Страница 5 из 42
Теперь сетования на губительность масскульта для культуры и человека давно уже выглядят несколько запоздалыми. Сьюзен Зонтаг пишет о кэмпе как о полноценном предмете исследования. Серьезные литераторы работают в таком традиционнейше массовом жанре, как детектив. По Достоевскому снимается сериал, по Виктору Гюго ставится мюзикл. Все это — свидетельство отнюдь не того, что различие между «массовым» и «высоким» будто бы исчезло. Всего- навсего пришло время очередной раз перепродуматъ их соотношения друг с другом, а заодно и с миром, который они оба, каждое на свой лад интерпретируют.
Общество антракта в ожидании третьего звонка
На закате XX столетия интеллектуалы востребовали массовую культуру не только и не столько даже для игр, сколько для изыскивайия новых возможностей жизни культурных смыслов. Пафос-то массовая культура не только пародирует, он ведь там и в самом деле есть, в то время как высокая культура, кажется, напрочь его утратила. Массовая культура убийственно серьезна; развлекает и забавляет она в пределах очень большой серьезности. Она сама себя всерьез принимает. И мир, как он ей в меру ее кругозора дан, тоже воспринимает вполне безусловно. Для нее «все так и есть». Она же доверчива очень. Не тем ли среди прочего она стала интересна недоверчивым умникам? Сами-то они такую серьезность, такую безусловность уже и подзабыли...
Масскульт, конечно, «одноклеточный», но эта клетка непрерывно делится и порождает внутри себя дифференциации. У нее уже сейчас есть «верх» и «низ», центр и периферия, элита и мэйнстрим. Один умный наблюдатель назвал как-то, например, «Битлов», тяжелый рок — и даже то же MTV! — «элитарной массовой культурой» в отличие от «попмэйнстрима», от массово распеваемой попсы. Можно соглашаться или не соглашаться с мыслью, что именно «элитаризирующие» процессы в современном масскульте — самое ценное, что происходит сейчас в культуре вообще; но что это самое в нынешней культуре активное — очень вероятно.
Возможно ли в массовой культуре движение «по вертикали», к тем самым трансцендентным ценностям и смыслам, напряженная память о которых животворит, по нашему скромному мнению, всякую культуру? Да почему же нет? Оно вообше, по-моему, возможно на любом материале, и наш дезориентированный век как раз это доказал.
Человек никуда не денется и от своей потребности в высоких смыслах высокой культуры, и от той жесткой иногда, может быть, и жестокой дисциплины, которые они от него требуют. Тоскует он в аморфности и необязательности «массового». Невыносима ему сплошная легкость бытия. (Не затем ли Провидение уготовило нам постмодерн, чтобы мы это как следует прочувствовали?..) Напряжений требует человек. Вот смотрите, наблюдайте: сейчас эти напряжения как раз начинают складываться... В интересное время мы живем.
Что до отношения к «массовому», то вполне понятно, что его не имеет смысла ни идеализировать (у чего, впрочем, не слишком большие традиции), ни проклинать (традиции тут настолько большие, что это потихоньку перестает быть актуальным). С ним, как со всяким материалом, надо работать.
Ян Шенкман
Автопортрет на фоне голубого экрана
С телевидением у меня сложные отношения: смотрю, но не одобряю. Так же реагируют большинство телезрителей — смотрят и ужасаются. А что нас, собственно, не устраивает?
Основные претензии таковы. ТВ тиражирует массовую культуру, насаждает безвкусицу, насилие и вообще из думающих людей превращает нас в тупых потребителей, в животные существа.
Насчет масскультуры — вопрос чисто теоретический. Какой же ей еще быть, если телевидение — средство массовой информации? Не может же вся страна смотреть передачи, рассчитанные на 5% своего населения. Этим 5% время от времени кажется, что есть некий абстрактный идеал, недоступный глупому большинству. Глупое большинство смотрит сериалы и детективы, отдалясь таким образом от искомого идеала.
Даже на самом высоком уровне критика масскульта, как доминанты «одномерного человека» (Маркузе) и компенсации отчуждения (Фромм), сводится к критике «массового человека». А чем он, собственно, плох? Даже не так: плох он или хорош, но другого человека у меня для вас нет, придется мириться.
Этому человеку непонятен язык научной лаборатории и критика-постмодерниста. Ему требуется целый штат комментаторов, чтобы разобраться в информации о товарах, политике, искусстве, экономике. Нельзя сказать, что этот человек инфантильнее, чем его предки. Просто психика слабая, а жизнь непомерно сложна. И время от времени хочется снять напряжение, свести все проблемы к примитивным оппозициям (хорошее-плохое, наши-чужие).
В масскулъте все известно наперед: правильный политический строй, единственно верное учение, вожди, место в строю, звезды спорта и эстрады, мода на имидж «борца» или «секс-символа», кинофильмы, где «наши» всегда правы и побеждают.
Это так, но хорошо уже то, что никто нам не навязывает массовую культуру. За каждым остается право выключить телевизор. Конечно, ажиотаж поддерживается умелыми и циничными профессионалами, но сам факт спроса именно на это порожден потребителем, а не продавцом. Ведь, в сущности, масскульт демонстрирует нам не что иное, как наше собственное лицо. Просто раньше это лицо не показывали по телевизору, и с непривычки мы испугались.
В масскульте все известно наперед: правильный политический строй, единственно верное учение, вожди, место в строю, звезды спорта и эстрады, кинофильмы, где «наши» всегда побеждают.
Из ежедневного просмотра ТВ складывается вполне определенное впечатление о тех, кто живет в России. Мы очень любим халяву («Счастливчик» и подобные ему игротеки), обладаем знаниями на уровне пятого класса (см. предыдущий пример). Мы жестоки и несердобольны («Бригады», «Барон» и другие бандитские сериалы). Смеемся над дурацкими и пошлыми шутками («Аншлаг» и т.п.). Слушаем примитивную и некачественную попмузыку («Фабрика звезд» и почти все музыкальные передачи по центральным каналам). Обожаем копаться в чужом белье («Окна» и подобные им ток-шоу).
Список можно продолжить. Из него вырисовывается глупое, злое и малосимпатичное лицо современного россиянина. Становится ясно, почему многие пожилые люди, воспитанные на светлых образах советского человека, называют телевизионщиков вредителями и идеологическими диверсантами. Да как вы смеете! Разве мы не белые и пушистые?
Видимо, все-таки нет. К несчастью, ТВ довольно точно воссоздает на экране образ своего зрителя и его жизнь. Более того: информационное пространство сегодня устроено так, что того, чего нету в ящике, в реальности тоже нет. Спросите среднего россиянина, жив ли еще Альфред Шнитке и чем он сейчас занимается. Спросите о какой-нибудь сибирской деревне, где не бывает терактов и того, что называется информационными поводами. Ничего вам не скажут в ответ. Эту деревню по ТВ не показывали, трудно поверить, что она вообще существует.
Всех этих явлений нет в современной жизни, нету их и на экране. Но зато то, что есть, полностью соответствует действительности. Мы, действительно, таковы, какими нас показывает ТВ, но такими себе не нравимся. Отсюда и отвращение, с которым вглядываемся в голубой экран. «Какая гадость», говорим про очередной сюжет, но телевизор не выключаем — зеркало завораживает.
А между тем, кто сказал, что телевизор должен быть зеркалом? Это всего лишь средство массовой информации. Инструмент, который можно использовать самыми разными способами. И если мы не нравимся себе такими, как есть, с помощью ТВ можно изменить положение.
Как это сделать? Процедура известна и давно отработана в цивилизованных странах. Для начала надо понять, какими мы хотим себя видеть. То есть определить ценности общества и сформулировать их. А затем с помощью этих ценностей регламентировать деятельность телевидения. В Европе такой регламент называется вещательной директивой, но не в названии суть. Суть в том, что директива — это договор между каналом и зрителем. Она устанавливает жесткие правила, которые нельзя нарушать. Их соблюдение контролирует наблюдательный совет, представляющий все слои общества. Совет не допускает, чтобы зрителя держали за идиота и показывали ему то, чего он видеть не хочет: пошлость, жестокость, тенденциозную информацию.