Флёр

Когда наступило время для чисто мужской компании, Флер с тетушкой и другими дамами были вынуждены удалиться в гостиную, оставив мужчин одних выкурить по сигаре и выпить бренди. Венера ненавидела этот обычай, но дядя Фредерик неуклонно следовал традиции и после получасового уединения джентльмены должны были присоединиться к женскому обществу. Тем не менее это означало временное разделение гостей, а когда наконец произошло их воссоединение, Флер пришлось развлекать тех, которые были помоложе. Вряд ли удастся поговорить с графом, — подумала она, — он несомненно снова завяжет беседу со стариками.

Когда тетушка принялась развлекать пожилых дам, Флер отвела молодых наверх, где они могли поправить свои туалеты и немного поболтать между собой. Флер слушала их, но ничего не улавливала из их щебета. Ей казалось, что между ней и остальным миром выросла стена, стена хотя и невидимая, но непреодолимая. Теперь для нее не существовало ничего реального, кроме того высокого мужчины с блестящими глазами, душа которого умела говорить с ней без слов. Когда подошло время спускаться вниз, Флер выпроводила юных леди из комнаты отдыха, а сама задержалась в ней на несколько минут. Она решила немного помечтать в предвкушении новой встречи с ним. Флер хотела, чтобы он уже был в гостиной, когда она туда войдет, чтобы он устремил на нее свой взор.

Она пробыла наверху довольно долго. Когда же вошла в гостиную, то увидела, что подносы с чаем и, кофе уже стояли на столе, а гости сидели или, разбившись на мелкие группы, стояли с чашками в руках и оживленно беседовали. Стоял такой шум, все были настолько заняты собой, что на ее появление никто не обратил внимания. Флер замерла у двери, наблюдая за происходящим, по-прежнему оставаясь незамеченной.

Карева нигде не было видно. Дверь, через которую она вошла, вела в более короткую часть «двойной» комнаты, сразу за аркой, которая загораживала остальную часть гостиной. Вдруг до нее с той стороны арки донеслись приглушенные голоса. Разговаривали двое, Флер их не видела. Прислушавшись, она узнала, кто это был, и сразу поняла важность их беседы.

— Сложилась весьма деликатная ситуация, — произнес капитан Джером.

— Слишком деликатная, на мой взгляд, старик, — возражал лорд Джеймс Пэджет. — Это не по мне.

— Но ведь ты ее знаешь значительно дольше, чем я. Как старый друг, не мог бы ты…

— Исключено! Это будет большой наглостью с моей стороны!

— С моей возможно, — уговаривал его Джером, — но с твоей… может быть, поговоришь с ней, по-доброму…

— Ты ее не знаешь, — торопливо отпарировал Пэджет. — К тому же я сомневаюсь, что есть основания для разговора. Ты заблуждаешься. Я в этом уверен! Клянусь Богом, этот человек не из нашей среды.

— О чем я и толкую, он не понимает наших манер. Я видел, как он смотрит на нее, как все время старается остаться с ней наедине. Придется, видно, крупно поговорить, хотя мне этого и не хочется.

— Чепуха! Это все игра твоего воображения. В конце концов он друг ее отца. И этим все сказано. У него к ней чисто отеческий интерес. И все со мной согласны, могу заверить тебя…

— А, вот вы где!

Флер резко обернулась, она покраснела до корней волос, словно только что окунулась в кипяток. За ее спиной возле двери стоял граф.

— Простите меня ради Бога, я, кажется, напугал вас? — сказал он, глядя на ее пылающие щеки.

— Я не ожидала вас с этой стороны, — с трудом произнесла Флер. — Мне казалось, что вы в дальнем углу вместе со всеми.

— Я там был. Но когда увидел, что вас в гостиной нет, я выскользнул оттуда, надеясь встретиться с вами в другом месте. Я хотел попросить у вас прощения за то, что сегодня не оказывал вам достойного внимания.

— У вас не было другого выхода, я понимаю, — невпопад ответила она.

— Конечно нет, — ответил Карев с полунасмешливой и полугорестной улыбкой. — Ваш дядя постоянно заботится, чтобы я не скучал! Вот проклятие всех наших благопристойных встреч. У меня не было времени, чтобы обстоятельно поговорить с вами обо всем наедине. Мне пришла в голову мысль — а не покататься ли нам верхом в Гайд-парке? Вы могли бы туда приехать одна? Вам разрешат?

Флер удивилась.

— Вы думаете, там нам не помешают? Да мы с вами, вероятно, знаем всех в Лондоне. Вам придется раскланиваться через каждые пять ярдов.

— Ну, а если встретиться пораньше? Я привык совершать прогулки рано утром, когда в парке почти никого нет. Я обычно выезжаю около восьми.

— Ах, вот почему… — она осеклась.

Карев улыбнулся.

— Мне нравится, как ваш непослушный язык вас выдает. Значит, вы искали меня в парке, так? Теперь все ясно. Так я вас завтра увижу?

Флер колебалась, не зная, что ответить.

— Я… не знаю. Это зависит не только от меня…

Граф слегка приподнял руку.

— Понимаю. Не беспокойтесь. Я не стану настаивать и не хочу вас к этому принуждать. В любом случае в восемь утра я буду возле Стэнхоуп-гейт. Если приедете — хорошо. А теперь мне нужно идти, пока меня не хватились. Я ушел без увольнительной!

Он уже поворачивался к двери, как вдруг что-то пришло ему в голову. Граф снова пристально посмотрел ей в глаза.

— Кажется, вы несколько подавлены. Что-нибудь случилось?

Недаром говорится в поговорке, что любители подслушать обычно слышат то, что им совсем не нравится, — подумала Флер. Нет, этого она ему не скажет. Как подозрения со стороны Джерома, так и полное доверие со стороны Пэджета для нее в равной степени были оскорбительны — они были ниже ее достоинства, значит, и ниже достоинства его. Он уберег ее от одного навязчивого нежеланного поклонника, и она не намерена, чтобы это вошло у него в привычку.

— Нет, ничего, — беззаботно ответила она.

 9

В эту ночь Флер спала урывками, не досматривая до конца сны. Она просыпалась через каждые пятнадцать минут, опасаясь, как бы не проспать. Когда часы на церкви Святого Георгия пробили семь, Флер облегченно вздохнув, встала. Подойдя к окну спальни, она отдернула шторы и посмотрела на улицу.

Стояло чудесное, ясное, росистое утро, высокое бледное небо обещало полуденную жару. Она до конца подняла окно и, не отрывая рук от холодного подоконника, выглянула наружу. Воздух был недвижим, он уже почти нагрелся. До Флер доносилось пение пробуждающихся птиц и приглушенные звуки первых экипажей на Оксфорд-стрит. На углу Харвуд-плейс какой-то грязный мальчуган неохотно мел перекресток. Он часто останавливался, наклонялся к метле и, стоя на солнечном квадратике, довольно жмурился. Из дверей дома леди Мелроуз вышла с кислой физиономией пожилая служанка, ведя перед собой на поводке двух собак серой масти. Они осторожно ступали на подушечки лап, как танцоры на кончики пуантов, а она брезгливо держала пальцами поводок, словно боялась заразиться.

Под своим окном Флер увидела фигуру их младшего привратника Филипа, который надраивал бронзу на входной двери. Он ловко работал локтями и напевал одну и ту же фразу из популярной песни:

Улыбнувшись, Флер вполголоса повторила эти вздорные слова — «Она моя любовь…» В такой прекрасный день грех рано не встать. Утро представлялось ей какой-то изысканной акварелью в золоченой рамке, и у нее возникло непреодолимое желание прокатиться верхом перед всем миром, пока не стерлась позолота и не поблекли восхитительные краски нового дня. Разве может вызвать подозрения девушка, совершающая верховую прогулку в такое дивное утро в Гайд-парке, ну а если она нечаянно встретит там знакомого — тем лучше!

Флер надела темно-синюю амазонку и быстро сбежала по лестнице вниз. В доме было тихо, и первого слугу она встретила только в прихожей. Молодой привратник удивленно уставился на нее и тут же начал беспокойно озираться в поисках старшего, чтобы спросить у того, как ему следует в такой ситуации поступить.