Страница 7 из 9
Я с жаром принимала участие во всем, что творилось в студии, экспериментировала как могла, сравнивала, как работают микрофоны, прогоняла свой голос через всевозможные программы, искала интересные звуки. Чтобы добыть нужный мне саунд-эффект – хлопок, например, или треск, – я прыгала по каким-то доскам, записывая на микрофон хруст, с которым они ломаются, и тщательно подбирая ту самую доску, издающую искомый звук. В поисках звучания мы хлопали всеми имеющимися в студии дверьми, окнами, извлекая стук и скрип из всего, что находилось под рукой, и за этим занятием проводили часы. Это было очень занимательно. Я записывала рекламные ролики, писала вокальные партии для других исполнителей. Однажды кто-то обратил внимание, что мой голос очень похож на голос популярной тогда певицы по имени Света, и отныне я ее озвучивала везде и всюду. Скажем, приезжает она к нам в город, но не успевает перед этим записать радиообращение к фанатам. Срочно ищут меня, сажают к микрофону, и вот уже мое радостное обещание «Жди меня, Казань, я Света, и я скоро приеду» звучит на местной радиостанции, и никто не замечает подлога. В общем, в какой-то момент у меня сложилось четкое убеждение: я полноценный работник студии, все могу, все умею и вообще уже давно гуру радиоэфира. Ну, четырнадцать лет, что тут поделаешь – юношеский максимализм во всей красе. И когда мои продюсеры решили, что надо серьезно взяться за мое воспитание и обучение, и принялись делать мне замечания: «Тут ты споешь так, а вот этого делать не будешь!» – я заявила: «Э-э-э, не-е-ет, ребята, так не пойдет, я сама знаю, как надо!» Мне казалось, я готовая звезда, а то, что об этом пока никому не известно, – всего лишь вопрос времени. В общем, терпения у студии хватило ровно на месяц, и, вдоволь навоевавшись со строптивым юным талантом, продюсеры контракт со мной расторгли.
Впрочем, я не унывала, а, наоборот, с удвоенной энергией принялась действовать. Нашла девочек для подтанцовки и стала вместе с ними репетировать свою собственную программу, состоящую из песен, которые записала на студии (несмотря ни на что, я умудрилась сохранить с бывшим начальством прекрасные отношения). Найти в то время помещение для выступлений в Казани не составляло никакого труда. Приходишь в Дом культуры к заведующему, говоришь, что у тебя есть программа и ты жаждешь показать ее народу. Он слушает тебя, кивает, и – вуаля – включает в расписание концертов. «Скажем, в четверг. Вас устроит?» И вот по четвергам ты поешь в одном клубе, по пятницам – в другом, а по субботам мотаешься по всему городу, давая по четыре концерта в день. Именно на этом этапе я начала зарабатывать первые деньги (концерты, которые устраивали мне мои экс-продюсеры, были бесплатными, и ничего, кроме жизненного опыта, не приносили). На первых порах, естественно, это были сущие копейки. Помню, как мы с группой получили на всех четыреста рублей, и я долго ломала голову, как бы потратить причитающуюся мне часть. Памятуя о том, что первый заработок надо отдать в семью, я купила в магазине торт и… четыре зубные щетки. Больше ни на что, полезное в хозяйстве, первого гонорара не хватило, но я была дико горда собой – еще бы, такая добытчица, – а родители и вовсе просто счастливы, что я первую зарплату не выкурила где-нибудь в подъезде, а так креативно ею распорядилась. Постепенно выступления из грандиозных событий превратились в будни, я говорила: «Иду на работу». Сейчас мне бы и в голову не пришло сказать, отправляясь на концерт, что я ухожу на работу. А тогда страшно гордилась, произнося эти слова.
Памятуя о том, что первый заработок надо отдать в семью, я купила в магазине торт и… четыре зубные щетки. Больше ни на что, полезное в хозяйстве, первого гонорара не хватило.
Расставшись с продюсерами, в студии я появляться не перестала. К тому времени из здания казанского института, где она до этого базировалась, студия перекочевала в квартиру одного из музыкантов. Мы собственноручно сделали там ремонт, перевезли в его скромную однушку звукозаписывающее и голосовое оборудование, и работа вновь закипела. Правда, у парня мгновенно рухнула семейная жизнь: жена собрала чемоданы и растворилась в тумане со скоростью звука. Но он, по-моему, не сильно расстроился, даже, наверное, не заметил этой досадной мелочи – в квартире круглосуточно гудела тусовка. В любое время дня и ночи можно было зайти и увидеть, как певец, сидя в наушниках, записывает вокал, рядом гитарист наигрывает совершенно не связанную с голосом тему, в другом углу кто-то спит на полу, а кто-то, примостившись практически у него на голове, что-то ест. Чужаков в ту квартиру не пускали, все были свои, хорошо знакомые и проверенные – лучшие музыканты Казани и области. Что могло быть прекраснее такой компании? И могла ли с этой жизнью сравниться какая-то там унылая школа? Едва заканчивались уроки, я неслась туда, домашнюю работу делала впопыхах, пристроив учебник на пульт, а на уроках по-прежнему спала. Учителя шли мне навстречу, продолжая закрывать на все глаза: моя фотография висела на школьной доске почета, я была известной личностью не только в школе, но и во всем городе. К тому же, едва на горизонте маячил какой-нибудь очередной городской конкурс, отправляли туда кого? Правильно, меня. Хотя мне уже вроде это и не по статусу было, у меня сольные выступления в лучших клубах, а тут какой-то смотр строя и песни. Но честь школы превыше всего, и я пела, а мне за это ставили пятерки по математике, которую я категорически не понимала. Но ведь звезду школы выпустить со справкой было никак нельзя, это ясно. С гуманитарными предметами я справлялась сама.
Но честь школы превыше всего, и я пела, а мне за это ставили пятерки по математике, которую я категорически не понимала.
В общем, расписание дня у меня сложилось такое: подъем в семь утра и дорога до школы, там спокойный здоровый сон вплоть до финального звонка, а во второй половине – активная творческая жизнь. В какой-то момент я поняла, что концерты и репетиции – это слишком мало для моей кипучей натуры. Прочитала где-то объявление, что в нашем телецентре конкурс – набирают корреспондентов, и отправилась туда попытать счастья. Приехала в телецентр и стала бродить по этажам, разыскивая комнату, где проходил кастинг. Полчаса гуляла в поисках нужной двери, потом отчаялась, встала посреди коридора и начала истошно голосить: «Эй, кто-нибудь, отзовитесь!» В коридор выглянул представительный мужчина и строго спросил: «Ты чего вопишь? Что случилось?» «Ничего не случилось, просто я очень хочу работать на телевидении», – объяснила я. «Ну и работай, кричать-то зачем?» – удивился он, и… на следующий день я уже отправилась снимать свой первый сюжет. Моей задачей было освещение ночной жизни города Казани, я рассказывала о клубах и прочих увеселительных заведениях и в результате стала совмещать полезное с еще более полезным – сначала отыгрывала в клубе свой концерт, а потом быстренько делала оттуда репортаж о том, как весело и с огоньком отдыхает молодежь. Телевизионную кухню я тоже изучила «от и до» и могла в одиночку сделать всю работу: задумывала сюжет, продюсировала его, писала закадровый текст, наговаривала стендапы, а потом монтировала полученный материал и сдавала в редакцию готовый продукт.
К совершеннолетию я приобрела стойкое отвращение к любого рода тусовкам и ни разу в жизни не пошла «клубиться» по собственной воле, только если это было связано с работой.
Я была самым молодым завсегдатаем ночных клубов в нашем городе. По правилам безопасности несовершеннолетние граждане туда не допускались, но мне, артистке и журналисту, разрешалось не только ходить на вечеринки, но и проводить в любом заведении столько времени, сколько было нужно. Вы думаете, я стала фанаткой развеселых тусовок? Наоборот. К моменту, когда мои одноклассницы окончили школу, получили разрешение на взрослую жизнь и пустились в отрыв, пробуя свои первые коктейли, мне уже все наскучило. Я выучила наизусть все черные ходы, все входы и выходы из каждого заведения. Я видела эти клубы при дневном свете (а днем, поверьте, они выглядят далеко не так романтично), я знала, где находится режиссерская, что в гримерках, могла на ощупь в темноте пройти в любую комнату и была, по-моему, лично знакома с каждой лампочкой и с каждой микрофонной стойкой. К совершеннолетию я приобрела стойкое отвращение к любого рода тусовкам и ни разу в жизни не пошла «клубиться» по собственной воле, только если это было связано с работой. Алкоголь и наркотики тоже прошли мимо меня. Как это ни парадоксально звучит, но уберегли меня от соблазнов именно друзья-музыканты. Я была для них кем-то вроде «сына полка», они чувствовали за меня ответственность, и, хотя сами отрывались так, что дым стоял коромыслом, мне было категорически запрещено даже приближаться к сигаретам и бутылке. Ребята хорошо знали моих родителей. Мама приглашала этих патлатых небритых рокеров на мои дни рождения, и гости, посмеиваясь в бороды, чинно сидели за столом, на котором стояли лимонад и тортик. Могли они после этого допустить, чтобы я на их глазах пила водку и виски? Разумеется, нет. «Все родителям расскажем!» – грозились они, даже если я просто смотрела в сторону запрещенных веществ. А мне они, честно сказать, и не требовались особо – самый большой кайф в жизни я получала от музыки. У меня была возможность сочинять песни, петь их, и я жила абсолютно счастливо без всякого дополнительного допинга.