Страница 61 из 77
— Давайте вместе прослушаем пленочку, — повел густой бровью он.
Собственный голос, отчетливо выговаривающий слова разной степени грязноватости, Савва выслушал все с тем же видом вежливого недоумения.
— Ты про кого надо пиши в своей заграничной цидульке, а про кого не надо, уж ты завяжись. Есть люди, за которыми стоят серьезные люди, — вслух процитировал Савву следователь. — Что же это за серьезные люди, по заданию которых вы сделали Питеру Зернову последнее предупреждение? И ведь смотрите, как получается: действительно, оно оказалось последним…
— А никаких серьезных людей нет, — вяло откинулся Савва на спинку железного, намертво прикованного к полу стула — элемент, сохранившийся, должно быть, в современном уголовном розыске от средневековых судилищ. — Я хотел придать себе важности, а главное, воспрепятствовать Петру написать обо мне не то, что надо.
— «Не то, что надо» — это как?
— Ну я же признался, мы с ним беседовали о том о сем… На словоохотливость меня повело, наболтал лишнего.
— Про русский бизнес, от которого Питер Отпугивал инвестиции своими публикациями?
— И про это тоже. Но это мое мнение. Исключительно мое.
Савва слегка расслабился. В данный момент за ним стояли действительно серьезные люди, он чувствовал их дыхание своей толстой спиной. Все зависело от его поведения: поведешь себя умно — спасут, глупо — сдадут. Накануне допроса, в камере, он обдумывал стратегию и тактику, чтобы вести себя умно, но, не зная, в чем его обвиняют, не мог состряпать ничего дельного, кроме того, чтобы действовать по обстоятельствам, придерживать язык и чутко прислушиваться к направлению ветра. Если пленка — это все, что у них наработано, Савва считай что на свободе.
Но свобода — капризная дама… Умозаключив по Саввиному долгому молчанию и скупым ответам, что уязвить его имеющимися данными не получается, следователь, игнорируя его, поднял телефонную трубку и набрал номер.
— Здравствуй, Толян! — невольно слушал Савва. — Как там экспертиза поживает? Ну да, ну да… Шарики. Интересненькие такие шарики, слишком тяжеленькие для железных. Какой-какой металл? А что это такое? Ну сделай запрос на оборонное предприятие… Говоришь, проект секретного оружия? В стадии разработки? Спасибо, Толян, уважил! Акт пришлешь сейчас или потом? Мне бы лучше поскорей. Если не трудно. А то подследственный тут у меня сидит, прямо жаром из ноздрей пышет — так ждет акта экспертизы. Со сведениями из секретного НИИ.
Внутри Саввы что-то окаменело. Следователь блефует: слишком гладко течет его речь, обращенная к выдуманному, быть может, Толяну. Но в глубине души Савва отдавал себе отчет: только такой и может оказаться разгадка тяжеленьких шариков, которые срочно потребовались настырному синьору, родственнику писателя. «ЭММА» продавала за рубеж стратегическое сырье — спецметаллы, которые СССР держал на случай ядерной войны. Грызущий ногти племянник Герман встал перед глазами, как живой, и Савва с трудом подавил приступ тошноты. Ногти Германа тут были ни при чем: его тошнило от отвращения к ситуации, которой ему так долго и успешно удавалось избегать.
Теперь настала очередь следователю откидываться на спинку стула. Прицельно наводя на Савву взгляд из-под припухших век, следователь спросил:
— Так кому же это мы собираемся продавать военные тайны России, а, гражданин Максимов?
Гражданин Максимов сидел сгорбясь. На обтянутой шерстяной брючиной ляжке он чертил пальцем что-то замысловатое — насколько удавалось уловить, очертания Апеннинского полуострова. Оторвавшись от своего занятия, спросил:
— Добровольную помощь следствию запишете?
— Смотря чем поможешь, — пообещал следователь.
И Савва начал излагать то, что знал…
Широченный амфитеатр кинозала, построенного, как большинство кинозалов в мире, по образцу древнеримского Колизея, был заполнен весьма скудно. Собственно, в век торжества цифровой техники маловато становится преданных зрителей, которые готовы заплатить тысячу за двухчасовое зрелище, которое можно получить в безраздельное владение с правом без конца его прокручивать за каких-нибудь двести — четыреста рублей. Но сегодняшние зрители были зрителями особыми. Их банковским счетам, отечественным и зарубежным, не нанесли бы ущерба даже ежедневные походы в кинотеатр. Их костюмы, часы, запонки, броши отличались простотой, стоившей не меньше бюджета небольшой российской области. Их примелькавшиеся телезрителям программ «Новостей» лица с трудом скрывали — у кого жадное любопытство, у кого страх, у кого восторг, с которым ребенок встречает Деда Мороза. Потому что — и это главный секрет, который не скрыт лишь от избранных, — собравшиеся сегодня в арендованный на весь вечер кинотеатр «Полет» намеревались быть не зрителями, а участниками представления.
Режиссеры представления сидели на сцене, в президиуме, за покрытым красной скатертью — традиции! — столом. Их лица не растиражированы проституирующей аляповатостью телеэкрана, их опасаются затрагивать пестрые таблоиды. Изредка какой-нибудь из этих теневых персонажей внезапно оказывается на виду, рождая вихрь смятения, и о нем спрашивают: «Кто это?» — и, получив ответ, обычно тем более темный, чем более информативный, захлопывают рот или впадают в истерику. Но, в целом, такие люди не стремятся к дешевой публичности. Савва охарактеризовал их исчерпывающе: Очень Серьезные Люди.
Один Очень Серьезный Человек только что легкой пробежкой очутился на трибуне. Откашлялся перед микрофоном, переставил стакан с водой. Темно-серый его костюм-тройка с черным галстуком соответствовал его нынешнему положению: он только что перешел из тени в свет («перелетел», как гласила давно похороненная реклама финансовой пирамиды), и теневой налет не до конца с него стерся. Но перелетел он, надо отдать должное, на вершину. Зам главы президентской администрации Сергей Свечников отличался безукоризненным произношением и умением четко определять назревшие нарывы. Вскрывал их тоже безукоризненно — одним движением ножа.
— Глубокоуважаемые гости! — обратился он так, словно собравшиеся на самом деле были его гостями, что рядом не лежало с истиной: зал арендовался другими участниками через подставных лиц; умение присваивать чужие заслуги было одной из самых ценных деловых черт Сергея Геннадьевича. — Всех нас собрала здесь тревога о судьбе нашего общего государства, и поэтому я решаюсь говорить с предельной откровенностью. Всего два дня назад я вернулся из Германии, где находился с официальным визитом. Я разговаривал с канцлером…
Зал вежливо слушал, лишь дуновение эмоций время от времени рябью пробегало по этому спокойному пруду.
— Речь шла об инвестициях, в которых наша родина так нуждается сейчас. Я прямо спросил: «Герхард, почему немецкий капитал упорно отказывается вкладывать деньги в русский бизнес?» И получил в ответ: «Сергей, я призываю их делать это, но от всех слышу: имеет ли смысл вкладывать наши деньги, когда их отберет президент и растащат его приближенные, в то время как на нужды промышленности не пойдет ни гроша». Естественно, я не мог не спросить, каким образом у него сложился до такой степени непривлекательный образ России как поля инвестиций. И что бы вы думали? — Сергей Геннадьевич выдержал ораторски грамотную паузу — не паузу даже, а как бы сожалеющий вздох о тех, кто посягает на образ России. — Оказывается, здесь вина журналистов, причем в первую очередь иностранных. К моему прискорбию, таким оказался небезызвестный Питер Зернов. Вначале после своего прибытия, как вам известно, он сотрудничал с нами, результатом чего явилась нужная и своевременная книга «Сицилиец у власти», но теперь он раскрыл свое истинное лицо. Прикрываясь русским эмигрантским происхождением, втираясь в доверие облеченных властью людей, Зернов опубликовал ряд статей, представляющих российское государство в искаженном, непривлекательном свете. Стоит ли далёко ходить за примерами, когда я сам, — смущенно-доверительный смешок, — оповещен, что в случае моего назначения президентом нефтяной компании «Российская нефть» я должен буду ждать разоблачительного материала о моих доходах и биографин. Вы сами понимаете, глубокоуважаемые гости, что в моем положении может очутиться каждый из вас, пока по российской земле — нашей земле! — разгуливают Зерновы.