Белая Яся. Подарки

- Как далеко зашли ваши отношения?

- Тебе отчёт письменно или устно?

- Не дерзи, я серьёзно. И не потому, что контролирую тебя. В двадцать два ты уже можешь спать с кем хочешь.

- И на том спасибо, - злюсь я, - это великодушно с твоей стороны.

- Вся в мать. Отвечай по существу.

- Не дальше поцелуев, а что?

- А сколько вы знакомы?

- Почти полтора года.

- И за это время он ни разу не домогался тебя?

Решаю проигнорировать случай в галерее. В конце концов, я и сама там повела себя не лучшим образом. Поэтому отвечаю уверено:

- Нет.

- И никаких шагов к сближению он не предпринимал?

Начинает подбешивать.

- Вы ведь сами чётко очертили границы вольера, развесили таблички, и прямо сказали: кто есть кто и где его место! А васпы усваивают информацию с первого раза. И если ты собираешься спросить: "Нравилась ли я ему?" - Скажу: "Да". Ты сам всегда говорил, что женщина безошибочно это разглядит.

Дед вздыхает:

- Тогда, возможно, я сделал некоторые выводы слишком поспешно ...

- Мне остаётся надеяться - нефатально.

- Мне тоже, иначе ты ведь возненавидишь меня ...

Но ... дедушка не расстроен, отнюдь. В глазах - пляшут бесенята. Опять что-то задумал! И ловко провёл меня.

А Ян, похоже, с ним заодно. Предатель.

Вечно мужчины пытаются показать: они лучше знают, чего мы, женщины, хотим. И готовят нам сюрпризы... Вот бы всегда хорошие!

- 8 -

... У тёти Риммы многолюдно. Её загородный особняк - своеобразный салон. Тут собирается элита - писатели, артисты, учёные, политики. И просто светские бездельники, яркие, как конфетные фантики и такие же бесполезные.

Тётя Римма - пышная, важная, в бриллиантах - налетает грозовой тучей. Расцеловывает.

- А ты всё худеешь! - она отодвигает меня и рассматривает, как товар в витрине. - Скоро ветром будет сносить. Поди, не читаешь мои электронные письма. Я там столько рецептов сдобы набросала.

Не решаюсь сказать тёте, что её письма тут же удаляет антиспам. Пусть прибывает в счастливом неведении. Она пока теряет интерес ко мне и переключается на деда:

- Южган, подлец, совсем забыл сестру! Скоро сам в своей лаборатории превратишься в хомяка. Подопытного!

Вряд ли она понимает то, о чём говорит, но говорит убедительно.

Прохожу в зал, полный нарядных гостей. Присаживаюсь на край оттоманки. Несмотря на публичную профессию, не люблю большие шумные компании. В них всегда вариант напороться на кого-то неприятного или чуждого тебе.

Тётушка находит меня и хватает за руку.

- Ты что пришла в институтку играть?! Нет, моя милая, я не позволю тебе отсиживаться за фикусом, когда Стефан Добрович уже здесь и, к тому же, звезда моего салона.

Фамилия кажется мне знакомой. Наверняка, мы встречались в высоких кабинетах госдумы. И когда человек, на которого указывает тётушка, невзначай оборачивается в нашу сторону, меня прошибает холодный пот.

Вспоминаю, где его видела и наш последний разговор. Комитет по межнациональным отношениям и реализации миграционной политики, зампредседателя. Как я могла забыть!

Хотя психологи дают этому вполне конкретное определение - защитный механизм. Сознание словно закрывает то, что хочется поскорее вычеркнуть из памяти.

Вначале пан Добрович вёл себя корректно, просто само очарование. Целовал ручки, угощал кофе. Умный, интеллигентный, а если добавить к этому ещё и внешность, скорее киноактёра, чем политика, - немудрено, что у меня закружилась голова. Да, я заинтересовалась, но не влюбилась. Но он, видимо, истолковал моё внимание к своей персоне с выгодной себе стороны. И в очередной мой визит он распустил руки. Ко мне прежде не прикасался ни один мужчина, а тут ... В общем, гадливость, гнев, ярость почти лишили меня рассудка, и я ударила его. Коленкой туда ... И выскочила вон. Никогда прежде никого не била. Считаю это низким и неприличным для женщины. Неприятно. А через два дня случился тот инцидент с Яном в галерее. И у меня случился первый в жизни нервный срыв. Ведь Ян уже тогда был дорог мне, как друг.

Если бы не вмешался дедушка, возможно, законопроект бы и не прошёл. Но, отпаивая меня успокоительными, он каким-то чудом и погасил грязные слухи, которые Добрович распустил обо мне, и добился, что меня принял сам председатель комитета, а не зам. Так что, васпы многим обязаны нелюбимому ими Поличу.

Как тётю угораздило притащить эту мразь?! И почему дедушка мне ничего не сказал?! Ведь приехал же предупредить! ...

Тётушка не даёт мне убежать. Подводит к претенденту, знакомит.

- А вы всё хорошеете, панна Миллер.

- Вашими молитвами, пан Добрович.

Фальшиво улыбаюсь и подаю руку.

Он целует кончики моих пальцев.

Меня прошивает отвращение.

И, кажется, дорогая красивая оболочка слетает с Добровича, и я вижу грязное страшилище, самое мерзкое из всех, что когда-либо порождала тьма.

- Пройдёмся? - обворожительно улыбается он. - У хозяйки дома - замечательный зимний сад.

Голос у Стефана - чарующий. Особенно, если прикрыть глаза - обволакивает, пленяет. У него изысканный парфюм и драгоценные запонки на безупречно отглаженной рубашке. О таких говорят: золотая девичья мечта.

А я ёжусь от одной только перспективы.

Ведь в зимнем саду - много укромных уголков, да и до главного зала далековато. К тому же, при таком шуме, никто и не услышит, хоть охрипни.

Забрасываю за ухо прядь и, видимо, слишком заметно нервничаю.

Он приподымает бровь:

- Вы не доверяете мне?

- У меня есть некоторые основания ...

- Ах, простите! - совершенно неискреннее заявляет он. - Но у меня есть оправдание: виной всему - ваша красота.

- Несколькими минутами ранее вы сказали, что я похорошела. Стало быть, у меня ещё меньше оснований доверять вам.

- Хлоя! - доверительно произносит Стефан. - Я порядочный человек.

- Зачем же вы зовёте девушку уединиться?

- Потому что есть темы, которые оговариваются без посторонних, к тому же - здесь шумно.

Нахожу деда. Он возле камина, в кругу престарелых светских снобов обсуждает последние политические новости. Ловит мой взгляд, салютует мне бокалом виски и подмигивает: мол, не бойся, иди.

Мне и впрямь не хочется выглядеть параноидальной трусихой.

- Вы меня заинтриговали, - говорю я, и всё-таки опираюсь на протянутую руку. Но память услужливо подсовывает, как эта рука задирала мне юбку. Слегка отшатываюсь, сдерживаю отвращение.

Переключаюсь на другое - как Ян целовал и касался меня вчера. Его ласки вызывали сладкое томление, но ничуть не унижали. Наоборот, я парила, чувствовала себя восхитительной, желанной, необходимой.

Эти воспоминания согревают, и у входа в зимний сад я всё-таки высвобождаю руку и отстраняюсь.

Здесь царит полумрак, и меня снова охватывает волнение.

Но Стефан - сама любезность.

- Хлоя, - говорит он с жаром, и глаза его влажно блестят, - я не могу выбросить вас из головы. Вы лучшее, что случалось со мной! Попрошу простить меня за тот бестактный поступок. Поверьте, осуждение окружающих и презрение к себе - достаточное наказание.

И вот сейчас мне становиться горько и не по себе. Не хочу извинений от Стефана, а от Яна получу вряд ли. Сглатываю ком, прижимаю руку к груди и говорю:

- Прощаю вас и не хочу больше возвращаться к этой теме.

- Понимаю ... - он вдруг становиться робким, - давайте забудем вместе. И начнём заново, а?

Сердце колотится взволнованно и часто.

- Вы ставите меня в неловкое положение. Если я дам утвердительный ответ - он посеет ложные надежды, отрицательный - обижу вас, а я совсем этого не хочу.

- Не торопитесь с ответом, - чуть растерянно улыбается он, смущая меня ещё больше, - подумайте, взвесьте. Я готов ждать столько, сколько нужно. Потому что я люблю вас, Хлоя.

Это нечестно. Совсем.