Страница 32 из 42
Не эта ли взрывоопасная смесь пуританского преклонения перед авторитетом — и свободомыслия, наивной мечты о счастье и справедливости для всех, вырвалась на волю в виде сокрушающей преграды тоненькой книжечки под названием "Утопия"?
Издательская ее судьба известна до мельчайших деталей.
В мае 1516 года королевский сановник Мор был послан с деликатной дипломатической миссией во Францию. Однако с большим рвением туда стремился мыслитель-гуманист Мор: во Франции его ожидала встреча со старым другом — Эразмом из Роттердама, посвятившим англичанину свои самые знаменитые трактаты (в одном из писем он без тени лести, а тем паче иронии восклицал: "Создавала ли природа когда-либо что-нибудь более светлое, достойное любви, чем гений Томаса Мора?" В излишнем благодушии и приверженности "сантиментам" автора "Похвального слова глупости" трудно заподозрить...)
Летом того же года состоялся и писатель Томас Мор.
Сам-то себя он именно писателем и числил в первую очередь! Хотя его литературное наследие невелико, трудно переоценить влияние, оказанное лордом-канцлером на английскую словесность. Его миниатюрные комедии и едкие памфлеты предвосхитили Свифта, а жизнеописание "История Рима" — самого Шекспира... И все же имя Томаса Мора обессмертила — и открыла дорогу целой новой литературе — та скромная книга, что вышла летом 1516 года на латыни в бельгийском городе Лувене.
Пора сообщить ее оригинальное название: "Весьма полезная, а также и занимательная книжечка о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия мужа известнейшего и красноречивейшего Томаса Мора, гражданина и шерифа славного города Лондона". Под своим кратким именем она известна сегодня во всех уголках земли.
Первое издание "Утопии" ныне — библиографический раритет, специалистам известны всего четыре экземпляра (как какой-нибудь однопенсовой "Британской Гвианы", предмета вожделений филателистов во всем мире!), один из которых находится в нашей стране, в библиотеке теперь уже бывшего Института марксизма- ленинизма. А рукопись книги не сохранилась.
Вслед за первым сразу же появляется второе издание, оно выходит у парижского книготорговца Жиля де Гурмона. Потом еще и еще... О степени читательской популярности "Утопии" можно судить по той спешке, с которой книгу "пекли" типографии всей Европы: ошибок в парижском издании наделали не меньше, чем в оригинальном лувенском. Зато на родине автора и на его родном языке книга увидела свет только в 1551 году, когда самого Мора уже 16 лет как не было в живых.
В Россию "Утопия" была занесена В.К. Тредьяковским, который в своем переводе "Римской истории" Роллена стихами упомянул произведение некоего "Фомы Мория Англичанина", коего переводчик именует "славным и мудрым человеком". Первое издание на русском языке датировано 1789 годом, и теперь книга называлась "Картина всевозможного лучшего правления, или Утопия. Сочинение Томаса Мориса, канцлера Аглинского, в двух книгах. Переведена с аглинского на французский г. Руссо, а с французского на российский".
Стоит, видимо, отметить еще одно русское издание "Утопии" — 1918 года. Издание Петроградского совета рабочих и красноармейских депутатов... Почему сразу же после революции поспешили переиздать сочинение английского автора XVI века, ясно: не случайно в гербе моровской Утопии — серп, молот и колосья!
Но еще более занятна история оценок "Утопии". На протяжении долгих столетий ее как только не трактовали: утопия либеральная, католическая, тоталитарная... Считали книгу простой шуткой, анекдотом, чистой игрой ума (да чего и ждать было от переводчика Лукиана и приятеля Эразма!) А то, наоборот, видели в книге конкретный политический план "всеобщего исправления нравов", скрупулезную разработку государственного мужа, аскета, а впоследствии еще и мученика!
Однако время все расставило на свои места. И за сочинением Мора прочно закрепился титул утопии коммунистической.
Ганс Гольбейн. Портрет Томаса Мора
К тому были все основания. Сам лидер немецких социал-демократов Карл Каутский признавал, что "у преддверия социализма стоят два мощных бойца — Томас Мор и Томас Мюнцер". Он же назвал Мора "первым коммунистом" — куда уж определеннее!
И все же ворох недоразумений, споров, взаимных претензий и упреков, налипших за столетия на многострадальную книгу, как ракушки на потонувшую галеру, так или иначе связаны с ответом на жгучий вопрос: что именно изобразил английский писатель? Социализм? Коммунизм? И в какой мере присущи и первому, и второму те безусловно неприятные черты, которые бросаются в глаза даже при поверхностном чтении "Утопии"?
...Сдается мне, современные "прокуроры" просто не дочитали книгу до конца. Потому-то и застыл в их стальных обличающих глазах один только унылый план приведения мира к "счастливой" в своем единообразии казарме... А может, взгляд их только скользнул по последним строчкам, в которых автор высказывает свое отношение к тому, что услышал от случайного собеседника об Утопии: "Я не могу согласиться со всем, что рассказал этот человек, во всяком случае, и бесспорно образованный, и очень опытный в понимании человечества, но с другой стороны, я охотно признаю, что в утопийской республике имеется очень много такого, чего я более желаю в наших государствах, нежели ожидаю".
Желать и ожидать — разница принципиальная. По Томасу Мору, Утопия означает место, которого нет, а вовсе не мифическое не наступившее время. Выбор координат подчеркивает сокровенное отношение к его сочинению: "пространственную" координату выбрал он сам, художник и визионер; за "временную" охотнее схватится социальный реформатор, революционер, политик.
Между прочим, как раз Маркс с Энгельсом, вопреки расхожему мнению, к ранним утопиям относились без особого пиетета. По поводу социально-экономических выкладок утопистов они еще могли подискутировать, но итог подвели одной уничтожающей формулировкой: утопическая литература, проповедующая всеобщий аскетизм и уравниловку, "по своему содержанию неизбежно является реакционной".
Тоже неплохо бы подшить в дело...
Однако выслушаем сначала обвинение, чьи позиции в последнее время обрели новую силу.
Трудно опровергнуть главную улику, представленную суду: утопическое общество построено совсем не для человеков, личности ему просто не требуются — зато нужны в избытке пресловутые "винтики". Поощряются только лояльность и послушание; к таким качествам, как самостоятельность и разнообразие — взглядов, позиций и поступков, в государстве всеобщего стандарта (понимаемого как "равенство") относятся с нескрываемой подозрительностью...
Итак, что же — мир-тюрьма, пусть и образцовая? А как иначе охарактеризовать общество, в котором регламентировано абсолютно все — от того, какую носить одежду, до выбора убеждений, точнее, убеждения? Адвокаты немедленно подают реплику: это все же шаг вперед по сравнению со свободой умирать от голода. Или, как заметил один из современных критиков, шаг "скорее в сторону — от вековой мечты об истинно человеческом сообществе".
Однако обратимся к материалам дела.
Утопия — религиозная страна, в ней действует право каждого на свободу отправления культа, однако специально оговорено, что право учить детей и подростков оставлено лишь... правоверным (поскольку одна религия на острове "более равная", нежели остальные). Во главе государства стоит князь, и "должность его несменяема в течение всей жизни, если это1у не помешает подозрение в стремлении к тирании", — слабоватая, что и говорить, гарантия... Благосостояние Утопии основано в значительной мере на рабском труде (в рабов обращают военнопленных, ибо "идеальное государство" ведет войны, и отнюдь не только освободительные).