Страница 28 из 30
Используя свой богатейший летный опыт, Владимир пункт за пунктом разбирал с товарищами положение о новом чемпионате мира. Сообща искали решение той или иной задачи. После опробования и обсуждения одного варианта, одной схемы, брали другую, третью, четвертую... Все это тут же отрабатывалось в воздухе.
Вся команда работала с предельным напряжением сил и способностей.
Вот после одного из полетов возвращается Владимир. Видно, он очень устал, но едва спрыгнул с плоскости самолета, радостно говорит:
— Понимаешь, нашел все-таки! Нога с небольшим опережением, и ручка точно в сторону. Срыв — и сразу же на вывод. Отлично получается! — и прихлопнув рукой непокорную прядь волос довольно улыбается.
Первый обязательный комплекс был труден и в физическом отношении. Имелось два момента, когда самолет в течение почти двух минут пилотировался в перевернутом положении. Повиснув на ремнях вниз головой, под воздействием непрерывно давящего усилия на ручку управления, летчик осуществлял тонкие, координированные движения элеронами. И после такой нагрузки предлагалось выполнить «колокол», фигуру, требующую ясной головы и идеальной координации. Заканчивался комплекс сложнейшей фигурой высшего пилотажа — виражом с вписанными в него «бочками».
Особенно трудно было нашим девушкам (они выступали по той же программе, что и мужчины). Но все они мужественно переносили нагрузки, и только размазанная тушь на припухших веках выдавала спрятанную за веселой улыбкой усталость от напряженных полетов.
При составлении перечня фигур для обязательного неизвестного («темного») комплекса организаторы постарались обойтись минимумом отрицательных штопорных вращений, совершенно исключив отрицательные штопорные «бочки» и «полубочки» на вертикалях. Такие фигуры обычно являются украшением комплекса, но зарубежные спортсмены не очень-то охотно вставляют их в свои произвольные комплексы, а в «темном» стараются и вовсе их избегать.
Трудно было разобраться в правилах, касающихся различий при составлении произвольных комплексов полуфинала и финала. И зачастую получалось так, что фигуры очень сходные нужно было считать различными, и наоборот — непохожие даже по знаку перегрузки (по виду полета) считать одинаковыми. Опять-таки сообща долго думали над решением всех этих сложных и запутанных вопросов.
Основная работа, конечно была с произвольными комплексами. Мало просто разобраться, какие фигуры взять для первого, а какие для второго комплекса. Велась большая и тщательная селекция, отбирались фигуры, которые увязывались по скоростям, а комплекс, составленный из них, хорошо держался по месту и высоте, точно выдерживал сумму коэффициентов трудности. Все это — дело далеко не легкое, и не случайно, составление произвольного комплекса обычно занимает долгие недели, поглощая все свободное время. Вместе с тем, это очень увлекательный и радостный труд.
Затем следует отработка и шлифовка комплекса, когда от полета к полету уточняется место той или иной фигуры, отрабатывается скоростной режим, уточняются тактические маневры при работе в различных погодных условиях и т. д. Так в напряженной работе проходят день за днем, полет за полетом.
Надо сказать, что Мартемьянов быстро справился с этой задачей, и спустя две недели после приезда в Ессентуки его комплексы в основном были уже готовы. Он никогда не работал в полсилы, и если выходил на точку — было на что посмотреть! И все мы тянулись за ним. Мне много раз приходилось наблюдать за работой Владимира в зоне, и что поражало — никаких отступлений от принятой схемы и программы полета. Высшая точность, аккуратность и дисциплина во всем!
Он снова и снова отрабатывал казалось бы хорошо известные фигуры и комбинации. Да, Мартемьянов, наш Мартин, был великий труженик. И становилось ясным, в чем причина удивительной стабильности результатов выступлений этого замечательного летчика, абсолютного чемпиона СССР и абсолютного чемпиона мира.
Еще раз убеждаешься в правоте одного философа, утверждавшего, что талант — это дверь, которую открывает труд. Дисциплина полета и трудолюбие — вот единственно верный путь к вершинам летного мастерства.
Лично я не очень-то верю в собственное признание Владимира о том, что выступление на IV чемпионате мира в Москве было его «лебединой песней». Наверное, это он утверждал из-за обычной, всегда присущей ему скромности. Слишком много было у него жизненных сил, чтобы можно было принять такое заявление всерьез, и слишком серьезно он готовился к чемпионату.
...Железный режим дня. Подъем. Зарядка. Холодный душ под собственный аккомпанемент: «Пою тебе, бог Гименей»... (а в душевой — сумасшедший резонанс). Затем аэродром, полеты. Мартемьянов обычно просил планировать его полеты в первую очередь, чтобы в часы, остающиеся до обеда, готовиться к экзаменам — Владимир заканчивал курс отделения журналистики Высшей партийной школы при ЦК КПСС.
После обеда — разбор полетов, подготовка к новым полетам, стадион, ужин. Свободное время уходило, как правило, на работу с комплексом или просто превращалось в вечер вопросов и ответов. И снова душой таких бесед был Мартемьянов.
Но время идет, скоро отбой. Владимир встает, потягивается, подходит к окну, щурится в чернильное небо:
— Интересно, какая завтра погода будет с утра. Хочется облетать еще один вариант.
А минут через десять, уже лежа в постели, слышу его еле различимое бормотание:
— Я успокаиваюсь...
И сосредотачиваюсь на своем лице...
— это он повторяет комплекс формул успокаивающей части психорегулирующей тренировки.
Погода стояла весенняя, ясная, и в редкие свободные часы Мартемьянов уходил в горы с этюдником, сделанным экспромтом из альбома, рисовать Эльбрус. Он мог часами слушать музыку.
Это был в высшей степени разносторонний человек, тонко чувствующий прекрасное. Он любил жизнь, и она платила ему тем же.
Раннее утро 13 апреля было чудесным. Все искрилось и сверкало на солнце. Видимость была такая, что на седом Эльбрусе просматривались мельчайшие морщинки далеких ущелий и пропастей. Земля дышала глубоко и свободно. В бездонном голубом небе дружно пели неугомонные жаворонки. Владимир был в приподнятом настроении: накануне он нашел удачную концовку комплекса, и ему не терпелось проверить ее.
— Борис Петрович, — сразу после построения обращается он к руководителю полетов, — дайте мне, пожалуйста, первую зону.
Зона эта расположена всего в трех километрах от аэродрома в направлении Эльбруса и хорошо просматривается. Получив разрешение, Владимир спешит к наблюдателю Евгению Каинову — парню, от зоркого и наметанного глаза которого не укроется ни одна, даже малейшая ошибка в полете.
— Женя, вот тебе комплекс, я переделал концовку и вернулся к старому началу. Посмотри, как оно будет.
Обычно свой произвольный комплекс Мартемьянов начинал стремительной, прошивающей всю пилотажную зону снизу вверх линией, с выходом в перевернутый полет, и на этой линии размещал фиксированную через 90 градусов «бочку».
И он улетел, чтобы больше никогда не вернуться...
Небо, ты радость,
И ты наша беда!
Небо — полета счастье!
Но иногда
В небе
Ломаются крылья.
И сыновей
Прячет земля навсегда...
[3]
Дорогой Димка! Если ты будешь когда-нибудь в этих местах, склони голову — как склоняют сейчас сотни людей — перед памятью человека, который на протяжении шести лет олицетворял спортивную славу нашей Родины.
Таким он и остался в памяти у нас — сильный, энергичный, всегда готовый к действию.