Страница 4 из 22
— Я… Я не стану… Не скажу ни слова.
— Молодец! Отлично, Ленни, дружище! Может, ты умнеешь, а? Когда у нас будет своё ранчо, я точно позволю тебе присматривать за кроликами. Особенно если ты всё станешь запоминать так же здорово.
У Ленни дух перехватило от гордости.
— Я стану запоминать, Джордж, — сказал он.
Джордж снова взмахнул ложкой.
— Слушай, Ленни, я хочу, чтобы ты хорошенько посмотрел вокруг. Ты ведь можешь запомнить это место, верно? Ранчо примерно в четверти мили отсюда, вон в той стороне. Нужно просто идти вдоль реки, понимаешь?
— Конечно, — сказал Ленни, — я могу запомнить это. Ведь я же запомнил, что нужно не говорить ни слова?
— Точно, запомнил. Тогда слушай, Ленни: если с тобой что–нибудь случится, ну, если ты попадёшь в передрягу вроде тех, что бывали раньше, я хочу, чтобы ты пришёл вот на это самое место и спрятался в кустах.
— Спрятался в кустах, — медленно повторил Ленни.
— Да, и чтобы ты прятался там, пока я не приду за тобой. Запомнишь?
— Конечно, Джордж. Прятаться в кустах, пока ты не придёшь.
— Но ты даже не думай вляпаться в неприятности, потому что если ты опять что–нибудь отмочишь, я не позволю тебе присматривать за кроликами.
Джордж забросил опустошённую банку в заросли.
— Я не вляпаюсь в неприятности, Джордж. Я не скажу ни слова.
— Лады. Давай, тащи свой мешок и клади поближе к костру. Здесь будет хорошо спать. Можно смотреть вверх, и эти листья опять же… Не подбрасывай больше в костёр, дадим и ему уснуть.
Они устроили себе постели на песке. Пламя костра медленно уменьшалось и круг света от него тоже становился меньше; кривые ветки над головами постепенно канули во мрак, и только редкие отсветы угасающего костра ещё выхватывали из черноты древесные стволы.
Ленни тихонько позвал:
— Джордж, ты уже спишь?
— Нет. Чего тебе?
— А давай у нас будут кролики разных цветов, Джордж?
— Конечно, давай, — сонно пробормотал Джордж. — Красные, синие, зелёные кролики, Ленни. Миллионы кроликов.
— И пушистые, Джордж, как я видел на ярмарке в Сакраменто.
— Конечно, пушистые.
— Потому что я ведь могу и уйти, Джордж, и жить в пещере.
— Ты можешь пойти хоть к чёрту, — сказал Джордж. — А теперь заткнись.
Красный свет трепетал, становился темней на тускнеющих углях. На горе за рекой завыл койот, с другой стороны реки отозвалась собака.
Листва сикомора шуршала под дуновением лёгкого ночного ветерка.
Спальный барак был длинным прямоугольным зданием. Внутри стены были побелены, но пол не крашен. В трёх стенах имелись маленькие квадратные окна, а в четвёртой — крепкая дверь с деревянной щеколдой. Вдоль стен стояли восемь коек, пять из которых были заправлены одеялами, а остальные три выставляли напоказ потёртые холщовые тюфяки. Над каждой койкой был приколочен ящик из–под яблок, открытой стороной вперёд, так что получались как бы две полки, в которых складывалась всякая мелочь вроде мыла и талька, бритв и тех журналов с Запада, которые так любят полистать мужчины, работающие на ранчо, и над которыми они на людях посмеиваются, но которым свято верят в глубине души. Ещё там лежали лекарства, и маленькие пузырьки с непонятным содержимым, и расчёски, а на гвоздях по сторонам ящика висело несколько галстуков. Возле одной стены расположилась чёрная чугунная печь, и её труба проходила прямо сквозь потолок. В середине комнаты стоял большой квадратный стол, на котором были в беспорядке разбросаны игральные карты, а вокруг стола располагались ящики, заменяющие игрокам стулья.
Около десяти часов утра солнце протиснулось сквозь одно из боковых окон рыжей пыльной полоской света, и в этом луче мухи замелькали подобно маленьким стремительным звёздочкам.
Деревянная щеколда поднялась. Дверь открылась, и в комнату ступил высокий, сутулый, пожилой мужчина. Он был одет в синие джинсы и держал в левой руке большую метлу. За ним следовал Джордж, а за Джорджем — Ленни.
— Хозяин ждал вас прошлым вечером, — сказал старик. — Он был зол, как чёрт, когда вы не поспели к утрешней работе. — Он поднял правую руку и из рукава высунулось округлое как палка запястье, кисти не было. Культёй он указал на две койки у печи: — Можете занять вон те кровати.
Джордж подошёл и сбросил свой мешок на соломенный тюфяк, служивший матрасом. Заглянул в ящик–полку и взял с неё маленькую жёлтую жестянку.
— Что это за хреновина? — обратился он к старику.
— Почём я знаю, — пожал плечами тот.
— Написано, мол, хорошо убивает вшей, тараканов и прочую живность. Что за кровати ты хочешь нам подсунуть, а? Нам в штанах не нужна никакая живность.
Старый работяга зажал метлу подмышкой и освободившейся левой рукой взял жестянку. Внимательно изучил этикетку.
— Я тебе так скажу, — произнёс он наконец, — последний парень, который спал на этой кровати, был кузнецом, чертовски симпотный был парняга, и чистёха, каких мало. Он то и дело мыл руки, даже после еды.
— В таком разе как же вышло, что он нахватался насекомых? — в Джордже постепенно поднималась злость. Ленни положил свой узел на соседнюю койку и уселся. Он разинув рот наблюдал за Джорджем.
— Я тебе так скажу, — ответил старик. — Этот кузнец, его звали Уайти, был тот ещё чудак — он вечно сыпал вокруг эту штуку, хотя никаких клопов и в помине не было, — так, на всякий случай, понимаешь? Сказать, чего он ещё делал? Не поверишь, он чистил варёную картошку и даже выковыривал любое тёмное пятнышко, прежде чем сожрать! И если в яйце попадалась красное — тоже выскребал. В конце концов он из–за жратвы и ушёл — не устроил его тутошний харч. Вот такой чудак был. Чистёха одним словом. По воскресеньям всегда оденется в чистое, даже если никуда не собирается. Веришь–нет, даже галстук на шею нацепит. И сидит потом в бараке, весь такой в чистом и при галстуке.
— Что–то не верится, — скептически изрёк Джордж. — Из–за чего говоришь он рассчитался?
Старик положил жестянку в карман и потёр щетинистые седые усы.
— Ну, он… просто ушёл да и всё, как обычно уходят. Сказал, что, мол, харчи тут никуда не годятся. Да просто хотел место сменить, я так думаю. Но он ничего другого не высказал, только про харчи помянул. Просто однажды вечером сказал: давай, грит, подобьём бабки — ну, как всегда говорят, коли хотят рассчитаться.
Джордж приподнял свой тюфяк и заглянул под него. Потом наклонился и тщательно проинспектировал дерюгу. Ленни немедленно повторял каждое его действие на собственной кровати. Наконец Джордж, кажется, удовлетворился осмотром. Он развернул свой узел, достал и положил на полку бритву и кусок мыла, гребешок и пузырёк с пилюлями, мазь и кожаный напульсник. Потом застелил койку одеялами.
Старик сказал:
— Думаю, хозяин будет с минуты на минуту. Он и правда шибко осерчал, когда утром вы не явились. Прибежал — мы как раз завтракали — и говорит: где эти чёртовы новенькие? Мавру с канюшни тоже всыпал.
Джордж расправил складку на кровати и уселся.
— Всыпал мавру с конюшни? — переспросил он.
— Ну да. Конюх–то у нас — нигер.
— Нигер, говоришь?
— Ага. Нормальный, вообще–то, парень. Только у него спина скрюченная — лошадь его лягнула. А хозяин всегда задаёт ему трёпку, коли сердится. Но мавр этим не заморачивается, плевать он хотел. Он читает много. В комнате у него книги, их и читает.
— А хозяин у вас как? — спросил Джордж.
— Да ничего, нормальный мужик. Временами ему крышу сносит, а так ничего. Знаешь, чё он удумал на Рождество? Притащил галлон виски прямо сюда и говорит: пейте на здоровье, парни. Рождество, грит, всего раз в году бывает.
— Ух ты чёрт! Целый галлон?
— Точно, сэр. Господи, твоя слава, уж мы и гульнули! Нигеру тоже дозволили прийти. Один скотогон, Смитти его зовут, плюгавый такой, всё поддевал нигера. У него это хорошо выходило, правда. Ну и сцепились они в конце концов. Ребята не дозволили Смитти пинаться, так что конюх ему хорошо наподдал. Смитти тогда сказал, что если б ему дозволили молотить ногами, он бы нигера уходил насмерть. А ребята говорят, мол, у нигера–то спина кривая, так что всё, мол, по справедливости. — На минуту старик предался приятным воспоминаниям. Потом продолжал: — После этого ребята отправились в Соледад и уж оторвались там по полной. Я с ними не поехал — нынче–то я уж не такой горячий, как бывало.