Страница 11 из 70
Так и шла моя несобытийная жизнь, переплетя в себе два дела. Оба увлекали меня, задавая направление движения и наполняя существование смыслом. Хотя, посмотри кто на меня в то время со стороны, внешне увидел бы довольно заурядную картину.
Вне сезона в будние дни мы тренировались в гребном бассейне, на стрелке Москвы-реки и Водоотводного канала, недалеко от Крымского Моста. Начинали рано. Мне, чтобы вовремя добраться, приходилось подниматься пол-шестого. В темноте, по скрипящему снегу, иду на станцию. Несмотря на свежее утро, а то и откровенный, весьма бодрящий морозец, продолжаю спать на ходу. И только полчаса интенсивной гребли в бассейне, где мы гоняли воду в бетонном кольце, окончательно пробуждают меня.
После тренировки часто отправлялся в Ленинскую библиотеку, занимаясь в её высоких и просторных залах до позднего вечера. Потом - поездка в метро, быстрый переход до платформы, ожидание электрички, которая через темноту заснувшего Подмосковья, изредка оповещая о себе протяжным свистом, через полчаса доставляет меня в Нахабино. В пол-шестого - подъём, и цикл повторяется. Иногда сразу еду в Нахабино, и занимаюсь там, обычно до пол-первого ночи, а потом укладываюсь спать и мгновенно впадаю в бесчувственный и глубокий молодой сон. И так дня четыре подряд. Но потом организм восстает против такого издевательства над свободолюбивой человеческой природой, и требует разнообразия. Ну, а я не противлюсь. В такие дни заканчиваю свои занятия пораньше, часов в пять, и отдыхаю весь вечер. А потом, набравшись снова молодого задора и творческих сил, вхожу, как самолёт в штопор, в очередной свой четырёхдневный цикл, с тем чтобы в последний момент выйти из него, и снова ощутить дыхание жизни и радость её первозданных красок, которые так быстро тускнеют в суете и скоротечье наших дней.
Знакомство
В тот день, пресытившись рутиной жизни, организм сказал своё твёрдое "Хорош!" моим занятиям наукой часа в четыре. Я взглянул в окно. Голубело весеннее небо. Лучи послеполуденного солнца щедро, до рези в глазах, освещали площадку перед домом с детской песочницей, газгольдером, и многочисленными столбами с бельевыми верёвками между ними. Дальше, у сараев, стояли в ряд несколько высоких тополей с распускающимися светло-зелеными глянцевыми листочками. И как-то сразу я осознал, что всё, наступила весна.
За окном весело орали во всю глотку дети железнодорожников, да и сами железнодорожники и члены их семей степенно переговаривались, стоя в группах или сидя на лавочке возле детской площадки, и изредка прикрикивая на молодую поросль, если ребятишки начинали проказничать.
Я не почувствовал весны, когда несколько недель назад мы вытаскивали лодки из хранилища, эллинга, и спускали их на воду, поёживаясь от холодного ветра. И как-то мимо меня прошло это чувство, когда каждое утро шёл по подъездному пути на станцию и наступал на замёрзшие за ночь весенние лужицы, а лёд хрустел под ногами, и надо было смотреть, чтобы не раскатиться на шпалах, прихваченных утренним инеем. А ведь в детстве именно хрупкий утренний лед на лужах был для меня самым первым и, пожалуй, самым радостным весенним признаком - может оттого, что я любил запускать самодельные кораблики, и тонкий утренний лед означал, что днем здесь зажурчат весенние ручьи.
Все эти признаки весны на сей раз миновали мою душу, обычно чувствительную к переменам в природе, и она вошла в жизнь только сейчас. И сразу все мое существо наполнилось сладким детским ощущением праздника - не календарного, но просто веселостью души, когда хочется беззаботно кричать и радоваться неизвестно чему, ощущая своё молодое и сильное тело и брызжущую из него энергию, бездумное щенячье желание прыгать, бегать, толкаться, может, начать с кем-нибудь бороться от избытка чувств. В таком приподнятом настроении я и в самом деле несколько раз подпрыгнул и постучал ногами по боксёрской перчатке, подвешенной на лыжной палке, прибитой к платяному шкафу. Потом, одевшись по погоде, отправился наверх, на второй этаж к Володе.
По беспечному настроению людей на улице и их количеству в это время дня я догадался, что сегодня - выходной. У меня был свой календарь, привязанный к тренировкам и научной работе, и дни недели в нем хождения не имели. Иногда на этой почве возникали конфликты с внешним миром в виде закрытого машинного зала, когда мне позарез надо было что-то посчитать, и поэтому я не любил выходные - они сбивают с рабочего ритма и привносят в жизнь много других неудобств. Только разгонишься, а тут бац - и воскресенье! И все встает.
Володя, в отличие от меня, имел прямое отношение к железной дороге. Он работал сварщиком шестого, высшего, разряда в строительном отделе Рижской железной дороги. А до этого трудился на разных больших стройках, так что к своим тридцати годам успел поколесить по стране, но не успел обзавестись семьёй. Мы с Володей одного роста, под метр девяноста, и примерно одного веса, немного за девяносто килограмм. Володя жилистый, так что когда глянешь на него, даже непонятно, откуда взяться такому весу. Говорит он степенно, взвешенно, слегка наклоняя свою большую голову с прямыми русыми волосами чуть пепельного оттенка. Лицо у него с несколько аскетическими чертами и нависшими надбровьями, но его оживляет ироничная и добродушная не то улыбка, не то ухмылка. Володя нормальный парень. Не против выпить, но так его часто можно застать читающим книги, или разучивающим что-то на гитаре, по самоучителю.
Вот и на этот раз, отворив полуприкрытую дверь, выходящую в общий коридор, я увидел его сидящим с гитарой на кровати. Перед ним лежал самоучитель, и Володя старательно перебирал струны, воспроизводя грустную и светлую испанскую мелодию, в которой легко узнавалась песня "Бесаме Мучо".
Я нашёл глазами кухонную табуретку, с нечаянным скрежетом подтянул её по полу под себя, и молча стал слушать его музыкальные упражнения. Хотя спокойная и высокая печаль музыки не совпадала с моим жизнерадостным настроением, её звуки почти сразу проникли в душу и нашли там резонирующие струны.
Володя закончил играть. Затих последний аккорд.
- Вот. Разучиваю, - повернув ко мне голову, с ироничной улыбкой сказал он, как бы немного удивляясь, что его застали за этим занятием.
- А неплохо получается, - ответил я. Меня и в самом деле тронули печальные, на грани надрыва, романтические переливы песни.
- Ну уж! - степенно и немного смущённо ответствовал Володя. Но видно было, что похвала ему приятна.
Он отложил гитару и осведомился насчёт моего желания отведать чайку с печеньем. Надорванная пачка печенья "Привет" лежала на слегка захламлённом столе с квадратной столешницей. Стол в зависимости от ситуации использовался как обеденный или рабочий.
Но я решил сразу перейти к делу. Душа моя стремилась из Нахабино.
- Поехали, Володя, в Москву. Может, в кино сходим или ещё куда. Найдём чем заняться. Поедем!
Володя был не из тех, кого надо долго уговаривать. Если он решал, что предложение ему подходит, то начинал действовать сразу. Подняв кверху указательный палец и зафиксировав его в воздухе, он спокойно сказал: "Поехали". Привставая, одновременно протянул руку к брюкам, висящим недалеко от кровати. Платяной шкаф у него был, но он предпочитал держать повседневную одежду под рукой, развешанную на гвоздиках, вбитых в стену.
Мы сидим в электричке, а за окном проплывает весеннее Подмосковье. В воздухе разлита нега тёплого и солнечного дня, дополнительно одухотворённая воскресным настроением. И всё как-то у меня переплетается вместе: и погожий весенний день, и неспешная Володина беседа, повествующая о делах в их строительной организации.
- Я ему говорю, что ты, Ахонин, дурак. Так слушай, что тебе умные люди говорят. Зачем ты там кольца сгрузил? Я же тебе говорил, что выроют канаву, их оттуда не достанешь. Ведь так и случилось! - это Володя продолжает свою историю о том, как недавний выпускник строительного техникума, назначенный прорабом, дал маху, приказав разгрузить бетонные кольца для ливневой канализации в неудобном месте. Володя его предупреждал, но тот, почувствовав себя начальником, счёл за унижение прислушаться к Володиному совету, за что потом все поплатились неделей бессмысленной каторжной работы. Так что понять тёплые чувства Володи к новоиспеченному прорабу можно. Ахонина я знаю, он тоже живет в общежитии. Въедливый, немного и вправду туповатый, но исполнительный и ответственный парень. И говоря "дурак", Володя не пытается его оскорбить, но больше констатирует некоторый недостаток сообразительности.