Флёр

В России она могла постоянно находиться рядом с Каревым, который оставался для нее всем на этом свете, пока она не разлюбит его. Ей было нетрудно принять решение остаться, по крайней мере на данном этапе — скорее отложить решение об отъезде. А может быть, она вообще не вернется домой.

Странное, неохотное движение к войне продолжалось. Политики каждого замешанного в этом конфликте народа были похожи на людей, сползающих с крутого склона к пропасти. Они делали все возможное, чтобы не упасть, отчаянно вдавливали в почву острые каблуки, но все равно против своей воли скользили все дальше и дальше к краю. Никто не хочет войны, — то и дело раздавались подобные заверения. Но несмотря на все, война подкрадывалась ближе и ближе.

Только один царь с присущим ему таинственным, почти мистическим спокойствием, казалось, знал, чего он хочет и куда идет. Переданный ему англо-французский ультиматум по поводу немедленного вывода русских войск с территории Дунайских княжеств он полностью проигнорировал. Не внял он и совету князя Паскевича, предупреждавшего его, что русской армии там делать нечего и что в любой момент она может быть отрезана с флангов. Оставил он без внимания и опасения своего министра Орлова, который предостерегал его не доверяться предлагаемой Австрией дружбе. Австрия тоже боялась русских территориальных претензий и была только рада связать Франции руки, чтобы она не вмешивалась в австрийские дела в Италии. Но император упрямо считал Австрию своей союзницей, не сомневался в правоте своих действий, полагая, что русская армия должна продвигаться в сторону Дуная.

Великобритания с Францией объявили войну России в конце марта, еще до того как истек срок ультиматума. Известие об этом ничуть не взволновало императора. Он не спускал глаз с Силистрии, турецкого плацдарма на Дунае. Пусть себе английский и французские эскадры бороздят воды Черного моря! Что из этого? Разве русский флот не уничтожил уже турецкий? Он мог обратить в бегство любого неприятеля.

Карева не на шутку беспокоила такая сверхуверенность в себе императора. Конечно, он принимал только правильные решения, но граф сомневался, что его величество располагает всей информацией. Карев посетил Англию значительно позже визита туда императора и своими глазами видел, каких поразительных результатов удалось добиться этой стране в машиностроении, особенно в использовании силы пара и в технике кораблестроения. Он боялся, что Николай не понимал различия между флотом с паровыми двигателями и парусным. Он поспешил в Петергоф, чтобы добиться у него немедленно аудиенции. Карева долго не было. Когда же он наконец вернулся, то удивленные домочадцы услыхали от него приказ — немедленно собирать вещи. Все они уезжают в его крымское имение Курное на целое лето.

Флер, сидя за шахматным столиком, размышляла, об их неожиданном отъезде. На доске положение ее было почти безнадежным, ей предстояло потерять королеву, а вместе с ней проиграть партию. Как ему удалось продвинуть своего коня за ее оборонительные линии? Карев даже не сообщил ей причину отъезда из Петербурга. Вначале она думала, что император посылает его для выполнения какой-то особой миссии. Но, приехав в усадьбу, граф посвятил всего себя отдыху и домашним неспешным делам. Это, а также мрачное выражение, время от времени появлявшееся у него на лице, подсказывало ей, что он скорее всего попал в опалу.

По-видимому, император не внял его советам, а может быть, Карев слишком рьяно настаивал на своем. Флер могла себе представить, как Николай угрожающе нахмурился, что не сулило ничего хорошего, как он заметил Кареву, что тот переутомился и ему пора отдохнуть.

Предложение императора было равносильно приказу, и им нельзя было пренебречь. Теперь Карев ждал, когда его вызовут, когда дадут поручение, доказывающее, что он прощен.

И все же, — думала Флер, поглядывая украдкой на его лицо, — он, судя по всему, не такой уж несчастный. Они провели здесь месяц, и она редко видела его недовольным. Граф постепенно привыкал к жизни помещика и, к собственному удивлению, проявлял весьма мало интереса к дальнейшему развитию военной обстановки.

Здесь все было тихо и мирно. Курное оказалось чудным местом — повсюду волнистые холмы, светлые леса, луга, на которых росло множество диких цветов, возвышающиеся одна над другой террасы с аккуратно обработанными виноградниками. С каменных склонов гор бежали ручьи, а в глубоких речушках пряталась в тени, собираясь в косяки, форель. Повсюду цвели фруктовые деревья, а из земли пробивались к солнцу зеленые побеги кукурузы.

Такое место, как это, Флер быстро полюбила. На досуге она в свое удовольствие помечтала, забывая о том неприятном факте, что ее родина и страна, давшая ей приют, ведут друг с другом войну, что человек, которого она любила и с которым не хотела никогда разлучаться, был мужем другой женщины. Днем Флер обычно забывала о всех неприятностях. Мирными тихими вечерами они казались ей далеким эхом, словно память о пережитом горе. Только после того как все удалялись в спальни, она, лежа с открытыми глазами в постели, прислушиваясь к новым звукам в ожидании спасительного сна, начинала вспоминать былое и пить до конца горькую чашу судьбы. Но ведь она по своей доброй воле выбрала эту чашу. Она сама предпочла жить среди опасностей, все знать, а не пребывать в неведении, не предавать все пустому забытью. Это было бы еще хуже — так она считала почти все время. Ничего не знать, не ведать — что может быть хуже?

Очевидно, Флер невольно тряхнула головой, так как граф вдруг ласково спросил:

— Что с тобой? Кому это ты говоришь «нет»?

Она подняла на него глаза. Он улыбался ей, и вот эта, свойственная только ему одному улыбка, вытягивала из нее душу. Может быть, он прочитал ее мысли? Флер часто казалось, что он обладает даром ясновидения. Ее это заставляло нервничать, но вместе с тем приносило удовольствие.

— Не вижу выхода, — призналась она. — Ты мне подстроил ловушку.

Губы у него еще больше растянулись в улыбке.

— Кажется, ты попала туда по собственной воле, а?

— Нет, уж лучше проиграть тебе, чем выиграть у другого.

— Ну вот, ты меня ограбила, лишила завоеванного приза. Если ты так легко сдаешься, то с моей стороны просто неприлично требовать от тебя фант.

— Нет, нет, требуй что хочешь. Зачем лишать меня удовольствия проявить свою щедрость?

— Хорошо. Значит, все, что хочу?

Флер не отводила глаз от его лица.

— Все, что хочешь. Назови свой фант.

— В таком случае… — Граф сделал паузу. Она терялась в догадках, что же он от нее потребует. — Я требую за фант твою одежду!

Флер была настолько шокирована, что утратила даже на несколько секунд дар речи. В наступившей тишине она услыхала, как Людмила прекратила играть.

Карев улыбался, как довольный кот.

— Да, да, я имею в виду твое черное платье. Я прошу вас официально, мисс Гамильтон, снять ваш траур. Четыре месяца — достаточный срок при всех условиях, даже если принимать во внимание, как редко вы его видели. Когда вы наденете платья своих обычных ярких расцветок? Мы все будем вам за это весьма признательны — правда, Людмила?

Он повернулся к жене, посылая ей свои последние слова, не отрывая при этом глаз от Флер. Краем глаза Флер видела, как удивленная Людмила, повернувшись на винтовом стуле возле фортепьяно, смотрела на них.

— Ты этого не имеешь права требовать, Сережа, — ответила Людмила. Ее воздушный голосок стал серьезным. — Пусть Флер решает сама. Откуда нам знать ее чувства?

Вдруг Карев резко повернулся. Широкие рукава его рубашки даже смахнули со столика две фигуры — ладьи, очень высокие и поэтому неустойчивые на доске.

— Ты, моя женушка, как всегда права, — произнес он с шутливым поклоном. — Мудрость — замечательное качество любой женщины, особенно такой молодой, как ты.

Флер, протянув руку, положила набок своего короля в знак сдачи партии. Потом встала. Но ни Карев, ни его жена на нее не смотрели. Они внимательно изучали друг друга.