Рокировки

В «Ориенте» швейцар сказал, что Рени работает. Пока она добывает хлеб насущный, у другой женщины в это время ключ от квартиры Тоди, и она развлекает там какого-нибудь иностранца. Оплата — долларами. Дележ по договоренности. Смело организованное предприятие.

Я пошел на улицу, где живет Тоди. В окнах его квартиры горел свет, но с тротуара ничего не было видно.

Поднявшись в противоположном доме на третий этаж, я стал разглядывать окна оттуда, но шторы везде были спущены. Не мелькали никакие силуэты. Сидит человек перед телевизором или читает. Только вряд ли это похоже на образ жизни моего приятеля. Он у нас — босс, наш Тодор Михнев, очень важный босс…

Я подошел к входной двери Тоди, прислушался. По телевизору передавали матч Франция — Болгария. Футбольные болельщики в такие вечера сидят перед телевизорами, поэтому на улицах живой души не видать. Самое безопасное время для ограбления необитаемой квартиры. Можно успеть все, даже прослушать матрацы и подушки, чтобы понять, не шуршат ли там банкноты. Еще больше это время подходит для взлома касс банков. Только это не открывается так просто, как кухонные шкафы.

Телевизор у Тоди был включен, комментатор крикнул: «Гол!» В квартире и после этого не послышалось ни голоса, ни движения. Правда, это еще не означало, что там никого нет, поскольку некоторые дела вершатся обычно в темноте. С другой стороны, если свет во всей квартире, это не означает, что там есть люди. На всякий случай я позвонил. Никто не отвечал.

Едва ли Тоди забыл выключить свет и телевизор. Вероятнее всего, специально оставил. Кто посмотрит с улицы, подумает, что хозяин у себя.

Я вышел на улицу. Прошелся по противоположному тротуару. Посмотрел на окна Тоди. Хотя и так было ясно, что едва ли я увижу что-нибудь. Я посматривал за подъездом. Из него вышла пожилая женщина, выбежали два пацана.

В газетах пишут, что София солнечная и теплая, но не вспоминают, что и туманная. О Лондоне говорят, он вечно в тумане. Я там не был, но мне не верится, чтобы софийский туман был прозрачнее лондонского. И густой, точно овечья шерсть. И холодный, как снег. Сквозь плащ я чувствую его, будто через марлю. Совсем озябнув, я утешался мыслью, что в каждой профессии есть свои неудобства. Чтобы время шло быстрее, я развлекался: надел шляпу на самое темечко, а потом, подняв плечи, воротником плаща так толкал ее вперед, что она закрывала мне лоб, и тогда я, верно, становился похожим на какого-то подозрительного типа… Нет, отныне все эти игры в гангстеров не для меня, пусть пацаны в них играют.

В начале улицы остановилась легковая машина. Туман не давал возможности определить ее марку. Фары погасли, но из машины никто не выходил. Я снова спрятался в подъезде. Уж очень долго водитель сидел в кабине — я устал ждать и хотел выйти из своего укрытия, но в конце концов шофер вышел. Один. В руках у него был чемоданчик. Под первым же фонарем я узнал Тоди. Он шел уверенным, легким шагом. У него и вправду был вид босса, не такого, как в американских фильмах, но все же — нашего босса. Сперва прятался в машине, потом заторопился, словно хотел успеть хотя бы ко второму тайму матча.

В подъезде Тоди остановился, не зажигая света. Уже не спешил. Опасливо огляделся по сторонам и поднялся по лестнице.

Сейчас была моя очередь подняться по той же самой лестнице, но надо было подождать: кто-нибудь мог выйти или войти в подъезд. Если я тут же позвоню, Тоди подумает, что я его выследил. А я не хочу, чтобы он это понял.

Свет на кухне погас, Тоди вышел на балкон, взял что-то и снова скрылся. Через две-три минуты опять вышел и вынес нечто похожее на чемодан.

Пришло время навестить его. Я позвонил. Он не задержался — не посмотрев в глазок, не узнав, кто его беспокоит в поздний час, открыл дверь. Мне показалось, удивился, что это я.

Он был одет как всегда — вычищенный, вылощенный, как бармен. Туфли блестят, брюки отглажены, пиджак без единой морщинки, воротничок рубашки сияет. Завидую этому типу: у него галстук так завязан, будто он с ним и родился.

— А, это ты… Заходи.

Мы пожали друг другу руки. Я снял плащ, вошел в гостиную. Сел без приглашения, достал свою пачку сигарет. Уткнулся в телевизор. Начинался второй тайм. Французы вели 2:0. Комментатор упрекал наших: дескать, бегают по полю, но не могут ударить по мячу ни левой, ни правой ногой.

— Когда приехал? — спросил Тоди.

— Сегодня.

— Один?

— Один.

— Ну и как?

— Все о’кей.

Морда у него как у бульдога, а хитрый — ну точно лисица. Никаких вопросов, не интересуется подробностями. А я следую правилам старой поговорки: как меня спрашивают, так и отвечаю.

— Говоришь, все о’кей?

— Сомневаешься?

— Нет, но так скоро…

— Я свои дела быстро делаю.

— Выпьешь чего-нибудь?

— Угости, в горле пересохло.

Пока он возился у бара, я скользнул взглядом по гостиной. Чемоданчика уже не видно. И ничего такого, что могло подсказать мне, где он. Кругом чистота, все на своих местах. Кто занимается уборкой в этом холостяцком доме?

Я спросил, зачем он меня искал.

— Хотел узнать, вернулся ли ты.

— А я решил, наклюнулась еще работенка, и поспешил к тебе.

Вот так. И мы не лыком шиты, подумал я, довольный.

— На сегодня — ничего, — сказал Тоди.

— Тот товар реализован?

— До последней капли…

Он поставил на стол рюмки с водкой, пошел в спальню и вынес две пачки денег.

— Это остаток твоей доли. Две тысячи. Хорошо закончилось, не так ли?

Я кивнул, выражая благодарность за эти две пачки.

— А вот — от меня…

Тоди вытащил из кармана еще пачку десяток и положил передо мной.

Вопрошающим взглядом я уставился на него, и он сказал:

— За то, что делаешь дела быстро и чисто. Перед тем как ты поехал на море, я сказал тебе, что я щедрый человек. И держу свое слово.

Я постарался выразить на своей физиономии еще большую благодарность, а потом распихал пачки по внутренним карманам пиджака.

В дверь позвонили. Тоди, уже поднявший рюмку, тут же ее поставил. Мы переглянулись.

— Ждешь кого-нибудь?

— Никого…

В этот момент из телевизора прогремело очередное «го-о-ол!» — французы ликовали в третий раз. Спортивный комментатор стоял на своем: дескать, наши мальчики продолжают бегать по полю, но не успевают ударить по мячу ни левой, ни правой ногой.

Тоди даже не взглянул на экран и встал. Не похоже было, что он встревожен. Завидую людям с такими нервами. Когда ж я-то смогу контролировать себя и изображать на физиономии то, что пожелаю? У меня в таких случаях сердце стучит, словно барабан, — через пиджак слышно. Правда, на этот раз оно барабанило в три толстые пачки денег, и никто его не услышал. Все-таки перед уходом нужно мне глотнуть валерьянки, хоть Рени и говорит, что это самовнушение. Я-то чувствую, от валерьянки прочнее стоишь на ногах, больше прислушиваешься к советам своего разума. Одно и то же лекарство одному помогает, а на другого не действует. Я, например, справляюсь, со своим похмельем двумя таблетками анальгина, а другие аспирин принимают.

У входа слышался голос Тоди — вежливый, заискивающий:

— Заходи. Рад тебя видеть. В последнее время так редко видимся, что…

Вошел Тони.

У меня вообще-то всегда было представление о журналистах как о солидных, грузных людях. Что-то вроде директоров банков. Одни выдают деньги, а другие — похвалы.

Бизнесмен Тодор Михнев выходит из дому в галстуке, в начищенных штиблетах, брюки у него — что надо. В таком же виде он и поехал бы на экскурсию на Витошу, если б ему подсказали, что там есть на чем погреть руки.

А журналист Тони Харланов, как я себе его представляю, и на свадьбу явится без галстука. Всегда в джинсах и в безрукавке. На этот раз он был в костюме цвета старой черепицы. Вроде без латок, но все равно остается впечатление, что Тони неряшлив и неопрятен.