Страница 4 из 26
Когда я вошел в кабинет Коци, служивший одновременно канцелярией, хозяин пил кофе с одним из своих коллег. В нашем учреждении это строго запрещено, но, бог знает почему, Коци все прощали. Я взглянул направо — да, так и есть, Танче, как всегда, сидела за своим столиком и что-то печатала на машинке. Я позволил себе всего на миг задержать взгляд на ее милом мягком профиле со слегка вздернутым носиком и круглым, как у ребенка, подбородком. Закусив губы, она внимательно вглядывалась в клавиатуру, будто искала какой-то знак, но я ясно увидел — она слегка порозовела…
— Привет! Я пришел за результатом анализа по поводу отравления этих… сестер! — Я вдруг почувствовал, что говорю слишком громко.
— Вот как? — еще громче зазвучал голос Коци. — Станоева, усадите, пожалуйста, гостя!
Машинка замолкла, и через секунду возле стола Коци возник еще один стул. Таня появилась так близко от меня, что я почти ощутил прикосновение ее золотистой нежной кожи.
— Паратион, верно?
— Верно-то верно, но очень трудно было установить точно, какой именно вид его, — с готовностью ответил Коци, — потому что обычно употребляется несколько разновидностей. Во всяком случае, я знаю их семь. В данном случае это Ф-103. Это жидкость почти без запаха, очень похожая на оливковое масло. Мы получаем ее из Австрии.
— А концентрация? Большая?
Коци посмотрел на меня поверх очков.
— Концентрация такая, которая может убить и буйвола!
— А можно допустить…
Я не закончил фразу, потому что передо мной на столе появилась чашка кофе.
— Спасибо большое! — Я с благодарностью поглядел на Таню. — Быстрее «эспрессо»! Как это вам удается?
— Это она из дома принесла, — безжалостно заявил Коци, чем сразу испортил мне удовольствие, которое я предвкушал.
— О, нет-нет, тогда не надо! — Я протянул чашку обратно девушке. — Зачем же я буду лишать вас кофе! Ни в коем случае.
— О, что вы! Я сварю еще, — густо покраснела Таня. — Я пью немного позже… Себе и доктору Тянкову…
— Нет-нет! Прошу вас! — Я продолжал держать чашку на весу.
— Ну что вы! Прошу вас…
— Нет, ни в коем случае! Прошу вас!
— Хватит, в конце концов! «Прошу вас, прошу вас»! — загудел Коци. — Тут вам не английский клуб! Да еще на «вы» друг друга называют, официальность разыгрывают! Да про вас уже каждая курица все знает… Тоже мне страусы!
Я очень люблю Коци, но он ужасный нахал — тем более что в комнате находится посторонний человек.
— В общем, меня интересует… — я быстро поставил чашку с кофе на стол, завершив этим инцидент, — мог ли этот цыпленок быть изначально отравленным? Ну, скажем, он поел траву, опрысканную паратионом…
— Исключено! — отрезал Коци. — Даже если бы цыпленок сдох, отравленный паратионом, концентрация в его мясе была бы так мала, что ни при каких условиях она не могла бы нанести такие ужасные поражения людям и привести к таким последствиям.
— Ладно, больше вопросов нет. Могу я получить документ о результатах анализа?
— Можешь. У мадемуазель Станоевой! — Коци насмешливо глянул на меня.
— Все готово. — Таня положила на стол несколько напечатанных на машинке страничек. Коци размашисто подписал их и пододвинул мне.
Опять наступил неловкий момент — официальная часть моего визита завершена, но мне так не хотелось уходить… Я со вздохом положил документы в кейс и встал.
— Спасибо. И до свиданья.
— Будь здоров! — пробубнил мой проклятый друг Коци, махнул рукой и уткнулся в какие-то бумаги.
Закрывая за собой дверь, я не удержался и поглядел на Таню. Она провожала меня нежным взглядом. Мне этого было вполне достаточно.
В голове моей уже роились разного рода гипотезы, пока неясные и, разумеется, до конца не додуманные. Я подсобрал их в общем виде на тот случай, если меня потребует к себе Кислый. Он любит старый, давно заведенный порядок: подчиненные должны докладывать ему обо всех своих намерениях, правда, потом он, как правило, не вмешивается в их работу и не ограничивает свободу действий.
Одна из моих гипотез была связана, разумеется, с Гено Томановым, хотя, признаться, она не казалась мне перспективной. Однако я все-таки решил начать именно с него — конечно же, тут не обошлось без влияния Пенкова.
Я взглянул на часы — девять. Гено может появиться в любую минуту.
Раздался довольно энергичный стук в дверь. Я выпрямился, пригладил волосы и сел за стол.
— Да-да!
Гено вошел, поздоровался. В одной руке он держал светло-коричневую папку под кожу, в другой — пропуск.
Я кивнул, указал на кушетку у стола и постарался незаметно рассмотреть его.
Около сорока, высокий, крепкий, одет в легкий летний костюм кофейного цвета, светло-оранжевую рубашку и галстук под цвет костюма. Загорелое широкое лицо, нос чуть маловат, невысокий лоб, узкая полоса смолисто-черных волос без единой сединки — и лысина.
Я начал:
— Вы, очевидно, знаете, зачем я вызвал вас.
— Знаю… Предполагаю, однако, что и вы в курсе, что я уже рассказал все, что знаю. Подробно и точно. Вашему коллеге, следователю Пенкову.
В манере произносить слова, как, впрочем, и в каждом его движении, заметна была некоторая нервозность.
— Да, мне это известно, — ответил я вполне вежливо и спокойно, — но, поскольку заниматься этим случаем теперь поручено мне, я просто хотел бы получить более ясное представление о нем. Кстати, это и в ваших интересах.
— В моих интересах заниматься своим делом, а не ходить сюда! — почти прервал он меня. — На работе у меня дел навалом, и машину я должен доводить… А вы что хотите от меня? Чтобы я признался, что убил свою жену?!
— Хорошо. Раз уж вы спешите, в таком случае начните сначала! — произнес я чуть громче и довольно твердо. Слова, которыми он хотел возразить мне, замерли на его устах. Он с удивлением и даже страхом поглядел на меня.
— Что? Что вы сказали?
— Я сказал: начните сначала. Итак — вы ночевали дома?
— Да, я ночевал дома… — механически повторил он и весь как-то сразу обмяк, осел — как тесто. — Вымылся утром во дворе… Пошел на работу… В семь сорок… Я всегда точен…
Он говорил медленно, покорно, не ища связи между словами и фразами.
— Мне нужно было подготовить отчет… Я экономист…
И снова запнулся. Потом нажал на блестящий замочек, раскрыл папку и вынул оттуда исписанный листок бумаги. Закрыл папку и совершенно неожиданно для меня стал читать: «В девять пятьдесят мне позвонил Младенов и сказал, что для меня кое-что есть. Я тут же написал заявление и спустился в приемную шефа. У него было мало народу. В десять двадцать я был принят, заявление подписано, и я поехал на станцию Искор, где у нашего предприятия есть склад-ангар. Там я был в пять минут двенадцатого, бай Грую показал мне машину…»
Он читал гладко, медленно, четко. Указывал, где был, с кем встречался, на сколько времени задерживался, и все по часам, по минутам. В одном месте я даже услышал: во столько-то часов ноль семь минут… Я не прерывал его, ручка, которой я собирался делать заметки во время нашего разговора, так и лежала на листе бумаги, а я тихо встал из-за стола и подошел к окну, сцепив сзади руки. Я не очень внимательно следил за его отчетом, потому что меня в это же самое время донимало желание понять, что означает его стремление так точно и обстоятельно представить свое алиби в письменной форме, — ведь никто от него ничего пока не требовал! А теперь он демонстративно размахивает этим листком передо мной. Это впервые в моей практике, да и вообще очень редкий случай, особенно во время проведения предварительного следствия. Он заранее все обдумал? Решил застраховаться и убедить меня в том, что непричастен к случившемуся? Вопросы роились в голове как мухи над медом, а он все читал, читал…
Я медленно отошел от окна и снова сел за стол. Томанов вытирал потный лоб и лысину большим носовым платком, как после тяжелого физического труда.
— Вы можете оставить мне эти ваши объяснения?