Экономическая безопасность страны

Не секрет, что на заре развертывания реформ под прикрытием звонких фраз о развитии конкуренции был разрушен ряд сложившихся в советские времена вполне жизнеспособных крупных производственных структур, все это нанесло народному хозяйству огромный ущерб. Сегодня история повторяется: как уже отмечалось, по рецептам «шокотерапевтов» намечено реформировать единую электроэнергетическую систему страны, в частности, образовав вместо нынешней около 500 энергокомпаний, – причем опять-таки, «разумеется, ради «развития конкуренции», которая-де приведет в некоей перспективе к снижению тарифов на электроэнергию» [Там же. С. 35]. «Нет никакого желания упражняться в контраргументации этого рыночного пустословия, – говорит цитируемый специалист, комментируя правительственный проект Федерального Закона «Об электроэнергетике», – но стоит, наверное, напомнить общеизвестное: если слияние производств дает экономию затрат, то производственное дробление – их, а значит, и цены, увеличивает…

Особо следует подчеркнуть, что после раздробления вертикально интегрированных АО-энерго вместо энергетиков с предприятиями будут иметь дело посредники-спекулянты, почему-то именуемые в законопроекте «гарантирующими поставщиками». Единственные гарантии, возникающие при расчленении отрасли по видам бизнеса – гарантии разрушения сложившихся хозяйственных связей, создания новых имущественных и контрактных барьеров, раздувания непроизводительных расходов и т. п., а в итоге всего этого – рост в 2,5–3 раза тарифов на электроэнергию… Готовы ли россияне заплатить такую цену за «создание условий конкуренции»?». Примеры уже состоявшихся «шокотерапевтических» акций, направленных прямо против утверждения в России современного крупнокорпоративного ядра экономики, можно привести применительно ко многим отраслям и сферам народного хозяйства (взять, к примеру, печальные с позиций благосостояния граждан и их безопасности последствия раздробления «Аэрофлота» и драматический развал рыбопромышленного комплекса).

Что касается госпредпринимательства и госрегулирования экономики, то радикально-либеральная позиция на сей счет хорошо известна: чем их меньше, тем лучше. Соответственно, дурным тоном считалось говорить о промышленной политике; госпредприятия во многом оказались брошенными на произвол судьбы; госсектор сжимается как «шагреневая кожа», федеральные власти до сих пор уходят от внятного определения приоритетов экономического развития; и т. д., и т. п.

Но если у нас в должной мере не утвердились отмеченные троякого рода опорные структуры современной экономики, об эффективном хозяйствовании не может быть и речи.

О промышленной политике и структурных сдвигах в экономике. «В упоминавшейся семилетней давности статье автора этих строк «К дискуссии о вариантах экономической стратегии» содержался раздел «Чем успех грозит России?», в котором констатировалось, что в результате радикально-либералистской политики «доля добывающих отраслей (и без того высокая) возросла, а доля потребительского сектора (и без того низкая) соответственно сократилась». Иными словами, отмечалась «резко прогрессирующая тенденция сведения отечественного производства к добывающему сектору». Сегодня этот «прогресс», не секрет, достиг новых рубежей, хотя ясно, что приоритеты народно-хозяйственного развития должны быть другими, причем фиксируемыми в концепции государственной промышленной политики. И они известны – наукоемкие сферы («новая экономика») и потребительский сектор (причем эти приоритеты в современной экономике вполне сопрягаемы), как известны и те инструменты и алгоритмы промышленной политики, с помощью которых возможно замотивировать перераспределение инвестиционных ресурсов корпораций добывающего сектора в «новую экономику» [Там же. С. 11–12]. (Между тем один из известных представителей радикального либерализма заверяет, что в стране «происходит структурная подстройка», да еще и «с постиндустриальными выходами» [Там же. С 4–5]. В чем же он таковые усмотрел? Оказывается, в росте числа зарегистрированных факсов, пейджеров и мобильных телефонов. С учетом того, что все это плоды научно-технического прогресса, как известно, зарубежного происхождения, комментарии, очевидно, излишни).

Отсюда вывод: происходящие вследствие реформационной «шокотерапии» народно-хозяйственные структурные сдвиги по своей направленности прямо противоположны тем, которые требуются для эффективного экономического роста в рыночных условиях; иными словами, либералистская реформа стимулирует «структурную перестройку наоборот».

По поводу антиэтатистского синдрома. Такой синдром периодически возникает в разных странах. Характерен он и для российских либеральных реформаторов. На первых порах преобразований его в какой-то мере можно было объяснить как реакцию на монополизацию экономической жизни государством при советской власти. Но годы идут, а синдром сохраняется и усиливается. Логика теперь состоит в том, что взаимоотношения государства и экономики отождествляют с произвольным вмешательством госорганов в действия предпринимателей, т. е. с административными барьерами, нелегальными принудительными поборами с бизнеса, коррупцией и взяточничеством чиновников.

Все эти явления, конечно, – постоянные спутники функционирования государства. Но, во-первых, масштабы их могут быть существенно различными. И их расцвет неслучайно совпал с годами реформ, ибо избранная модель преобразований создавала соответствующую благоприятную почву. Это касается, прежде всего, тех способов, с помощью которых осуществлялась приватизация: если правомерно говорить о коррупционном потенциале тех или иных законов и программ, то приватизационные акты обладали им по максимуму.

Во-вторых (и это главное), роль государства в экономической жизни вовсе не сводится к рассматриваемым злоупотреблениям и его уход из экономики не может не наносить ей, как и ее реформированию, непоправимого ущерба. Согласно справедливому мнению еще одного участника Группы экономических преобразований, «как ключевой общественный субъект, государство должно будет играть центральную роль. Оно, конечно, может потерпеть неудачу по ряду направлений. Оно может попытаться делать слишком много и вследствие этого достичь слишком малого. Оно может стать чисто грабительским, как это имеет место в бесчисленных мелких диктаторских режимах. Тем не менее успешные реформы требуют такой степени государственного вмешательства, о которой большинство реформаторов не задумываются и которая ими отвергается» [Тейлор Л. Первые годы переходного периода / Реформы глазами американских и российских ученых. С. 98].

О доходах и расходах государства, его бремени. Главный автор доклада «Бремя государства и экономическая политика (либеральная альтернатива)» в телеинтервью, связанном с принятием госбюджета 2003 г., поведал миру о своем беспокойстве по поводу роста бюджетных расходов. Между тем, коль скоро за последними стоят человеческие судьбы и приоритеты народно-хозяйственного развития, сокращение госрасходов в качестве самоцели должно быть абсолютно, категорически исключено (хотя, разумеется, их надлежит рационализировать, усиливать «контроль общества за ними, устранять соответствующие злоупотребления чиновников). А значит, печалиться следовало бы относительно не роста расходов как такового, а недостаточности лимитирующей их доходной части бюджета.

Пополнение последней связывается главным образом с размерами налоговых поступлений, а рост таковых трактуется как жестко сопряженный с увеличением фискального прессингования предпринимателей. В данном контексте нельзя не отметить следующее. Во-первых, «шокотерапевты» сами приложили руку к установлению запредельного налогового бремени и долго отрицали необходимость его ослабления. Налоги, действительно, нужно снижать (по мере роста налоговой базы), но так, чтобы это не отражалось на выполнении социальных и иных народно-хозяйственно значимых обязательствах государства.

Во-вторых, кроме налоговых у госбюджета имеются и неналоговые источники: доходы от приватизации и от использования госсобственности, доходы, связанные с возвращением долгов государству, и др. Характер этих источников таков, что при осуществлении радикальной либералистской модели реформирования они не могли быть задействованы, как говорится, по определению. И сегодня использование неналоговых бюджетных источников остается неудовлетворительным [см. упомянутые публикации С. Буркова и В. Исправникова].