Дельфиний мыс

"Хи-хи-хи…" - процедил под ногами грот, точно прислушивался к их разговорам.

- И он до сих пор ходит опознавать всех задержанных по подозрению в грабеже? - спросил Костя.

- Нет, не всех, через одного! - съязвил Катран.

- А почему они в него стреляли? Он что, гнался за ними?

- Спрашивал - не сказал, - ответил Миша, - говорит, пытался задержать их… Вот и все.

- В кого же им еще стрелять было, как не в него! - крикнул Катран. В твою бабушку, что ль? - И вздохнул: - А я, ребята, знаете, что сделал сегодня?

- Откусил у кошки хвост? - спросил Костя.

- Нет, без хвоста она мышей ловить не будет… Я вышел сегодня во двор и хлопнул о стену обезьянку.

- Какую обезьянку? - спросил Толян.

- Лилькину. Подарила мне когда-то на елку.

- Поэтому и орешь сегодня?

- Бестолочь, - устало сказал Катран, - объяснил бы, да не поймешь…

И снова ощутил в руках эту обезьянку, большую стеклянную, с шаловливыми блестящими глазами и загнутым кверху хвостом. Она была темно-коричневая, а лапки и мордочка - светлые… Он берег ее все годы. А вот сегодня он выскочил из дому во двор и хлопнул ее о стенку, и она вдрызг. Мгновенно. И это случилось после того, как мамка погнала его за деньгами к Лильке. Пятерка нужна была позарез - в больницу к бате собралась: на билет да и купить кой-что из еды - кормят там не так, чтобы очень… У соседей хоть шаром покати, у постояльцев, которым в сезон сдавали вторую комнату, давно взяли вперед, а батю только через две недели выпишут: прободение язвы - это не шутка… Но Катран сказал мамке - нет! Хоть повесьте на первом кипарисе, а к Крабу он не пойдет, не пойдет - и точка. Времени, когда Лилька вышла замуж, Катран не помнил. Но помнил, что всегда стеснялся ходить к ним: уж слишком известным и важным человеком в их городе был Карпов. Уж слишком шикарно было в их большом доме. И сестра все реже и реже прибегала к ним - дела: сын, дом, хозяйство… Только по крайней необходимости заглядывал к ним Катран. Но когда он по-настоящему возненавидел Краба (тогда он еще не получил этой клички), так это в прошлую зиму. Мамка послала его к Лильке за швейной машинкой: машинка нужна была, чтобы сшить ему, Катрану, костюм из грубого сукна. Он явился к ним слякотным вечером - шел снег пополам с дождем. У входа в дом Катран стряхнул с коротенького бобрикового пальтеца, скорее похожего на длинный пиджак, мокрые хлопья, счистил о вделанный в деревяшку металлический скребок грязь с ботинок и вошел. Время было несезонное, и дом был непривычно тих, почти мертв. "Ну, иди, иди, чего ты", - заставил он себя открыть наружную дверь и войти в коридор. Стукнул в дверь гостиной. "Прошу!" - крикнул изнутри Карпов, и Катран вошел. Карпов, видно, давно пришел с работы, потому что был одет по-домашнему: в ярко-красной байковой ковбойке с закатанными рукавами и в мягких ковровых туфлях. Плотный, покрытый добротным кофейным загаром. Сидя у низкого столика с радиоприемником, он досадливо - оторвали от дела! - полуобернулся к нему. А пальцы его оставались на белых, как у пианино, клавишах переключателей. Видно, что-то ловил в эфире.

"Лиля дома?" - спросил Катран, поздоровавшись.

"Дома. - Карпов отвернулся от него. - Наверху… А тебе зачем она?"

"Мама просила швейную машинку".

Карпов долго не отвечал ему на это и не звал Лильку, и Катран добавил:

"Нам дня на два, не больше".

"Подожди. - Карпов выключил приемник и, во весь голос крикнув: Виталий, позанимай гостя!" - вышел из гостиной, и его четкие шаги удалились по узкой лестнице вверх.

Катран стоял на самом пороге гостиной, и ему веяло в лицо теплом и уютом этой комнаты, с ее огромным мягким ковром, удобными креслами, красивой люстрой и пестрыми корешками книг на полках. И оттого, что все это было так непохоже на то, что окружало его дома, он чувствовал себя случайным и чуждым здесь, и что-то тихонько поползло к горлу, и начали ныть зубы, хотя все до единого были здоровы.

В коридоре бесшумно появился Виталик; Катран заслонял вход, и тот протиснулся мимо него в гостиную. И, протиснувшись, сказал:

"Здравствуй, Жора".

"Здорово", - произнес Катран и как-то глупо и не очень культурно хихикнул, потому что уж очень не был Виталик похож на его родню.

"Ты чего это?" - с грустным осуждением посмотрел на него Виталик, с ногами забрался в кресло, натянул зачем-то на кисти рук, точно ему было холодно, рукава пестрого свитерка и недовольно повел плечами.

И снова с ног до головы окинул Катрана и остановил глаза на его ботинках. И долго не подымал их. Катрану вдруг стало противно от всего этого. Он тоже глянул на свои ноги и увидел, что сильно наследил. И с его пальтеца капало на паркет. Катран молча вышел на крылечко и снова стал вытирать ноги и отряхиваться. А когда вернулся, опять напоролся на глаза Виталика, и они тотчас скользнули с его лица на ноги. "Вот гад!" - подумал Катран.

Вверху между тем послышались негромкие голоса - Лилькин и Карпова. Вдруг Катран почувствовал духоту и липкий жар. На него накатывало. В этом стоянии в дверях и ожидании было что-то унизительное. Молчать больше не мог.

"Ну, как живем?" - развязно спросил он.

"Да так… - Виталик хмуро посмотрел на него. - А ты?"

"А я прекрасно!" - чуть не крикнул Катран.

В глубине его что-то стало твориться. Шириться. Лезть наружу. Он смотрел на аккуратненько причесанную головенку Виталика, на его серьезненькие глазки, и в душе вдруг тяжело заворочалось подозрение: Карпов вызвал Виталика не просто так, не для того, чтобы "занять гостя" какой он гость! - а для того… Да, да, для того, чтобы он, Катран, не упер чего у них…

Гады! Надо уйти, убежать отсюда.

Но Катран, сжав в карманах кулаки, стоял и ждал, только стоял уже не на пороге, а в коридоре, у самых дверей. Ненависть с каждой секундой росла, тяжелела, царапала его, скрипела в нем.

Наконец сверху раздались шаги, и вниз спустились Лилька и Карпов.

Она приветливо, по-родственному - это она умеет - улыбнулась ему.

"Привет, Жора… Что ж ты не раздеваешься?"

"Я на минуту", - выдавил Катран и уставился в книги на стене.

"А ты донесешь машинку? - спросила Лилька. - Может, мама у нас пошьет?"

"Донесу".

"Ну конечно, донесет, - поддержал его Карпов. - Чтобы такой молодец да не донес! Небось мускулатурка - во! Дай-ка пощупать".

Катран и с места не сдвинулся.

"Не хочет, чтоб мамка заходила, - понял он. - Карпов ведь терпеть не может нас за то, что мы простые, и еще за то, что нас слишком много".

"Даете или нет?" - спросил он, готовый рвануться с места.

Лилька побежала в другую комнату, а Катран тяжело молчал в дверях.

"Как будто самим купить нельзя, - сказал вдруг Виталик. - Пить меньше надо…"

У Катрана сорвались сжатые челюсти, но он тут же подобрал их и водворил на место - сжал.

Лилька поставила перед ним на стул машинку в полированном футляре и опять посокрушалась:

"Ну как же это так: раз в год придешь, а и не разденешься? Хоть чаю попей… А?" Катран поднял и поудобней обхватил руками машинку.

"У нас и торт остался "Подарочный". Поешь? Ну тогда маме хоть снеси кусок. Я заверну…"

И здесь у Катрана сорвались и запрыгали челюсти.

"Нам не нужны ваши объедки! - Он плечом двинул дверь и быстро пошел по коридору. - Сволочи! Крабы!"

Через день мамка вернула им машинку (Катран донес ее до калитки дальше несла сама) и, конечно же, извинялась за его невыдержанность. Нашла перед кем! Как будто их чем-нибудь прошибешь. Ведь только месяц назад их дедушка встретил Лильку в гастрономе, подошел, как человек, про здоровье спросил, про сына ее, Виталика. И ничего не просил. Дедушка у них старенький и по дряхлости лет может иногда попросить, а здесь - ничего. Так она, сестра, сама стала жаловаться ему, что с деньгами у них туговато, что забор не чинен и подохло два индюка, а эта ихняя Пелагея только объедает их. Дедушка - на что уж негордый человек! - махнул рукой и ушел. А ведь мамка говорила, когда Лилька кончала десятый класс, добрая была, простая, улыбка с лица не сходила, и все вокруг говорили мамке: "Счастливая ты, Евфросинья, какая девочка у тебя!" Такой красивой, как Лилька, не было на их улице. Другие поступали в школу медицинских сестер, или шли в официантки, или на кондукторшу автобуса учились - это проще всего! А Лилька решила в МГУ подать, и не на какой-нибудь там биологический или юридический, а на мехмат - механико-математический факультет! И уехала в Москву, и провалилась там: каких-то два балла недобрала - вот же не повезло. Вернувшись в Скалистый, устроилась в киоске по продаже сувениров; и когда возле нее не толклись покупатели, а толклись они почти всегда, когда и товара-то нового не было, она зубрила физику на будущий год готовилась поступить. Иногда она жаловалась мамке: "Ох, как бы снова не срезаться… Что тогда делать буду? Кем устроюсь? Не билетики же мне отрывать в автобусе, не бегать по больным с уколами", - и тонкие губы ее высокомерно кривились. "И это дело, - утешала ее мамка, - не всем же быть профессоршами…" - "Нет, мама, нет, - твердила Лилька, - не по мне это, не хочу…" И здесь ее крабья клешня - рраз! - точно напополам перерезала…