Страница 4 из 14
Позвонил он и командующему артиллерией, что бы тот организовал контрбатарейную артподготовку на время речного прорыва.
А отец Николай уединился в одном из помещений штаба, вознося молитвы перед доверенной ему святыней.
День клонился к вечеру. Андрей Иванович получил доклады о готовности сил прорыва и артиллерийской поддержки. Сумерки быстро доедали короткий ноябрьский свет. Сталинград горел, отбрасывая багровое зарево на полусотню вёрст в округе. Артиллерийские расчёты уже поднесли к орудиям снаряды, командиры проверяли прицелы и сверяли квадраты по карте "Дон". Моторы бронекатеров были прогреты и работали на малых оборотах в ожидании пассажиров.
"Сало" шло по чёрным волнам в красноватых отблесках непрерывного пожара. Казалось, что это вскрыта израненная плоть великой русской реки.
Митрополит Николай и Андрей Иванович Ерёменко прибыли на стоянку бронекатеров, соблюдая предосторожности маскировки. Командующий Фронтом принял доклад командира отряда речных судов. Ещё раз оглядел правый берег, сверкавший вспышками выстрелов, и сказал:
- С Богом, отец Николай!
Священник легко, почти невесомо, прошёл по сходне на бронекатер, неся в руках драгоценную святыню.
Кораблик отвалил от берега, развернулся, раздвигая бортами тяжёлое "сало". И вот дан полный ход. Дизеля, надрывая коленвалы, вышли на предельные обороты. На корме отчаянно трепетал флаг Военно Морского Флота, почти касаясь пенного буруна, переходящего в льдистый кильватерный след. Пара катеров устремилась к правому берегу, навстречу огню и ливню свинца. Скоро осколки и пули дробно застучали по броне боевой рубки. С верхней палубы грозно и методично бил по берегу спаренный ДШК. Белые деревья разрывов встали возле бортов, обрушиваясь ледяными водопадами на низкие палубы. Прожектора противника пытались взять кораблики в свои холодные пронизывающие лучи. Но вовремя заговорила фронтовая артиллерия, затыкая батареи противника и гася его прожекторные посты.
Отец Николай стоял в боевой рубке головного катера с молитвой на устах. Катер пробивался сквозь плотный заградительный огонь. Левый триплекс иллюминатора бокового обзора вдруг пошёл сетью снежно-белых трещинок, сквозь которые ясно проглядывали тёмные кружочки застрявших крупнокалиберных пуль. Кораблик накренился на правый борт, резко снизив скорость. Командир катера маневрировал, сбивая пристрелку вражеских пулемётов. Резкий разворот, стоп, полный ход к спасительным обрывам, нависшим над волжской водой.
Фронтовая артиллерия била во - всю уже по самому берегу, подавляя вражеские пулемётные гнёзда. Их огонь заметно ослаб, а вскоре прекратился. Над немецкими позициями стояла сплошная стена разрывов. Двести стволов русских пушек смешивали с землёй незваных гостей. Немец почти не отвечал, истошно вопя по радио о помощи Люфтваффе.
И вот нос головного катера уткнулся в прибрежный песок. Отец Николай сошёл на истерзанную землю правого берега. Катера тотчас отошли назад, взяв раненых и донесения в штаб Фронта.
Люди в наших траншеях хотя и были предупреждены о визите священника, но поверили в это только увидев сходящего на берег отца Николая в развивающихся облачениях.
Он творил молитву перед иконой Казанской Богоматери всё время перехода. Праздничное облачение священника сверкало золотым шитьём, солдаты с удивлением и трепетом провожали взглядом человека, нёсшего святыню Русского Православия в самое пекло Сталинградского сражения.
Несколько офицеров сопровождали отца Николая, проведя его по ходам сообщения к стенам разрушенной мельницы. Там, под защитой толстых стен, были собраны на молебен защитники города.
Богородичную икону установили на два снарядных ящика - своеобразный Сталинградский Алтарь образца начала ноября 1942 года. Отец Николай приступил к молебну без промедления.
Величественно и мощно лились древние молитвы над непокрытыми головами советских воинов, насмерть стоявших среди руин Великого Города, несшего в своём названии имя Русского Мессии, поднявшего Родину из пепла и кровавой смуты. В далёком восемнадцатом году здесь решилась судьба новой, Советской России, ставшей защитницей и историческим правопреемником Московии - Третьего Рима.
Теперь Божий перст опять указал на крутые волжские откосы, наметив точку поворота в праведной битве Православного Света с сатанинской оккультной тьмой, покорившей почти всю планету. Свет новой зари пробивался сквозь облака дыма, вставая из-за Волги неотвратимым багровым сиянием. Занимался ещё один день войны, приближая победную поступь русского солдата к улицам немецкой столицы. Наступал тот самый момент истины, Апостольской Истины - Держателем и Хранителем которой издревле была Россия - единственная в мире Держава.
Просто и безхитростно обратился отец Николай к пастве, стоявшей перед ним в серых опалённых страшным огнём шинелях. Скоро на плечах этих воинов засверкают тяжёлым золотом звёзды, оттеняя суровое шитьё широких погон. И новая армия, отбросив масонские треугольники и ромбики, увенчанная символами чести русского воинства понесёт Сталинские победные знамёна почти до Ла - Манша. А в небесной вышине, благословляя на подвиги, её будет сопровождать Пресвятая Богородица, которую ясно увидят немцы над атакующими неприступный Кёнигсберг советскими войсками.
Так в ноябре 1942 года рождалась победная славянская весна, через три года озарившая планету солнечной радостью грядущей мирной жизни.
Андрей Иванович Ерёменко стал не только выдающимся полководцем Великой Отечественной войны, но и её талантливым летописцем. После победы под Сталинградом Ерёменко по настоянию вождя находился на отдыхе в Цхалтубо. Там по свежим впечатлениям родилась поэма "СТАЛИНГРАД".
Ты разглядел ли, мой читатель,
В чернилах кровь глубоких ран? -
Ведь я не купленный писатель,
Я - Сталинградский ветеран.
Поэма пронизана глубочайшей победной энергетикой РУССКОГО СТАЛИНСКОГО прорыва, остановить который нашим врагам не удалось даже в сегодняшние непростые дни. А тогда, в 1943 году ненавидевшие русских людей и Сталина "поэты" так отнеслись к этому произведению (К. Симонов):
"В тот вечер у меня дома ужинал командующий Третьей армией Александр Васильевич Горбатов, на несколько дней по служебным делам приехавший в Москву. Было довольно поздно, уже поужинали и пили чай, когда раздался решительный стук. Я открыл дверь. Передо мной стоял пожилой человек, одетый по-домашнему в желтую байковую с голубыми отворотами зимнюю пижамную куртку и с портфелем под мышкой. Лицо его было мне знакомо, но домашность одеяния в первую секунду помешала узнать его.
- Как, принимаешь гостей? - сказал он, протягивая мне увесистую руку, тонким, теноровым, никак не шедшим к его крупной, грузной фигуре голосом.
Уже пожимая его руку, я все еще никак не мог сообразить, кто это. И, только скользнув глазами вниз, увидев ниже пижамной куртки генеральский лампас, вдруг сообразил, что это бывший командующий Сталинградским фронтом Андрей Иванович Еременко, о котором я слышал, что он в ожидании назначения находится сейчас в Москве и живет в том же доме, что и я.
- Пришел к тебе как спецу своего дела, хочу спросить совета, - сказал Еременко и покосился на приоткрытую дверь в столовую. - Кто у тебя там?
Я сказал кто.
- Ну тогда ничего, - сказал Еременко и прошел вместе со мною в комнату, продолжая держать портфель под мышкой и заметно прихрамывая - на нем были войлочные домашние туфли, - видимо, продолжала болеть раненая нога.
Он поздоровался с поднявшимся навстречу Горбатовым, и я пригласил Еременко к столу, выпить чаю.
Минут пятнадцать прошло в чаепитии и разговорах о фронтовых делах. Генералы говорили друг с другом, а я, подливая чай, не столько слушал их, сколько думал о загадочных для меня словах Еременко: в каком смысле и по какой части я для него спец и о чем он собирается со мной советоваться? Никаких здравых объяснений в голову не приходило.