Буря на Волге

Протокол и акт были написаны по установленным формам, как приказал пристав. Все бумаги, какие нашлись в несгораемом шкафу, вместе с завещанием на имя Стрижова были запечатаны в огромный пакет и отправлены с нарочным приставу.

Схоронили Пронина на том же кладбище, где покоилось тело его благоверной супруги Акулины, рядышком. Плакальщиков было немного. Матрена помочила глаза, склонясь над свежей могилой.

Вскоре заморосили осенние дожди, засвистали и завыли бури, кидая охапками желтые листья со старых скрипучих берез. В начале суровой зимы укрепился на Волге лед, присыпанный первыми порошами. Установилась зимняя дорога. В один из зимних дней по ее ровному, гладкому полотну пронеслась лихая тройка с двумя звонкими колокольчиками под дугой и бубенцами на уздечках пристяжных. На облучке сидел ямщик — широкоплечий детина, в овчинном тулупе и барашковой шапке. Ясное морозное утро веселило сердце седока, молодого человека. Каракулевая шапка ухарски заломлена набекрень. Аккуратно подогнанный по фигуре енотовый тулуп. Маленькие черные усики старательно закручены в скобки. Молодой человек улыбается: «Эх, вот приложу этот капиталец к тому, который удалось получить прошлой зимой от выгодной и счастливой женитьбы...»

Это едет Андрей Петрович Стрижов, племянник Пронина. Ему двадцать семь лет, но он уже владелец большого буксирного парохода и пяти громадных деревянных барж, которые он в конце навигации установил на зимовку в Соляную Воложку. В прошлом году он женился на Машеньке Черных, дочери крупного владельца пароходского и баржевого хозяйства на Волге.

Андрей Петрович служил капитаном на большом буксирном пароходе «Архип», названном по имени его владельца. Потому ли, что Андрей Петрович уже хорошо успел изучить псе плесы и перекаты от Рыбинска и до Acтрахани, или по другим причинам, но хозяева питали большое уважение к этому молодому капитану. Правда, старый лоцман Баскаков лучше знал и то, и другое, но таким уважением не пользовался. Хозяева говорили о Стрижове так:

— Парень он дельный и к жизни способный...

Архип решил выдать за него дочку Машу. Машенька и сама частенько приглядывалась к Стрижову, когда ездила на пароходе по своим личным или отцовским делам. Карие искрящиеся глаза Стрижова притягивали девушку. Машенька любила бывать на верхней палубе в вечерние часы, когда берега Волги красились в яркие цвета, разливаемые закатом. Да и капитану Машенька казалась привлекательной, особенно когда ее пышные волосы шевелил легкий ветерок, а зеленоватые глаза посматривали на него из-под длинных ресниц. Андрей, конечно, и в мыслях не держал жениться на хозяйской дочери. Хотя иногда и подумывал: чем черт не шутит, когда бог спит, закрыв глаза, на перине седьмого неба!..

Однажды вечером, сидя на реечном диване около штурвальной рубки, Андрей Петрович советовался Баскаковым, как удобнее и с наименьшим риском пройти перекат с изломанной линией фарватера. В это время Маша, накинув на плечи пуховый платок, вышла из каюты, и присела рядом с капитаном.

— Что, Андрюша, так задумался? — ласково спросила она, дотронувшись мягкими, теплыми пальцами до руки капитана.

— Да вот, Марья Архиповна, впереди мелкий перекат, а время к ночи...

— А если часть баржей оставить на якорях и потом зайти? — посоветовала хозяйка.

— Это-то оно хорошо, да времени много уйдет, если членить караван...

— Ну смотрите, вы — капитан! — улыбнулась девушка.

И улыбка эта показалась Андрею какой-то особенной, робкой и зовущей...

Машеньке шел двадцатый год, и Архип Васильевич задумывался: «Маша у меня расцвела, как маковый цветок, а свахи пороги не обивают...» Он решил действовать сам. Однажды вместе с дочерью явился на пароход, шедший порожняком на Каму за баржами. Кругом чистота и порядок. Капитан был на своем месте. Это очень нравилось хозяину. Архип Васильевич и Маша поднялись на верхнюю палубу, встали поближе к обносу, смотрят, как меняются виды гористых берегов, сплошь заросших дремучими лесами.

Архип как-то неожиданно перекинул свой взгляд на капитана.

— Маша, смотри! А ведь капитан-то у нас молодец! Как ты находишь?

— Это я и сама давно заметила, — улыбнувшись, тихо проговорила она.

— Ну! Ах ты, кукла гуттаперчевая, — весело рассмеялся отец. — A я думал, ты не замечаешь.

— Ты думал, у меня глаз нет? Посмотри, какие большие... — смеясь, ласкалась к отцу Машенька.

Стрижова было решено приписать к семье Черных, Когда поздней осенью все пароходы и баржи были поставлены на зимовку в затон, «Архипа» с пятью баржами Стрижов оставил в Соляной Воложке.

Хозяева, чтобы не откладывать дело в дальний ящик, с окончанием навигации решили сыграть свадьбу. В день богатой свадьбы съехалось много гостей. Кричали «горько!» Андрей с Машей подслащивали им вино. С налитым до краев бокалом поднялся сам Архип. Гости тоже встали.

— Дорогие гости! — крикнул Архип.— Поздравим новобрачных, заключивших союз в божьей церкви перед святым евангелием для будущей совместной, счастливой жизни... И я думаю, что наша марка как отца, так и моих деток будет всегда высока на Волге, — Архип сделал паузу.

Гости закричали:

— Ура!

— Так вот, — продолжал Архип, — в дар моим любимым деткам я отдаю тот самый пароход, на котором Андрюша честно, как отцу родному, служил капитаном. И в придачу к нему пять баржей в полной исправности! Пользуйтесь благами, дети мои!

— Браво! Ура! — кричали гости.

И вот Андрей Петрович, оставив свою Машу, едет в Шелангу к приставу, по делу своего дяди — Пронина. Тройка быстро проскочила через Волгу, к горному берегу.

— Куда прикажете? — оглянувшись, спросил ямщик.

— В Шелангу! — крикнул Стрижов. — В Шелангу, родной! Дельце есть такое... «Ах, мать честная, как это его так ловко шлепнуло ремешком, что и не дыхнул ни разу...» — думал Стрижов, вспоминая своего дядюшку,

Тройка остановилась у подъезда, где жил пристав.

Андрей Петрович быстро, почти по-детски, вскочил на ступеньки крыльца, стряхнул снег с кукморских, с красными мушками, валенок и быстро вошел в открытую дверь. Пристав только что допил утренний чай и с папироской в зубах шарил выпуклыми глазами, ища спички.

— К вам, Иван Яковлич! — доложила прислуга. — Молодой человек, приехавши на тройке.

Пристав, немножко смущенный таким ранним визитом, встретил Стрижова подозрительным взглядом.

— Что вам угодно, молодой человек? — произнес он, оглядев с ног до головы вошедшего.

Андрей Петрович немножко смутился, но скоро выправился и промолвил:

— Ваше благородие, — тихо начал он, — извините за такое раннее беспокойство... Приехал я к вам, ваше благородие, по делу печально и, можно сказать, трагически погибшего моего родного дядюшки Пронина.

Стрижов низко поклонился.

— Очень и очень рад вас встретить... — с льстивой улыбкой произнес пристав. — Так вот, оказывается, ты какой... А я ведь полагал, просто вахлак-бурлак, смолена ширинка... Садись, садись, вот сюда, поближе к печке. Хочешь чаю? Замечательный чай? Покушай-ка! — пристав топтался около Стрижова, угощал и потирал руки от удовольствия. — Как это ты так неожиданно пожаловал! Хоть бы сообщил письмишком, телеграммкой, что, мол, еду. А тут вот и принять нечем такого дорогого гостя... А сам думал: «Сколько же все-таки поддудит?» — Весьма сожалею вам, молодой человек, ей-богу, сожалею... — с печальной ноткой в голосе произнес пристав. Ваш дядюшка был честнейшей души человек. Сколько он вложил труда и терпенья, чтобы сколотить такой капиталец!.. А под старость лет не пришлось порадовать свою душу нажитым добром. Ушел на тот свет самым праведным человеком... Царство ему небесное... — пристав прослезился и трижды перекрестил свою опухшую физиономию. — Капиталец, который остался после вашего дядюшки, завещанный вам по родству в наследство, хранится в надежных руках... А вот это завещание вашего дядюшки, — пристав подал пакет Стрижову, подчеркнуто кланяясь.

— Благодарю вас, ваше благородие, за оказанную заботу, — Стрижов тоже поклонился. — Ваше благородие! Может быть, вам желательно прокатиться в дядюшкино гнездышко? Прошу не отказать в любезности. Тройка у крыльца, а погодка чудная...