Маркус Вольф

Вольф разослал руководителям страны свою записку с предложениями относительно реконструкции политической системы. Недовольный Эрих Мильке позвонил ему 12 октября:

— Ты что, хочешь отличиться? Всё уже прояснилось. Подожди, больше никому интервью не давай.

Теперь уже Вольф держался уверенно с бывшим министром:

— Сохранить доверие к партии можно только путем открытой дискуссии. Вам надо было раньше открыть рты. Два года назад я тебе говорил, что произойдет, если ничего не изменится. Так и случилось.

Шестнадцатого октября в демонстрации в Лейпциге участвовали 120 тысяч человек. МГБ и полиция свирепствовали. Но демонстрации стали повседневностью. Протестантские и католические храмы превратились в центры сопротивления.

Семнадцатого октября закончилась эра Эриха Хонеккера, длившаяся 18 лет. Маркуса Вольфа проинформировали почти сразу о том, как это происходило. В те дни он казался одним из самых вероятных кандидатов на высшие посты в стране, поэтому многие аппаратчики вели себя с ним крайне предупредительно и делились служебными секретами.

В тот день Эрих Хонеккер, которому недавно сделали операцию на желчном пузыре, как обычно, открыл заседание политбюро. И тут его старый соперник глава правительства Вилли Штоф взял слово и предложил обсудить вопрос об освобождении Хонеккера от обязанностей генерального секретаря:

— Вношу предложение. Первым пунктом повестки дня рассмотреть вопрос о смене генерального секретаря. Эрих, так дальше не пойдет. Тебе надо уходить.

Штоф был старше всех, его мнение имело определяющее значение. Хонеккер автоматически произнес:

— Хорошо, товарищи, давайте обсуждать.

И никто не вступился за Хонеккера! Генсек убедился, что в политбюро у него не осталось ни одного союзника. Все как один высказались за отставку Хонеккера. Даже его друг и соратник секретарь ЦК Гюнтер Миттаг выдавил из себя:

— Решение давно назрело.

Миттага за глаза называли «злым духом». Он много лет ведал экономическими делами. В Москве с конца 1970-х настоятельно рекомендовали Хонеккеру расстаться с Миттагом. Но Хонеккер ему полностью доверял, хотел сделать председателем Совета министров, но не решился отправить на пенсию Вилли Штофа, столь ценимого советским руководством. Фактически Миттаг стал вторым человеком в ГДР. Он страдал диабетом в тяжелой форме. Его положили в больницу, ампутировали ногу, ему предстояла вторая ампутация. Но он руководил экономикой из больницы: ни одна бумага не поступала к Хонеккеру без его визы. Миттаг приехал на заседание политбюро, не предполагая, что в последний раз.

Поставили вопрос на голосование. Все высказались «за». И сам Эрих Хонеккер дисциплинированно проголосовал против самого себя. Штоф предложил сразу же сменить и двоих секретарей ЦК, отвечавших за ключевые направления — экономику и пропаганду. Товарищи без сожаления расстались с секретарем ЦК по экономике Гюнтером Миттагом и секретарем ЦК по средствам массовой информации Йоахимом Херманом.

Вилли Штоф рекомендовал избрать новым руководителем партии Эгона Кренца. На следующий день срочно собрали членов ЦК. На пленуме против решения об отставке Хонеккера проголосовала только Ханна Вольф, которая долгие годы была ректором Высшей партийной школы. Лишилась своих постов и Маргот Хонеккер. 18 октября по радио сообщили: «Эрих Хонеккер ушел в отставку».

Вольф подвел итог его правлению: «Хонеккер верил, что принес людям растущее благосостояние, он питал иллюзии, будто подавляющее большинство его ценит и уважает».

На постах генерального секретаря ЦК СЕПГ и председателя Государственного совета ГДР Хонеккера сменил Эгон Кренц. Он и не предполагал, что в этой роли ему уготован очень короткий срок. 27 октября вечером новый генсек позвонил Вольфу. Кренц говорил дружески:

— Ты, наверное, заметил, что я дословно использовал из твоей записки целые пассажи. Из нашего разговора ты же почувствовал, что я думаю.

События развивались стремительно. Вольф ощущал себя в центре водоворота. Его прочили в министры госбезопасности. 1 ноября Вольф записал в дневнике: «Телефон уже не замолкает: Мильке как подменили, его отставка неизбежна. Я очень откровенно высказываю ему свое мнение о необходимости дальнейших замен в партийном руководстве».

Четвертого ноября в центре Восточного Берлина, на Александерплац, прошел многомиллионый митинг, изменивший атмосферу в стране. Такого еще не было. Люди требовали свободы слова и свободы собраний. «Демонстрацию 4 ноября 1989 года невозможно описать, — отметил Вольф. — Этот день, суббота, стал ошеломляющим, незабываемым событием для всех, кто был на Александерплац».

Но этот митинг стал неприятным открытием для самого Вольфа: оказывается, его не все любят. Он тоже поднялся на трибуну. Но толпа его освистала, когда он сказал, что не следует всех сотрудников госбезопасности превращать в общенациональных козлов отпущения. Вольф слышал не только свист, но и крики: «Прекратить!» — и даже: «Повесить!» Вот такой встречи он никак не ожидал. Он вдруг осознал, что его воспринимают не как свободомыслящего интеллектуала, а как одного из руководителей МГБ, ведомства, которое ненавидят и презирают.

«Когда я сошел с грузовика, то не смог выдавить из себя ни фразы перед многочисленными телекамерами и микрофонами, — вспоминал Вольф. — Настолько было сухо во рту. Криста Вольф вдруг обняла меня».

В начале ноября 1989 года, когда в Восточной Германии начались первые демонстрации против режима, я разговаривал со знаменитой писательницей из ГДР Кристой Вольф. Ее книги охотно переводили в нашей стране. Она приехала в Москву и заехала домой к моим родителям. Ее дочь участвовала в одной из демонстраций протеста, даже попала в полицию. Уже было ясно, что ГДР на пороге больших потрясений. Я спросил у Кристы Вольф:

— Что теперь будет? Вы объединитесь с Западной Германией?

Она искренне возмутилась:

— Это вы в Москве только об этом и думаете. ГДР — это наше государство. Мы его сами создали и не откажемся от него.

Криста Вольф вступила в Социалистическую единую партию Германии в 1949 году, но по взглядам не была коммунисткой. Она была патриотом ГДР. Криста, как и глава Союза писателей и бывший солдат вермахта Герман Кант, попавший в русский плен, другие интеллектуалы, видя недостатки социалистической ГДР, верили в возможность развития страны и превращения в действительно гуманное общество. Они ценили Восточную Германию как государство, где немцы освободились от фашизма, от нетерпимости, от яда национального социализма.

Многие тогда полагали, что начинается новый этап истории ГДР. 6 ноября в советском посольстве в Берлине устроили традиционный прием по случаю очередной годовщины Октябрьской революции. Эгон Кренц похвалил Маркуса Вольфа за защиту идеалов социализма:

— У тебя хорошо получилось.

Вольф посоветовал ему:

— Сделай еще лучше.

Седьмого ноября своему бывшему подчиненному позвонил Эрих Мильке:

— Ты что, опять собираешься выступать?

Но в тот же день, 7 ноября, правительство ГДР во главе с Вилли Штофом ушло в отставку. 8 ноября подали в отставку все члены политбюро. В новый состав высшего партийного руководства вошел Ханс Модров, с которым было связано много надежд.

1989-й казался годом чудес — особенно когда рухнула Берлинская стена. Еще 12 января 1987 года президент США Рональд Рейган, стоя у Бранденбургских ворот, из Западного Берлина обратился к советскому лидеру:

— Господин генеральный секретарь Горбачев, если вы хотите мира, если вы желаете процветания вашей стране и Восточной Европе, приезжайте сюда, к этим воротам, господин Горбачев, и откройте эти ворота. Господин Горбачев, снесите эту стену!

Берлинскую стену в ноябре 1989 года снесли сами берлинцы, когда увидели, что ни Горбачев, ни руководство ГДР не решатся остановить их силой.

Граждане ГДР требовали права свободно ездить в Западную Германию. Новое руководство подготовило и опубликовало 6 ноября робкий проект закона о свободе передвижения. У руководителей Восточной Германии не оставалось иного выхода. Ситуация приперла власти к стенке. На Эгона Кренца давило руководство братских соцстран, через которые граждане ГДР бежали на Запад. Эгон Кренц звонил советскому послу, советовался: