Страница 19 из 208
Самуэль больше времени проводил в комнате Андрея, чем с отцом. Он постоянно стремился с ним поговорить под предлогом помощи в учебе и никогда не рассказывал, с кем или куда идет, хотя иногда упоминал Константина и Ёзю. Исаак утешался тем, что сын хотя бы по-прежнему дружит с этими молодыми людьми, считая их настоящими друзьями Самуэля.
Он не осмеливался в этом признаться даже себе самому, но Андрей ему не нравился. Когда они с Самуэлем прибыли в пансион Раисы Карловой, Андрей был для них чем-то вроде тени. Исаак даже не помнил, как в их жизни появился Андрей, точнее сказать, в жизни Самуэля, но с тех пор он начал терять сына.
— Что вы имеете против Андрея? — спросила однажды старая Алина.
Исаак не знал, что и ответить. Женщина уже давно замечала, как кривились его губы, когда Андрей выходил к ужину, и какой мукой искажалось его лицо, когда он видел, с каким интересом Самуэль ловит каждое слово этого студента-ботаника.
Алина была самой умной из сестер и лучше разбиралась в людях, а Раиса, прежде всего, была женщиной практичной, но неспособной читать души себе подобных.
Обе были добры и щедры с Самуэлем и Исааком, но в Алине последний чувствовал родственную душу и доверял ей. Однако вскоре Алина умерла.
Ее смерть стала для Исаака более тяжким ударом, чем он предполагал. Два последних месяца жизни она не вставала с постели, и Исаак проводил рядом с ней всё свободное время. У Алины почти не осталось сил разговаривать, но время от времени она открывала глаза и улыбалась, а если чувствовала себя лучше, то уверяла Исаака, что он будет счастлив и начнет новую жизнь.
— Когда Самуэль станет химиком, вы должны начать думать о себе. Что насчет той Мари, что шьет изумительные платья, которые вы привозите из Парижа?
— Она всего лишь мой добрый друг, — отвечал он.
— Добрый друг... А чего ж еще желать, как не разделить жизнь с добрым другом?
Он кивал. Алина была права, ему бы хотелось провести остаток жизнь с Мари, но поймет ли это Самуэль или решит, что это предательство его матери?
Мари и Самуэль хорошо ладили друг с другом с самого первого дня. Но Самуэль видел в ней просто хорошего человека, как тетю, десятую воду на киселе, с которой иногда приятно увидеться.
Исаак не мог представить, как попросит Мари выйти за него замуж, хотя и предполагал, что она ответит согласием. Она никогда не была замужем и, похоже, посвящала большую часть времени шитью платьев. Исаак считал, что даже дедушка Элиас его благословит.
— Когда я умру, — сказал ей как-то при случае месье Элиас, — ты унаследуешь мою клиентуру и помимо платьев сможешь шить меховые манто.
Да, Алина была права, но Исааку не хватало смелости, чтобы начать новую жизнь вдали от Самуэля, несмотря на то, что сын едва уделял ему время.
За день до смерти Алина проснулась с удивительно оптимистичным настроем и захотела поговорить со всеми жильцами пансиона. Казалось, что она почти поправилась.
Самуэль не рассказал отцу, о чем разговаривал с Алиной, но вышел из комнаты больной глубоко растроганным и начиная с этого дня попытался сблизиться с отцом, хотя очень скоро будничные дела снова отдалили их друг от друга.
Почему же Андрей ему так не нравился? Исаак так и не нашел, что сказать Алине, но сам с каждым днем чувствовал, как растет в его душе неприязнь к этому студенту-ботанику, которую он всеми силами старался скрыть от Раисы и собственного сына.
1897 год изменил всю их жизнь. Исаак привез из Парижа брошюру, которую тут же вручил своему сыну.
— Это издали в прошлом году, прочти как можно внимательнее, — сказал он. — Ее написал один венгерский журналист по имени Теодор Герцль.
— «Еврейское государство». Что это, папа? Ты, и вдруг с памфлетом, — Самуэль весело улыбнулся при виде выражения отцовского лица.
— Никакой это не памфлет, прочти это внимательно. Герцль утверждает, что нам, евреям, нужен собственный дом, собственное место для жизни. Он собирается выступить на конгрессе в Базеле, чтобы объявить во всеуслышание об этом проекте и детально обсудить этот вопрос.
— А ты спросил этого Герцля, что по этому поводу думают турки? Напоминаю, отец, что бывшая еврейская земля сейчас принадлежит Османской империи. Ты же не хочешь сказать, что тебя вдохновило то, о чем говорит этот оглашенный в брошюре?
— Теодор Герцль — вовсе не оглашенный. Это весьма разумный человек, который наконец понял, что пора евреям иметь свой собственный дом. Дело Дрейфуса [5] произвело на него неизгладимое впечатление.
— Ах вот как? И он до сих пор не понял, что быть евреем — это всё равно что приговор? Может, он не знает, что происходит в России? Не слышал об убийствах евреев в нашей стране? Да, Дрейфуса обвинили в измене и приговорили только потому, что он еврей, и что, в этом есть что-то странное? Здесь такое происходит каждый день.
— Герцль — тоже еврей, и ему хорошо известно, что такое антисемитизм. По Европе прокатилась новая волна ненависти к евреям. Страшно подумать, чем это может закончиться. Если дело Дрейфуса стало возможным во Франции, то теперь может произойти что угодно.
— Что угодно? А что еще может произойти? Многие столетия евреев преследуют, нас метят, как скот, чтобы мы не смешивались с остальными, заставляют жить подальше от своих городов и поселков... Да, время от времени некоторым вроде нас дозволяют жить как людям, правда, до этого нам пришлось заплатить дань кровью, чтобы не забыли, кто мы такие на самом деле. Может, мне напомнить тебе, что произошло с мамой, братом, сестрой и бабушкой?
— Именно поэтому, сынок, именно поэтому пришло время найти свой собственный дом, а для меня нет другого, кроме того, откуда произошли наши предки. Нет места лучше, чем Палестина. Много столетий евреи повторяют: «В следующем году мы будем в Иерусалиме». Что ж, пришла пора туда вернуться.
— Вернуться? Ты что, решил отправиться в Палестину? Папа, я тебя умоляю! Что ты там будешь делать? На что ты там будешь жить? Ты же не говоришь ни по-турецки, ни по-арабски.
— Мы должны были отправиться туда еще в те дни, когда убили твою мать. Многие из наших так и поступили...
— Да, я в курсе, слышал разговоры о группе под названием «Ховевей Сион», приверженцы Сиона, и еще об одной, Билу [6].
— Билу были смелыми и уехали в решимости работать на земле, они стали фермерами. Это оказалось непросто, но они были там не одни, в Палестине всегда жили евреи — в Иерусалиме, в Хевроне и других городах...
— А мы остались здесь и добились немалого, а можем добиться...
— И чего же мы можем добиться? — спросил Исаак у сына.
— Мы русские, это наша страна, хоть и жить в ней так тяжко. Мы должны бороться за то, чтобы здесь был наш дом, а не где-то еще. Мы изменим Россию. С самого детства я слышал, как вы с дедушкой говорите о мире без сословий, где все будут равны, где не имеет значения, кто где родился и во что верит. Вы всегда считали, что только за равенство стоит бороться, чтобы ни один человек не был выше другого.
— Маркс был прав, но ведь это Россия. Знаешь, что произойдет, если кто-нибудь услышит такие речи? Тебя арестуют, объявят революционером и убьют.
— В России многие люди думают так же — как я и ты. Многие хотят изменить эту страну, потому что она наша, мы ее любим. Если ты задумал уехать в Палестину... прости, но я не поеду с тобой.
— Там мы сможем быть евреями и не стыдиться этого, ни перед кем не каяться. Турки терпимы к евреям.
— В том будущем, которое мы собираемся построить, не будет ни евреев, ни христиан, а будут лишь свободные люди.
— Ты — еврей и навсегда им останешься. От такого не отречешься.
— Знаешь что, папа? Мне кажется, ты просто не понимаешь, что я — прежде всего человек и ненавижу все те штучки, которые придуманы, чтобы разделять нас, людей.
— И всё же я надеюсь на твое благоразумие. Идеи Маркса запрещены.
5
Дело Дрейфуса — судебный процесс в декабре 1894 г. во Франции и последовавший за ним социальный конфликт (1896-1906) по делу о шпионаже в пользу Германской империи офицера французского генерального штаба, еврея родом из Эльзаса (на тот момент территории Германии), капитана Альфреда Дрейфуса, разжалованного военным судом и приговорённого к пожизненной ссылке на основе фальшивых документов и на волне сильных антисемитских настроений в обществе.
6
Билу — движение, созданное после волны погромов в 1881–1884 годах. Группа студентов из Харькова вместе с группой «Ховевеи Сион» основали в Палестине сельскохозяйственный кооператив «Ришон ле Сион».