Страница 188 из 208
Изекииль, казалось, чувствовал себя виноватым за те слова, которые был вынужден сказать своим друзьям.
— Я просто не представляю, как можно ее избежать. Не сомневаюсь, что ваши лидеры уже вовсю готовятся к войне, чтобы когтями и зубами драться за тот кусок земли, который выделила нам ООН.
— Никакая война не потребуется, если вы поддержите резолюцию, — заметил Бен.
— Ты же знаешь, что мы никак не можем на это согласиться, — Рами, казалось, уже устал от этого спора.
В эту минуту к ним подошел брат Августин, готовясь пресечь назревающий конфликт. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять — между четырьмя друзьями вот-вот вспыхнет ссора.
— Мне очень жаль, Вади, — сказал он, похлопав его по плечу.
— Я знаю, — ответил Вади.
— Я постоянно твержу своим друзьям-арабам, что большой ошибкой с их стороны было пренебрегать дипломатией. Еврейское агентство вело именно дипломатическую войну — и победило. Я не устаю повторять вашим лидерам, что они совершают ошибку, относясь с таким пренебрежением к делегатам ООН, пожелавшим с ними встретиться. Ваши лидеры по-прежнему не желают понимать, что мало быть правыми, нужно еще уметь доказать свою правоту.
Брат Августин выглядел по-настоящему расстроенным.
— Мы не допустим раздела, — заявил Рами.
— Это бесполезно, пути назад нет, — ответил брат Августин. — Евреи получат хороший кусок земли и собственное государство. А для вас будет лучше смириться с неизбежным.
— Все еще может измениться, — сердито произнес Рами.
— Ничего измениться уже не может, — убежденно заявил брат Августин. — Не в вашей власти отменить резолюцию ООН. Что сделано, то сделано. Так что лучше вам смириться, иначе будет только хуже.
— Хуже? — повысил голос Вади. — Хуже для кого? Ты же не хочешь сказать, будто у нас нет иного выбора и мы должны смириться с тем, что нас выгонят с нашей земли? Что будет с арабами, живущими в городах и селениях, которые оказались на территории еврейского государства? Или ты хочешь сказать, что мы должны сами покинуть свои дома и свою землю, где похоронены наши предки? Или ты считаешь, что мы должны отдать свой плащ тому, кто украл у нас рубашку, и подставить левую щеку, когда бьют по правой?
— Можешь мне поверить, я на вашей стороне, — ответил брат Августин. — Однако это не мешает мне смотреть на вещи реально. В ваших силах не допустить войны, которая никому ничего не даст, кроме новых страданий. Развязать войну было бы роковой ошибкой.
В словах брата Августина не прозвучало ни тени надежды.
— В таком случае, позволь нам совершить эту ошибку, — бросил Рами, поднялся и направился к двери.
Вади схватил его за плечо, пытаясь задержать.
— Мы с тобой знали, что так и будет, — напомнил он. — Но мы все равно решили провести этот вечер вместе с Изекиилем и Беном. Поверь, мне сейчас так же тошно, как и тебе, но мы не должны терять голову. Монах прав, наши лидеры отказались отправить в ООН своих делегатов, а евреи сумели их убедить, что правда на их стороне.
Рами снова сел. Бен и Изекииль не двинулись с места, а монах вернулся к своим спутникам. В этот вечер все жители Иерусалима, да что там — всей Палестины — плакали в голос: одни от радости, другие — от горя.
— Американцы нас предали, — объявил Мухаммед, радуясь, что хоть кого-то может обвинить в своем разочаровании. Как и многие другие палестинские арабы, он надеялся, что президент Труман пойдет по стопам прежнего президента, Вильсона, который всегда защищал интересы арабов.
— Мы одиноки, отец, как всегда, — ответил Вади, который едва смог дождаться встречи с отцом, чтобы обсудить с ним голосование ООН. — Американцы, как и британцы, отстаивают свои интересы. Так что не стоит оглядываться на других, ожидая, что кто-то захочет нас защитить. Мы должны защищаться сами.
— Юсуф сейчас в доме Омара Салема. Они нас ждут.
— Уже поздно, отец, — Вади чувствовал себя очень уставшим, а завтра ему предстояло рано вставать, чтобы с самого утра быть в школе.
— Ты сам-то веришь, что кто-нибудь сможет уснуть в эту ночь? — усмехнулся Мухаммед.
— И что мы там будем делать? — спросил Вади. — Болтать и спорить, спорить и болтать... Я уже устал от этих бесконечных споров, которые все равно ни к чему не ведут.
— Если мы не придем, они обидятся.
— Лучше бы ты пошел туда один, не дожидайся меня. У меня совершенно нет настроения туда идти... Если хочешь, я, конечно, пойду, но не проси меня оставаться там слишком долго. Уже поздно, и что бы там ни решила ООН, завтра утром мне надо быть в школе.
Мухаммед не стал настаивать и отправился к Омару Салему один; но, вернувшись домой, он нашел Вади по-прежнему сидящим на кухне с чашкой кофе в руке.
— Ты прав, отец, этой ночью никто не спит.
После этой ночи на 29 ноября 1947 года не могло быть и речи о том, чтобы между двумя общинами возродился мир.
Вади уже был в школе, когда пришел брат Августин. Монах выглядел убитым.
— Будет война, — приговорил он, не сводя взгляда с Вади, который в это время писал на доске короткие фразы, чтобы дети их переписали.
— Я знаю, — хмуро ответил Вади.
— Во всем виновато министерство иностранных дел, — вздохнул монах. — Хотя многие британские солдаты на стороне арабов, приказ есть приказ.
Вади молча кивнул, продолжая писать на доске. Дети зашумели, взрослые заразили их беспокойством, царящем в Иерусалиме и во всей Палестине.
— В полдень придет Аниса, — сообщил он. — Вдова, живущая на дороге в Вифлеем, почувствовала себя хуже. Врач говорит, что ей осталось недолго жить, и прописал ей обезболивающие уколы. Делать их будет Аниса. Ты можешь подбросить ее на машине до дома этой вдовы, перед тем как отправишься в типографию мистера Мура?
Аниса появилась позднее, чем ее ждали, что вовсе не улучшило настроения Вади.
— Брат Августин попросил, чтобы я отвез тебя в дом той вдовы из-под Вифлеема, — сказал он сухо.
— Прости, что опоздала, сегодня в больнице было слишком много народу, — извинилась она. — Я говорила с лечащим врачом этой вдовы, и он сказал, что жить ей осталось от силы несколько дней. Бедная женщина!
Когда они добрались до дома вдовы, их встретила соседка.
— У нее страшные боли, — сказала женщина. — И отказывается от еды.
Вади едва смог дождаться, когда Аниса сделает больной укол. Когда они наконец покинули ее дом, Аниса вдруг положила руку ему на плечо, побуждая сбавить шаг, чтобы поговорить.
— Я так же возмущена решением ООН, как и ты, — сказала она. — У нас собираются отнять полстраны, и я сделаю все возможное, чтобы не допустить этого.
— Мы будем сражаться и неизбежно проиграем войну, потому что ООН не намерена отступать. Евреи уже одержали свою главную победу.
— Ты совсем не веришь в наши силы? — спросила она. — Не веришь, что мы сможем победить?
— Аниса, я тебе уже говорил, мы делаем все, что можем, но ООН не пересилишь.
— Почему ты настроен так пессимистично? — спросила она. — Или ты думаешь, что евреи умнее и лучше нас? Конечно, мы сможем их победить.
— Они не лучше нас, но готовы драться за каждую пядь земли — даже ценой собственной жизни. Им нужен собственный дом — пусть небольшой, но свой, место, откуда их никто и никогда не прогонит. Именно такое место они обрели здесь.
— Как ты можешь так говорить? — Аниса была прямо-таки шокирована словами Вади. — Или ты на их стороне?
— Я слишком хорошо знаю евреев. Я вырос бок о бок с еврейскими детьми, они до сих пор — лучшие мои друзья, так что хорошо знаю этих людей, и знаю, что одержать победу в этой войне будет крайне сложно. Уверяю тебя, я готов бороться до конца, готов отдать жизнь за наше дело, но почему некоторые думают, что сказать правду — значит предать свою родину?
— Я вовсе не хотела сказать ничего такого... — принялась оправдываться Аниса, поняв, что невольно его обидела.