Страница 68 из 84
Переодеваясь, я обнаружил, что трусы и свертке успели намокнуть. Надо мною, на трибунах, разреженная дождем толпа болельщиков кричала на рефери. Этот крик не спутаешь ни с чем. Болельщики, несомненно, решили, что было нарушение, а рефери его не заметил. Да, этот странный звук был голосом негодующей массы, которая надежно ограждена от опасности и сознает свою анонимность и безнаказанность. Если бы принципиальность всегда и всем обходилась так дешево, кто из нас не стал бы святым?
Итак, я быстро переоделся, с трудом натянув на себя влажные трусы. Зашнуровал шелковые сапожки, надел маску и проверил, как она держится. Пряжкой скрепил на шее концы тяжелой шелковой накидки. Потом осмотрелся. У последнего шкафчика двое борцов-студентов уже вернувшихся с ринга, натирались мазью (причем мази они не жалели). Я подошел к ним.
— Извините, вы не видели Джона Сэллоу? — спросил я.
Они посмотрели на меня, потом — друг на друга.
— Перед нами человек в маске! — сказал один из них другому. — Том, выясни, чего он хочет.
Том подтянул свои кожаные штаны и повернулся ко мне:
— Чего ты хочешь, человек в маске?
— Ты не знаешь Джона Сэллоу? — спросил я. — У него сегодня должен быть поединок. Ты случайно его не видел?
— Конечно! Он пошел вон туда, — кивнул первый студент.
Я повернулся и пошел в туалет. Вскоре туда вошел один из студентов.
— Слушай, Том! — крикнул он. — Да вот же он, человек в маске! Он здесь!
— Отстань, — сказал я.
— Вот только маска у тебя неоригинальная, — не унимался студент.
— Отвяжись.
— Да ладно тебе, чемпион!
— Отвали.
Я вышел из туалета и вернулся к своему шкафчику. Там стоял Джон Сэллоу. На нем была спортивная форма; он опирался на деревянную скамейку ногою землистого цвета.
— Боголаб говорил, что ты собираешься серьезно потягаться со мною, — проговорил Сэллоу.
— Это будет мой последний поединок, — сказал я. — Больше я на ринг не выйду.
Это была правда. Я понял, что говорю правду, лишь после того, как произнес эти слова вслух. Слишком уж часто шел дождь. Слишком часто мне приходилось ехать на трамвае. И сидеть рядом с бедняками, от одежды которых идет пар. Медсестра с плаката до сих пор маячит у меня перед глазами. Ведь я никогда не забываю человеческих лиц.
Наверху раздались возбужденные крики и длительные громкие аплодисменты.
— Давай наверх! — сказал Сэллоу. — Тебя представят первым, а потом — меня. Любимец публики — это я!
— Слушай, — сказал я, — мне нужно с тобой поговорить.
— Наверху, — ответил Сэллоу. — Наверху поговорим.
Я поднялся ко входу ДД и стал рядом с двумя служащими в синей униформе. Несколько мальчишек, сидевших направо от входа, начали оборачиваться, чтобы взглянуть на меня. Они смеялись, шептались и указывали на меня пальцами.
Я стоял далеко от ринга, но хорошо видел, как одетый в смокинг распорядитель перелезает через канат. Потом он с торжественным видом вышел на середину ринга, по пути то и дело останавливаясь, чтобы рывком подтянуть за собой провод, который судорожно извивался при этом по обтянутому брезентом рингу. Он постучал ногтем по микрофону, и над стадионом раздался пронзительный металлический звук. Оправив свои манжеты и откашлявшись, распорядитель выдержал паузу. Трибуны наблюдали за ним с умеренным интересом. «Прежде всего я сделаю несколько объявлений», — сказал он. И рассказал о предстоящих поединках, читая имена борцов по бумажке, которую прятал в кулаке. Он произносил каждое прозвище со сдержанным торжеством и с той фамильярностью, благодаря которой все эти гротескные титулы звучали почти как настоящие имена. Затем он снова сделал паузу. Рванул за провод (словно хотел, прежде чем продолжить, вытянуть на ринг все, что только можно) и заговорил снова:
— Леди и джентльмены! Сегодня в главном поединке выступят… два неистовых борца… — серьезные претенденты на звание чемпиона мира в тяжелом весе. Первый из них… это переодетый сын богача… он танцевал с дебютантками… перед тренировкой он всегда выпивает бокал шампанского… мускулистый миллионер и завидный жених… которому швырять противников на ринг и падать самому нравится больше, чем охотиться с собаками… навещавший Ноб Хилл и Бек-бей… Уоллстрит и Лазурный берег… Ньюпорт и легендарные дворцы восточных властелинов… который в маске, но без накидки весит двести тридцать пять фунтов… единственный… неповторимый… Повеса-Инкогнито!
Я оттолкнул служащих в синей униформе и большими прыжками бросился вдоль прохода вниз, к рингу. У всех (кроме мальчишек, которые заметили меня раньше) наверняка сложилось впечатление, что я, не останавливаясь, пробежал по Уолл-стрит, потом по трансамериканской магистрали, потом по мосту над Миссисипи, пронесся по улицам Сент-Луиса и ворвался на стадион. Когда я бежал по проходу, раздавались не слишком громкие, но вполне добродушные аплодисменты; тот ряд, мимо которого я пробегал, прямо-таки автоматически начинал хлопать. Я одним прыжком преодолел три ступеньки, ведущие на ринг, и перелетел через канаты. Расстегнул пряжку, встряхнул плечами — и накидка упала на ринг у меня за спиной. Потом я выпятил грудь, выпрямился во весь свой немалый рост и приподнялся на носки (мои белые шелковые сапожки казались вылупившимися из накидки, которая теперь лежала на ринге смятой шелковой скорлупой).
Раздались приветственные крики. Я кивнул, подцепил накидку носком, резким движением перекинул ее через руку, а потом небрежно бросил вниз, одному из служащих. Затем я ухватился за канат — недалеко от углового столба. Я опустил голову и, упершись ногами и не сгибая рук, налег на канат. Потом быстро вскинул голову и потянул канат на себя. Я чувствовал, как у меня на спине перекатываются мускулы. Со стороны, должно быть, это выглядело так, словно я работаю веслами. Потом я отпустил канат, выпрямился и стал поочередно сгибать колени. Краешком глаза я заметил, что распорядитель уже начинает проявлять признаки нетерпения, но трибуны продолжали аплодировать. Я внезапно скорчил типичную армейскую гримасу, подпрыгнул и перекинул левую ногу через верхний канат. Чтобы удержать равновесие, уцепился правой ногой за нижний канат, руки же спокойно сложил на груди. Я висел словно на трапеции. Или же я напоминал молодого сотрудника торговой фирмы, который, надев зачем-то маску, присел на краешек своего рабочего стола.
Улыбнувшись распорядителю, я сделал рукой царственный жест, давая понять, что он может продолжить. Распорядитель отвернулся. Потом подождал, пока настанет тишина. Когда он снова заговорил, в его голосе, как ни странно, прозвучали нотки печали. Он сказал:
— «В смертельный… без перерыва… не более чем сорокапятиминутный поединок с Повесой-Инкогнито… сегодня вечером вступит мрачный гладиатор… спортсмен с посеребренными временем висками… бесшумно крадущийся супермен-фантом… атлет со свирепым обликом… бич профессиональных борцов… седовласый ужас… обрывающий дыхание… душитель надежд… глашатай смерти… несущий гибель… рвущий аорты… губящий жизни…» Последние несколько секунд трибуны аплодировали в такт выкрикам распорядителя. Аплодисменты эти, в свою очередь, возбуждали его. Наконец это взаимовозбуждение окончилось и выдохшийся распорядитель умолк. Раздалось еще несколько запоздалых хлопков, затем наступила тишина. Потом над стадионом разнесся чей-то подкрепленный четырьмя хлопками вопль:
— Множащий вдов!
— Могильщик атлетов! — выкрикнул другой голос.
— Побивавший врагов! — добавил распорядитель (уже значительно тише).
Я спрыгнул с канатов и выбежал на середину ринга.
— У-бий-ца!!! — прокричал я. — Всякая смерть — это убийство!
Распорядитель рассерженно махнул на меня рукою, чтобы я умолк. Благодаря своему авторитету (авторитету своего смокинга!) он вновь овладел ситуацией и успокоившись, продолжил:
— Леди и джентльмены, на ринг выходит — из далеких низин, в серых трусах — Джон Сэллоу, Беспощадный Жнец!
Вместе со всеми зрителями я быстро перевел взгляд на вход, противоположный тому, из которого выбежал я, но мне с ринга было хорошо видно, что там никого нет. Я взволнованно смотрел на вход, ожидая, что там материализуется Сэллоу. Но никто не появлялся. Сквозь проем я видел длинную и низкую буфетную стойку и человека, который, как мне показалось спокойно смазывал горчицей горячую сосиску, И вдруг те, кто сидел на другом конце стадиона, громко ухнули. Они заметили Сэллоу! Я обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как из того же входа, из которого появился я, выходит Сэллоу. Все верно, подумал я. Все правильно.