Стреляй, я уже мертв (ЛП)

— Так ведь Труман — и сам сионист, — произнес Мухаммед, скорее утверждая, чем спрашивая. Его всегда восхищала информированность зятя.

— Говорят, он большой знаток Библии и нисколько не сомневается, что эта земля должна принадлежать евреям, — сказал Юсуф.

— Итак, теперь у нас есть еще одна палестинская комиссия. Одна из тех бесчисленных комиссий, которые так любят создавать европейцы — чтобы решить, что делать с тем, что им не принадлежит, — объяснил Вади Халед. — Британцы согласились на создание этой комиссии, потому что не хотят ссориться с президентом Труманом.

Мухаммед внимательно слушал кузена. Халед был закаленным человеком, как и он сам. Они вместе сражались под знаменами Фейсала в те времена, когда еще верили в возможность единого арабского государства. Мухаммед уважал кузена за верность и мужество, и со временем научился доверять его мнению. Халед старался не вступать в споры с отцом, но Мухаммед прекрасно знал, что его взгляды на ситуацию в Палестине очень отличаются от взглядов его отца Хасана, который всегда был убежденным сторонником муфтия Хусейни, хотя его сын никоим образом не одобрял действий муфтия.

— В любом случае, несмотря на давление со стороны американцев, британцы не собираются облегчать жизнь Еврейскому агентству. Проигрыш Уинстона Черчилля на выборах стал для евреев шагом назад. Нового премьера, лейбориста Клемента Эттли, совершенно не волнуют проблемы евреев, переживших заключение в лагерях. А Эрнест, Бевин, новый министр иностранных дел, на ножах со стариком Вейцманном, — добавил Юсуф.

— Что в очередной раз доказывает: надо думать головой, вместо того чтобы слепо доверять политикам, — рассудил Вади. — Вспомните, как демонстрировали лейбористы свою поддержку евреев, но это не помешало им изменить мнение и свою политику.

— Ты прав, сынок, — сказал Мухаммед. — Вот поэтому я неустанно твержу то же, что всегда говорил мой отец: мы должны жить так, как велит совесть, и что бы ни случилось, не обманывать самих себя. Вот представьте себе, как себя чувствуют евреи, которые поверили обещаниям лейбористов, что они помогут евреям решить их проблемы, а те их предали.

— Евреев они предали, но у нас другой случай, и нам они, несомненно, помогут, — Хасан торжествующе улыбнулся; не желая принимать очевидного.

— Мы будем полными идиотами, если поверим, что британцы будут нас защищать, если это не входит в круг их интересов, — напомнил Рами. — Боюсь, мы совершаем ту же ошибку, которую в свое время совершили евреи.

— Кузен прав, — добавил Вади. — Наше будущее станет таким, каким мы его построим, но построим сами, не рассчитывая на помощь британцев. Я сражался с ним бок о бок и знаю, что они думают и чувствуют. Несмотря на то, что многие британские офицеры питают к нам симпатию, они все как один подчиняются приказам, и на первом месте у них всегда интересы Великобритании.

Они ужинали и болтали до поздней ночи, радуясь, что вся семья снова в сборе и в ней появился новый человек — муж Наймы Тарек.

Вади все никак не мог привыкнуть, что сестра стала женой этого человека, который едва прислушивался к беседе. Он не знал, то ли Тарек по натуре настолько безразличен, то ли у него были свои причины так себя вести, но Вади все же хотелось услышать его мнение.

Найма казалась совершенно спокойной. Вади пристально наблюдал за ней, боясь увидеть тоску в ее глазах, но ничего такого не заметил. Его сестра, казалось, была вполне довольна своей семейной жизнью и с нежностью нянчила сына. Маленький Амр был похож на Найму, и это наполняло радостью ее сердце.

— Лучше мы перехватим у них эстафету, — с улыбкой поддержал Рами.

— Ты прав. Смотрю на свою сестру и с трудом представляю ее в роли жены и матери, что есть то есть.

— А я чувствую то же самое, глядя на Нур. Для меня она навсегда останется маленькой девочкой. Но, как видишь, через несколько дней сестра выходит замуж и скоро будет нянчить собственных детей. Наши родители состарились, теперь пришел наш черед позаботиться о будущем.

Рами прав, подумал Вади, посмотрев на отца. Волосы Мухаммеда поседели, в глазах отражалась усталость прошедших лет. Но он не покорился возрасту. Он был всё так же предан своим идеалам и друзьям, невзирая на последствия.

Отец говорил, что трещина между арабами и евреями с каждым днем становится всё глубже.

— Мне хотелось бы вновь встретиться с Беном и Изекиилем, они наши лучшие друзья, — признался Вади.

— Да, мы с тобой — кузены и выросли вместе, но они для нас тоже почти родные. Думаю, Изекииль в конце концов вернется в Иерусалим; насчет Бена — не знаю; думаю, он расстроится, когда увидит, что Найма вышла замуж, — ответил Рами. — Ты же знаешь, он всегда ее любил.

— Ты тоже об этом догадался? — спросил удивленный Вади.

— Нужно быть слепым, чтобы не догадаться об очевидном, — ответил Рами.

— Да, ты прав.

Они надолго замолчали. Ни один не решился сказать вслух, что задолго до того, как Бен влюбился в Найму, они не раз замечали, какими глазами Мухаммед смотрел на Марину и как она смущенно отворачивалась, встречаясь с ним взглядом.

Рами ничего не сказал, понимая, что это больно ранило бы Вади, и тот оценил деликатность кузена. В детстве он не понимал, что значат все эти взгляды, как не понимал и смущения Игоря, мужа Марины, и почему Сальма так натянуто улыбается. Но при этом он ни разу не слышал, чтобы мать хоть словом упрекнула отца. Он вообще не помнил, чтобы родители когда-либо это обсуждали. Тем не менее, когда он вырос, то понял, что эти взгляды были ничем иным, как эхом прежней любви, которой не суждено было осуществиться.

Мухаммед подошел к Вади и Рами. Он явно гордился тем, что они выросли такими разумными.

Юсуф сообщил, что Омар Салем поставил его сына во главе одной из своих компаний, которая занималась торговлей тканями. За годы работы Рами показал себя непревзойденным руководителем, а со временем его деловые качества лишь возросли.

— Старики всегда скучают, когда молодежь говорит о политике, — заметил Мухаммед.

— Все на свете — политика, отец, — ответил Вади, с любовью глядя на Мухаммеда. — И война, и мир — не что иное, как две стороны одной медали, именуемой политикой.

Они допоздна засиделись за ужином. Было холодно, как всегда в феврале в Иерусалиме. Февраль 1946 года не был исключением из правила.

Вади решил навестить своих бывших учителей из британской школы Сент-Джордж. Они встретили его с большой теплотой, зная, что во время войны он сражался на их стороне. Вади спросил, где он может найти работу учителя. Один из бывших его наставников, суровый мистер Браун, пообещал рекомендовать его одному монаху-францисканцу, открывшему школу для арабских детей, родители которых не имели средств, чтобы дать детям достойное образование.

— Этот монах — хороший человек, — убежденно заявил мистер Браун. — Хотя, конечно, мечтатель. Его школа существует исключительно благодаря пожертвованиям. Вы частенько можете увидеть его на улицах Старого города с жестянкой на шее, в которую он собирает милостыню для своей школы.

Мухаммед не хотел разочаровывать сына, когда тот получил рекомендательное письмо от мистера Брауна, ведь он так гордился. Сам Мухаммед уже был наслышан о безумном монахе, обосновавшемся в нескольких десятках метров от Дамаскских ворот, где оборудовал под школу старый заброшенный склад. Склад принадлежал Омару Салему, тот любезно согласился предоставить его настырному монаху, который твердо вознамерился обучать бедных детей. Омару Салему совсем не нравилось, что христианин будет обучать мусульманских детей, но монах заверил его, что вовсе не собирается обращать детей в христианство, а хочет лишь научить их читать и писать. В итоге Омар Салем успокоился и согласился уступить ему склад.

— Вот видишь, ты не хотел просить помощи у Омара Салема, а судьба все равно привела тебя к нему, — сказал сыну Мухаммед.

С восходом солнца Вади пришел в школу монаха и с первого взгляда понял, что хочет работать только здесь и больше нигде.