велись долгие, откровенные разговоры о профессии, о танках. Да и не только об этом: и о войне, о блокадном Ленинграде, об оставленных там родных и близких.

Самая трудная и самая волнующая тема. Заботы, испытания, изнуряющая работа не могли вытеснить из сердца эту боль, думу о Нарвской заставе.

После удивительного и радостного в его жизни первого дня испытаний у Бусыгина пошла полоса горьких неудач и бед.

Очередной оказией ему доставили из Ленинграда письмо от сестры Клавдии. Письмо было коротким и горестным: на Пулковских высотах смертью героя погиб брат — лейтенант Виктор Бусыгин. Мать с горя слегла, и неизвестно, сумеет ли ее организм, подорванный голодом, перенести несчастье. Прочитав письмо, Николай как сидел на койке, так и застыл, не меняя позы, как бы во сне или в ступоре. Не хотелось ни двигаться, ни что-то делать. Вспомнил, как брат, бывало, говорил ему: «Ты задумайся, Коля, куда катит жизнь. Для большого дела и рискнуть не грех. Нельзя прокоптить свою жизнь некрасиво и скучно. Не тлеть, а гореть надо». Воспоминания о брате вызвали такое острое чувство, что Николай, обессилев, повалился на кровать и зарыдал. Потом утих. Только в воспаленных глазах застыла боль.

Вскоре вновь случилось несчастье.

Бусыгин испытывал новую модификацию Т-34. Ему надо было преодолеть массивное бетонное препятствие, но так, чтобы не повредить пушку: в этом, собственно, и был смысл эксперимента — не помешает ли пушка перевалить через стенку. Сделали все возможное, чтобы максимально обезопасить испытание: снаряды заменили макетами, Бусыгина одели в теплое, амортизирующее удары обмундирование, броню перед ним закрыли мягкой кошмой, а самого прикрепили к сиденью специальными лямками.

— Вперед!

Мотор взревел, машина начала набирать скорость. Тонко и ювелирно маневрируя, Бусыгин начал взбираться на стенку, дошел до перевала. Пушка смотрела в зенит. Еще чуть-чуть — и танк переползет на обратную сторону… И в этот момент машина пробуксовала гусеницами и грохнулась на землю. К ней бросились конструкторы, работники танкодрома. Бусыгина быстро вытащили, привели в чувство. Врачи нашли повреждение позвоночника.

В больнице он обдумал то, что произошло на танкодроме. Дерзкая мысль о повторении эксперимента не покидала его, и в конце концов он поделился ею с Константином Ковшом. Тот не стал его отговаривать, а деловито прикидывал, что и как можно сделать, чтобы избежать неудачи.

Когда вышел из больницы, рассказал обо всем Духову. Решили: дело, пожалуй, осуществимое. Доложили Котину.

Жозефа Яковлевича Котина Бусыгин не раз видел в «СБ-2» в Ленинграде, да и здесь, в сборочных цехах. Знал он, что главный конструктор сын вальцовщика, в юности работал слесарем, учился на рабфаке, а потом в Московской бронетанковой академии. Через некоторое время он начал конструировать тяжелые танки на Кировском заводе. Вместе с Духовым, Трашутиным и другими создал танки «СМК» и «КВ».

Жозеф Яковлевич высок, плечист, темные густые волосы зачесаны назад, жесткая складка волевых губ выдает характер строгий, волевой. Но Бусыгин знал по рассказам Ковша, что главный конструктор — человек внимательный, сердечный, доброе дело всегда поддержит.

Когда Котину рассказали о предложении молодого испытателя, он сказал:

— Молодец. Таких, бесстрашных, люблю… А как его здоровье, что говорят врачи?

— Дают «добро».

— Ну-ка, позовите ко мне хлопца.

И вот Николай стоит перед генералом Котиным. Друг друга изучают: «Ну-ка, какой ты?»

— Та-ак, Бусыгин. Смелый ты парень. Это хорошо. Испытатель танков — это человек особого склада. Такие должны быть качества характера — это ты знаешь? Собранность, смелость, физическая выносливость, хладнокровие… — Котин улыбнулся. — Ну и многое другое. — После паузы. — Расскажи, что случилось, почему сорвался со стенки.

Бусыгин начал горячо рассказывать. Генерал перебил:

— Без эмоций, Бусыгин. Факты. Одни лишь факты.

Николай опешил. Генерал спросил:

— Ну, чего смолк? Все, что ты говоришь, разумно и логично. Но меня сейчас интересует совсем другое.

— Товарищ генерал…

— Мы тот эксперимент повторим. Обязательно. Успеешь на стенку лезть — время терпит. Но не сейчас. Есть дела более срочные. Ты нашу тяжелую самоходку видел?

— Нет, товарищ генерал, в больнице пролежал.

Котин встал, подошел к Бусыгину, по-отцовски обнял его за плечи, внимательно посмотрел в глаза.

— Как самочувствие?

— Здоров.

— Вполне?

— Вполне, товарищ генерал.

— Та-а-ак. Говоришь: вполне. Но это твое «вполне» может годиться для обыкновенного смертного, а не для испытателя. Сам понять должен: для людей твоей профессии физическая выносливость на первом месте…

— Понятно… Все в норме, товарищ генерал.

— Ох, какой ты, — улыбнулся Котин. — Ну, если все в норме… Вот что, — добавил он мягко. — Иди в свой старый цех, в «СБ-2», найди там моего заместителя Троянова Льва Сергеевича и доложи: прибыл, мол, по приказанию генерала Котина. Ясно?

— Ясно. А дальше?

— Дальше — его печаль и забота. Желаю успеха.

Бусыгин пошел в свой «СБ-2», к доброму, милому старшему мастеру Герасимову.

Вот он — цех. Сейчас Николай видит его как бы со стороны и дивится: какой же он огромный. Под его высокие своды свободно входили целые железнодорожные составы с бронекорпусами и башнями. Мощные мостовые краны перетаскивали многотонные остовы будущих танков, моторы, орудия. А вдоль стен уже стояли корпуса будущих «КВ».

Как все это знакомо, волнующе знакомо. Кажется, время шагнуло почти на целый год не вперед, а назад.