Не буди лихо...

Через час, когда мы наконец доползли до первого рудничного террикона, я передал руль Бразу. Пора было глотать первые двадцать таблеток.

По правде говоря, я и сам толком не знал, чего ожидать. Мне было известно, что средства против аквалететерапии без наблюдения врача способны вызвать неадекватную реакцию. Некоторые бедняги и вовсе слетали с нарезки, поэтому я заранее вручил Бразу седатив, которым он должен воспользоваться, если я утрачу контроль над собой и ситуацией.

Развалины, обломки камней и воронки. Все вокруг покрыто толстым слоем черного пепла и песка. Руины домов почти не тронуты температурной эрозией — в этих краях не бывает резких перепадов: жаркое сухое лето сменяется чуть менее жаркой, но более сухой зимой. Мы долго колесили вокруг этих развалин, но абсолютно ничего не происходило. Через два часа (а это минимальный перерыв для приема моего лекарства) я проглотил еще двадцать таблеток.

Как мне сказали, я лишился пальца именно в Преторохе — там, где войска Конфедерации понесли наибольшие потери. Может быть, препарат на меня просто не действовал?

Нет, вряд ли. Если я правильно понял прилагавшуюся к лекарству инструкцию, причин могло быть только две: либо местность настолько изменилась, что моей памяти было просто не за что зацепиться, либо я никогда здесь не бывал.

Последний вариант я исключал. Здесь во время боев я лишился пальца, и Конфедерация это подтвердила: вот уже тридцать лет мне выплачивают пенсию за боевое ранение.

Первое объяснение, пришедшее на ум, заключалось в том, что картины сражений запечатлелись в моей памяти такими же уныло однообразными, как и этот разрушенный ландшафт. Возможно, я упускал что-то существенное, вроде запахов или летнего зноя. Но в описании к лекарству говорилось, что оно начинало работать под воздействием зрительной стимуляции.

— Возможно, эта штука действует на вас слабее, чем на других, — предположил Браз, внимательно за мной наблюдавший. — Или вам просто попалась бракованная партия. Сколько еще мы будем нарезать круги?

У меня оставалось еще шесть упаковок с таблетками. Препарат, несомненно, действовал на организм: холодный пот, одышка, боль в глазах — побочные эффекты налицо. Все, кроме главного…

— Черт, я думаю, мы действительно насмотрелись достаточно, — сказал я, наконец, Бразу. — Остановимся отлить, потом поедем назад.

Встав на обочине дороги под палящим низким солнцем, я каким-то образом окончательно убедился, что до сегодняшнего дня никогда здесь не бывал. Такое жуткое место просто не могло не впечататься в подсознание.

С другой стороны, аквалете было очень сильным средством. Настолько мощным, что его не так-то просто нейтрализовать.

На обратном пути в Консоле-Верде за рулем снова сидел я. Кондиционер имел только два положения: «очень холодно» и «выключено». Мы решили отключить его совсем и, опустив небронированные стекла, впустить в салон спадающий зной. В подступающих сумерках у этой местности проявлялась какая-то особенная, лунная красота. Она непременно должна была произвести на меня впечатление, но этого почему-то не произошло. Вот, кстати, еще одна причина, чтобы все вспомнить, подумал я. Что-то ведь случилось в тот год — что-то серьезное, после чего все прекратилось.

Когда дорога стала лучше и появились другие машины, Браз снова сменил меня за рулем. Я давно разучился самостоятельно ездить в транспортных потоках, к тому же здесь левостороннее движение.

Предчувствие внезапно нахлынуло на меня, когда из-за скалы показались первые городские строения. Мне даже стало трудно дышать, словно я слишком туго затянул галстук.

Все вокруг светилось и мерцало. Вот где я был. Здесь. На этой окраине.

— Браз… началось. Не гоните.

Он съехал к левой обочине, и я услышал, как защелкала аварийка: клик-клик-клик.

— Вы… Во время войны вы находились здесь?

— Не знаю. Возможно. Я еще не понял.

На меня накатывало все сильнее и сильнее. Окружающее двоилось и плыло. Да я и сам как будто готов был раздвоиться.

— Давайте на другую сторону. — Сверкающий туман заволакивал глаза, и рассмотреть что-либо было невероятно трудно. — А вот это большое здание? Вон то…

— Вывески нет, — отозвался Браз. — Но над автомобильной стоянкой герб Конфедерации.

— Туда… поезжайте туда, скорее… Мне кажется, я теряю сознание.

— Быть может, наоборот… обретаете себя.

Салон машины постепенно таял перед глазами, потом какая-то сила подхватила меня и медленно повлекла куда-то вперед и вверх. Сквозь стены здания. По коридору. Сквозь запертую дверь. Прямо в один из кабинетов.

В кабинете сидел я, только молодой. Черная как смоль аккуратно подстриженная бородка. Военная форма. Все пальцы на месте.

Большую часть стены за моей спиной занимала светящаяся таблица, я сразу догадался — нет, вспомнил! — что там может быть. По обе стороны компьютерной рабочей станции стояли два длинных стола, заваленных стопками гроссбухов и скоросшивателей, набитых бумажными документами и перепиской.

Моя работа заключалась в том, чтобы украсть планету у ее законных владельцев. Не целиком, конечно, а только права собственности на МРЗЭ — месторождения редкоземельных элементов.

Кроме них, на Секе не было ничего, что представляло бы для Конфедерации сколько-нибудь серьезный коммерческий интерес. После открытия связанного тахиона[3], началась разведка доступных месторождений диспрозия, необходимого для полетов в сверхглубокий космос. Автоматические зонды обнаружили диспрозий на похожей на Меркурий планете, обращавшейся вокруг желтого карлика Поуко — звезды, находящейся сравнительно недалеко от нашей Солнечной системы. Но примерно в это же время — вскоре после того, как первые тысячи колонистов рискнули начать освоение Секи, — кто-то из них наткнулся на огромные залежи диспрозия и других редкоземельных элементов в бесплодном аду Серраро.

Это оказалось самое большое из когда-либо найденных на планетах месторождений диспрозия, да и добывать его здесь было намного удобнее, чем на рудниках Земли, не говоря уже о необитаемых, малопригодных для жизни планетах.

Колонисты прекрасно понимали, какое богатство им досталось, и вели себя предельно осторожно. Под шумок они протащили закон, по которому права на месторождения могли регистрироваться и передаваться исключительно на бумажных носителях, никакая электронная документация не допускалась. Затем в течение многих лет семьдесят восемь рудников Секи продавали лишь два процента добываемого диспрозия, а остальные девяносто восемь (больше, чем Конфедерация добывала на двух десятках других планет) припрятывали. Собрав достаточный запас этого стратегического сырья, рудники Секи могли в один прекрасный день стать на рынке диспрозия монополистами.

Но у них был только один покупатель, причем весьма опасный.

Тайну Секи случайно раскрыл дежурный картографический спутник: съемка, проведенная в гамма-лучах, показала скопления пород с высоким содержанием редкоземельных элементов. В Конфедерации довольно быстро поняли, что происходит, и подготовили специалистов вроде меня, чтобы «установить контроль над ситуацией». Со специалистами отправили воинский контингент, достаточный для того, чтобы скрыть наши манипуляции, так сказать, «в дыму войны».

Пока изнуренная войной экономика шла вразнос, я по фальшивым доверенностям и через подставные фирмы скупал небольшие пакеты акций рудников, занятых добычей редкоземельных элементов.

Когда Конфедерация стала главным акционером всех рудников и шахт планеты, она мигом установила выгодные для себя цены на диспрозий. Выполнившие свою задачу войска отправились по домам, получив предварительно прививку аквалете.

Со мной, очевидно, дело обстояло не так просто. Аквалете стирало память о боевых ранениях и психических травмах, но со мной-то ничего подобного не случилось. Всю военную кампанию я просидел в офисе, командуя цифирками да время от времени подделывая подписи.

3

Тахион — гипотетическая частица, движущаяся быстрее скорости света.