Страница 20 из 22
Купертино позвонил в Калифорнийский университет; после многочисленных переключений с номера на номер его связали наконец с человеком, который вроде бы понимал, о чем идет разговор.
— Я хочу провести анализ текста, — объяснил Купертино. — Хочу узнать, как давно он написан. В моем распоряжении только копия, полученная по каналам Уэстерн Юнион, так что придется ограничиться анализом лексических анахронизмов. Мне нужно узнать, составлен этот текст три года назад или позднее.
— За последние три года лексика изменилась очень мало. — Университетский филолог чуть помедлил. — Но попробовать можно. Как скоро хотите вы получить результат?
— Чем скорее, тем лучше.
Вызвав рассыльного, Купертино поручил ему доставить папку в университет, а затем начал обдумывать еще одно обстоятельство. «Хорошо, пусть и Земля и все, что он испытал на ней, — иллюзия; в таком случае среди этих иллюзорных впечатлений наиболее достоверны беседы с доктором Агопяном, тут восприятие ближе всего подходит к грани, отделяющей иллюзию от реальности. Поэтому, если когда-нибудь и удастся вырваться из иллюзорного мира, скорее всего это будет при одной из встреч с психиатром, именно в эти моменты и нужно прилагать максимум усилий. Ведь не подлежит сомнению, пожалуй, один-единственный факт: доктор Агопян реален».
Купертино подошел к телефону и начал набирать номер Агопяна. Прошли всего сутки после эпизода на шоссе и последующей беседы с психиатром, обычно они не встречались так часто, но за эти сутки ситуация предстала в совершенно ином свете. А стоимость лишнего визита к врачу — ничего, как-нибудь бумажник выдержит; Купертино продолжал набирать номер. И тут его рука замерла.
Арест. Неожиданно вспомнились слова полицейского, тот обвинил Купертино в употреблении ганимедского наркотика, фрогедадрина. И обвинил не без оснований — у него были все симптомы.
Возможно, именно таким образом и поддерживаются эти иллюзии — он регулярно получает малые дозы фрогедадрина; скорее всего, с пищей. Но ведь само такое подозрение — типичная мания преследования, признак паранойи, психоза.
Параноидальная эта мысль или не параноидальная, но звучит она вполне разумно.
В таком случае необходим подробный клинический анализ крови, такой анализ неизбежно выявит наркотик. Нужно только съездить в Окленд[11], в клинику своей фирмы, пожаловаться на возможный токсикоз, и через час все будет готово.
Присутствие в крови фрогедадрина докажет, что подозрения верны, что он все еще на Ганимеде и не улетал ни на какую Землю. А все, что он здесь пережил — якобы пережил, — просто иллюзия, за возможным исключением регулярных, обязательных визитов к психиатру.
Было ясно, что анализ крови нужно сделать скорее, однако Купертино медлил, словно чего-то опасаясь. Чего? Появился путь к точному прояснению ситуации, а он медлил.
А так ли хочет он узнать правду?
Нет, анализ, конечно же, нужно сделать; оставив на время мысль о встрече с Агопяном, Купертино пошел в ванную, побрился, надел свежую рубашку, повязал галстук и вышел из квартиры. Тачка стояла рядом с домом, какие-нибудь пятнадцать минут, и он будет в клинике фирмы.
Фирма. Рука Купертино, взявшаяся за дверцу машины, замерла, он остановился, чувствуя себя очень глупо.
В организованной им системе иллюзий произошла какая-то накладка. Он не знал, где работает. Из вымышленного мира выпал большой и существенный сегмент.
Купертино вернулся домой и набрал номер доктора Агопяна.
— Добрый вечер, Джон, — довольно кисло поприветствовал его Агопян. — Уже дома? Как вижу, вы не задержались в Лос-Анджелесе.
— Доктор, — голос Купертино срывался, — я не знаю, где я работаю. Тут что-то не так, ведь раньше я знал — да я еще вчера это знал. Ведь я хожу на работу четыре дня в неделю, как и все остальные, верно?
— Конечно, — невозмутимо согласился психиатр. — Вы работаете в Оклендской фирме Триплан Индастриз, на Сан-Пабло авеню, рядом с двадцать первой стрит. Точный адрес можете узнать в своей телефонной книге. Только я советовал бы вам сперва лечь и отдохнуть, вы не спали всю прошлую ночь, и теперь это начинает сказываться.
— Ну а если, — продолжал Купертино, — начнут пропадать все большие и большие части иллюзорного мира? Ведь я попаду в крайне неприятное положение.
Исчезновение одного лишь элемента — даже этого достаточно, чтобы прийти в ужас. Словно пропала, бесследно растворилась часть собственного твоего организма. Он забыл, где работает, и в одно мгновение непроницаемая стена отделила его от всех остальных людей. А что еще могло исчезнуть из памяти? Возможно, Агопян прав и дело тут просто в усталости. Ведь он, говоря по-честному, совсем не в том возрасте, чтобы проводить ночи без сна, совсем не в такой форме, как десять лет назад, когда подобные вещи не представляли большого труда ни для него, ни для Кэрол.
Он осознал, что цепляется за свой иллюзорный мир, не хочет увидеть, как этот мир расползается в клочья, словно ветхая тряпка. Человек — это его мир, без окружающего мира он ничто.
— Доктор, — спросил Купертино, — а можно увидеть вас сегодня же вечером?
— Но вы и так меня видите, — вразумляюще ответил Агопян. — Я не нахожу никаких причин для столь частых встреч, подождите до конца недели, а тем временем…
— Мне кажется, я понимаю, каким образом поддерживается существование моих иллюзий, — сказал Купертино. — Каждый день я получаю дозу фрогедадрина, перорально, с пищей. Можно даже предположить, почему разрушилась часть иллюзорного мира — поехав в Лос-Анджелес, я пропустил одну дозу. Или, как вы говорите, виновата усталость — и тот и другой вариант доказывают мою правоту: мой мир иллюзорен. Чтобы понять это, не нужны ни анализ крови, ни филологи из Калифорнийского университета. Кэрол мертва, и вы это знаете. Мы на Ганимеде, вы — мой психиатр, я нахожусь в заключении, нахожусь четвертый уже год. Так ведь? Агопян не отвечал, его лицо оставалось бесстрастным.
— И я никогда не был ни в каком Лос-Анджелесе, — прервал затянувшееся молчание Купертино. — Скорее всего, место заключения, весьма невелико по размерам, и вся моя свобода передвижения чистая иллюзия. И с Кэрол я сегодня не встречался, верно?
— А как вы себе это представляете — «анализ крови»? — медленно проговорил Агопян. — Как вам такое и в голову пришло? — По его лицу скользнула улыбка. — Поймите, Джон, если ваш мир иллюзорен, анализ крови тоже будет иллюзорен. Так какой же вам от него толк?
Об этом Купертино не задумывался; он ошеломленно молчал, не в силах ничего ответить.
— И это личное дело, которое вы попросили у доктора Грина, — продолжал Агопян, — которое вы получили, а затем передали в Калифорнийский университет на анализ. Ведь тогда и оно — иллюзия. Так что, каким образом результаты всех этих исследований могут…
— А вот этого вы, доктор, не должны были знать, — сказал Купертино. — Вы вполне могли быть осведомлены, что я звонил доктору Грину, попросил у него документы и получил их, — Грин собирался с вами поговорить. Но мой звонок в университет и просьба провести анализ документов — откуда бы вам об этом знать? Извините, доктор, но присутствие в структуре такого логического противоречия надежно доказывает ее ирреальность. Слишком уж много вы обо мне знаете. Пожалуй, я придумал, каким способом можно проверить справедливость моих рассуждений, проверить с абсолютной точностью.
— И какой же это способ?
Голос Агопяна звучал холодно и отстраненно.
— Вернуться в Лос-Анджелес. И убить Кэрол еще один раз.
— Господи боже, да как вам…
— Женщина, которая мертва уже три года, — усмехнулся Купертино, — не может умереть снова. Скорее всего, окажется, что убить ее невозможно. — Он потянулся к видеофону.
— Подождите, не выключайте, — торопливо остановил его Агопян. — Послушайте, Купертино, теперь я должен связаться с полицией, вы меня просто вынуждаете. Не могу же я сидеть сложа руки и ждать, когда вы поедете и убьете женщину во… — Он оборвал фразу. — Я хотел сказать — совершите второе покушение на ее жизнь. Хорошо, Купертино, я готов признать несколько обстоятельств, скрывавшихся прежде от вас. В некотором смысле вы правы, мы действительно на Ганимеде, а не на Земле.
11
Окленд — город в нескольких километрах от Беркли; эти города практически сливаются.