Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 31 из 42



Перцы полезны для здоровья. В сыром перце больше витамина С, чем в апельсине или лимоне, а стручковый красный перец содержит почти 50 процентов рекомендуемого для ежедневного потребления витамина А.

В Таиланде установили, что капсаицин — вещество без запаха, которым определяется жгучесть перца, может снижать образование тромбов. Что же в перце такого, что заставляет его любителей блаженно реагировать, когда во рту все горит, глаза слезятся и нет возможности продохнуть? Дело, видимо, в том, что мозг реагирует на жжение. Когда капсаицин вступает в контакт с нервными окончаниями в полости рта, передатчики боли отправляют в мозг страшный сигнал: "Огонь!" Встревоженный мозг, считая, что телу наносится вред, выделяет эндорфины — естественные болеутоляющие средства. Но поскольку перец вреда не приносит, то откусить его можно еще не один раз. Мозг опять получит острый болевой сигнал и опять выбросит эндорфины. Это и приведет вас к состоянию легкой эйфории или, если можно так назвать, перечного кайфа. Недаром жители Южной Мексики говорят: "Когда ешь хабаньеро, то свою голову начинаешь ощущать отдельно от туловища".

Использованы материалы журнала "Bild der Wissenschaft")

Владимир Гаков

Суд длиною в полтысячелетия

Процесс этот тянется уже невыносимо долго: без малого пятьсот лет.

Судят не человека; кости подсудимого давно истлели, а молва бережно хранит все перипетии его осуждения и мученической смерти. С запозданием, но пришла посмертная реабилитация, — не зафиксированная никаким официальным судейским документом, она все-таки состоялась: в людских душах, в тех книгах, пьесах и фильмах, что запечатлели историю жизни и смерти "человека на все времена".

Однако все так же далек от завершения суд над его книгой. Над идеей, которая за минувшие полтысячелетия озаряла миллионы людей (хотя каждый и вычитывал в книге что-то свое). Томительно раскручивается маховик процесса; то верх берут защитники, то инициатива переходит к обвинению, вскрываются неожиданные обстоятельства "дела", отчего оно, казалось бы, почти законченное, вдруг переворачивается с ног на голову и предстает взору суда и присяжных в совершенно непредсказуемом качестве.

Что касается присутствующей в зале публики, то она всматривается в "обвиняемую", прокручивает в уме ее судьбу и в сотый, тысячный раз мучает себя вопросами, которым также не видно конца. Ну, хорошо, осудим — а далыие-то как жить без нее — без Утопии? Без идеала, мечты, без представления о лучшем будущем?

И как избежать соблазна следовать — ни приведи господи — этому образцу на практике?

Нет ответа. Хотя каждому из неспешно сменявших друг друга поколений временами казалось, что ответ найден...

Редкий политический трактат в истории оказывал столь мошное воздействие на ее ход. И столь же немногие на нашей памяти книги оставались так блистательно непоняты. Осужденный-то тшился рассказать о выстраданной мечте, чисто умозрительной идее счастья для всего человечества. А в книге прочитали — прямое руководство к действию. И действовали, заглядывая в сочинение мечтателя, как в справочное руководство.

Теперь вот судят книгу, как будто она виновата, что ее так пристрастно читали...

Во всяком случае, автор свято верил в исключительную благотворность своей мечты. А если и допускал иронические или вовсе уничижительные оговорки, то ведь ясно же, каких читателей имел при этом в виду: цензуру, власть предержащих, просто врагов и завистников. У него их хватало.

Впрочем, мечта сама была противоречивой, внутренне конфликтной. Таким был всю жизнь и автор, английский писатель Томас Мор. Хотя сам он считал, что жил на редкость цельно и достойно.



Родился будущий автор "Утопии" в 1478 году, в семье преуспевающего лондонского юриста. Тот выбился в люди без посторонней помощи, сделав недурную по тогдашним временам карьеру, но даже в порыве родительского самоослепления отец не предсказал бы своему отпрыску высоту, на которую вознесет того звезда удачи.

Поначалу была только удача — удача рождения, особенно ценная в цитадели родовых привилегий, в Англии. Принадлежа по своему происхождению к высшему слою городской буржуазии, Томас Мор попал в парламент еще юношей, что не было диковинкой в то время. Несколько "нетипичным" оказалось то, как молодой человек распорядился своей удачей. Он не последовал примеру праздных молодых лоботрясов из знатных семей, крепко "окопавшихся" в Вестминстере, а постарался как можно раньше заявить о себе.

Да так громко у него это вышло, что юный Томас Мор тотчас же приобрел себе врага в лице самого короля! Что-то там произошло несущественное... ну, запросил Генрих VII у парламента лишку, какой-то очередной (и в очередной раз беззаконный) налоговый сбор по случаю замужества дочери. Можно было молча проглотить, уважить отцовские чувства. А молодой законник Мор публично выступил против — и успешно: парламент укоротил аппетиты коронованного просителя.

Такое не прощают, тем более дерзкому мальчишке. Расплата последовала незамедлительно: придравшись к сущему пустяку, король бросил в тюрьму., отца Мора. Так с самых ранних лет будущему автору "Утопии" стало на родине неуютно... Он начал было подумывать об отъезде, но тут случилось непредвиденное: скоропалительно умер злопамятный монарх, позабывший, кто истинный властитель в подлунном мире.

Будущий писатель откликнулся на смерть Генриха VII восторженной одой, авансом прославляя фядушую эру свободы и справедливости.

Блажен кто верует... Излишний оптимизм — болезнь заразительная и поражает даже самых проницательных людей. Томасу Мору, успевшему хлебнуть барского гнева, предстояло познакомиться и с барской любовью. Каких только надежд не связывали современники с новым — восьмым по счету — Генрихом из династии Тюдоров!

Ганс Гольбейн.

Английские короли Генрих VII (на заднем плане) и Генрих VIII сыгравшие заметную роль в жизни Томаса Мора (фрагмент)

Новый король явно благоволил к Мору — да так, что черной завистью исходили придворные искатели фортуны. Сравнение с взмывающей ввысь ракетой — вот образ, что приходит на ум, когда окидываешь взором этапы возвышения Мора. К 1529 году он достиг всего, что только может пригрезиться в самом сладком сне подданному Его Величества. Лорд- канцлер Англии, фактически второй человек в государстве после короля.

Поразителен не сам факт подобного стремительного взлета, а сопутствующие обстоятельства. Точнее, их отсутствие. Ибо, к вящему недоумению биографов, Томас Мор принципиально не пользовался общедоступными тогда "волшебными палочками": не брал и не давал взяток, не льстил сильным мира сего, не вертелся, подобно флюгеру, при всяком новом веянии свыше, вообще не совершал ничего такого, что было положено высокому сановнику "по чину".

Его государственная карьера кого угодно поставит в тупик.

Сказать, что Мор-политик отличался противоречивостью поступков, мало — ему все время каким-то чудом удавалось соединять эти противоположности в некое гармоническое целое! Человеческая цельность этой незаурядной личности вполне заслуживает титула, данного английским драматургом Робертом Болтом, автором знаменитой пьесы о Томасе Море.

Человек на все времена.

И все-таки... Факты, представленные суду, одинаково ставят в тупик и обвинение, и защиту.

Непоколебимый защитник монархии — и опасный вольнодумец, дерзко указывающий помазанникам божьим на власть единственного подлинного Величества — Закона. Искушенный, не раз осыпанный высочайшими милостями царедворец, верховный сановник королевства, он — постоянный защитник ремесленников. Личный друг-наперсник монарха, частый исполнитель самых деликатных его дипломатических поручений — и упрямый оппонент короля в том, что сегодня называют "свободой совести". В неизбежном конфликте истины (как понимал ее для себя Мор) и монаршей воли он выбрал первую, пойдя ради нее на плаху...