Страница 37 из 112
- Ревность, девка, плохой советчик, - шепнул ей на ухо Парфен.
Доната вскинула на него удивленные глаза - при чем тут ревность?
***
Когда Доната проснулась, деревья еще серебрились в свете Селии. Но туман - предвестник близкого рассвета, белой змеей вился в густой траве. Рядом, привалившись к колесу повозки, крепко спал Парфен. Природа, вбиравшая силу перед новым днем, чутко прислушивалась к звуку его храпа. Чуть поодаль глухо сопел Антип, а с другой стороны от повозки крепко спали Ладимир с Марицей. Он лежал на спине, вольготно раскинув руки, а под мышку ему уткнулась Марица, даже во сне сохранявшая обиженный вид. У Ладимира шевелились губы, будто он разговаривал с кем-то во сне. Донате хотелось верить, что не с отцом, наградившего сына такой Истиной. Хотя в свете последних событий - бродить неприкаянно по дорогам все же милосердней, чем зыбкое существование в виде Отверженного.
Предрассветный сон глубок и тяжел. Душа общается с умершими родственниками, жалуясь, или наоборот, хвастаясь тем, что совершила за день. Доната поднялась, не опасаясь никого разбудить. Уйти она решила еще вчера, но в последний момент одумалась. Они могли счесть ее поступок - поступком сгорающей от ревности девицы. До них Донате не было дела, но то, что останется в душе у Ладимира волновало ее.
Взвесив на спине котомку, Доната сдвинула ремешок вправо, чтобы не натер плечо. В последний раз оглянулась на спящих людей и содрогнулась от неприятного чувства, всколыхнувшегося в глубине души. Чужие, равнодушные, наполненные ненавистью и злобой - разве не те же люди гнали ее с матерью как гонят дикого зверя? Какое ей дело, воспринимающую Лес, как свою родню, до чужих страстей и чуждых Истин? Что ее связывает с ними кроме общности формы и связывает ли вообще? Ей не нужны Истины, она способна сдержать клятву, данную матери. В их клятвы давно уже никто не верит, поэтому и дается им свыше Истина - хочешь не хочешь, а исполняй.
Так им и надо и ничуть их не жалко. С этой мыслью Доната тенью скользнула в заросли молодых березок.
За поворотом тропинки открылась поляна, на которой паслись стреноженные лошади. Рядом, пристроившись у мшистого пня спал караульный. Остановившись от него в непосредственной близости, Доната усмехнулась: хорош наблюдатель! Рассветный сон тяжел и беспробуден, только будь острожен - как бы не стал он последним.
Буквально на глазах окружающий мир посерел, чувствуя близкое дыхание Гелиона. В белом тумане, скрывавшем траву, паслись лошади. Доната успела удивиться, как они умудряются отыскивать там сочные стебли?
Она почуяла то страшное, от которого нет спасенья, вместе с лошадями. Конское ржание заглушило пронзительный крик, что вырвался из ее горла.
- Мусорщик!!
И в сознании отпечатался мощный прыжок огромного зверя - пса с человеческим лицом, в то время как страх погнал ее обратно к месту стоянки обоза. А в глазах стояло то, с какой легкостью Мусорщик, положив передние лапы на круп хрипящей от ужаса лошади, сломал ей хребет. Лошадь еще пыталась встать на дыбы, но стреноженная, не могла этого сделать. Она не хотела знать, что это вряд ли бы ей помогло, но все равно пыталась и пыталась, в то время как задние ноги уже ей не повиновались.
В лагере царила суета. Кто-то разжигал остывший костер, кто-то дико кричал, доставая меч из ножен, кто-то отдавал распоряжение перевернуть повозки, чтобы из прикрытья попытаться достать Мусорщика стрелами, кто-то бестолково суетился и выл, закрыв голову руками. Доната уяснила одно: никто даже отдаленно себе не представлял, что можно, а главное - нужно делать, чтобы одолеть Мусорщика. Оно и понятно. Не многим удалось остаться в живых после встречи с ним, да и то это - беспомощные калеки, без рук, без ног, часто с помутившимся рассудком - вот, что оставлял сытый Мусорщик.
- Доната! - в пылу беспомощных приготовлений Ладимир забыл, что назвал ее другим именем. - Сюда иди!
Вместе с мужчинами он перевернул повозку и поставил ее рядом с остальными, образовавшим нечто вроде полукруга с казавшимся безопасным пространством внутри. До полного круга не хватало как минимум двух или трех повозок, чтобы защитники собственных жизней могли разместиться там, не толкая друг друга локтями. Мужчины подняли заряженные стрелами луки, некоторые вооружились мечами. Сосредоточенные лица, сжатые в напряжении зубы, лихорадочно блестевшие глаза, и теперь молчаливое, серо-белое лицо Марицы. Лагерь готовился дать отпор Отверженному зверю. Они еще не видели его, не представляли его размеров, они горели решимостью сражаться до конца.
Доната не стала лишать их надежды. Тем более, что жить им всем оставалось недолго.
- В любом случае - не беги, - шепнул ей - ей! - на ухо Ладимир. - Это первый, за кем он бросится.
Ждать пришлось недолго. Зверь не вбежал на поляну - зверь возник в сером тумане. Огромный, ростом с хорошую лошадь, он вперил глаза в тесный ряд повозок. Проклятье извратило человеческие черты. Непропорционально большое лицо таило смертную муку. Но не ту, что бывает у людей, совершивших преступление и сожалеющих о том. Такое выражение бывает у того, кто наметил себе грязную, вызывающую отвращение работу, но без которой не обойтись. Причудливо вырезанные ноздри то раздувались, втягивая воздух, то опадали, шумно выталкивая его. Чудовищных размеров пасть, уже испачканная в лошадиной, а может и человеческой крови, выпустила наружу длинную тягучую слюну.