Страница 55 из 63
— Любая деталь имеет значение для следствия. Даже из прошлого Якушевой. Мы собираем сведения по крупицам. И благодарны каждому, кто может нам помочь, — совсем по-домашнему, мягким голосом объяснил Щеткин.
— Давайте попробуем, может, у меня и получится.
Войцеховский положил ногу на ногу и опять сцепил пальцы в замок. Его глаза были воспалены, наверное, не спал всю ночь, — подумал Щеткин. В этом они сейчас похожи…
— Тогда расскажите об образе жизни Ольги. Конечно, встречаясь нечасто, мало что можно знать о человеке. Хотя вы и были какое-то время женаты. Но она ведь была человеком публичным, светским, о таких всегда ходят слухи. И бывает, небеспочвенно…
— Ольга была отличным организатором. В курсе всех новостей в мире искусства. У нее было чутье на талантливых молодых художников. С ее легкой руки многие приобрели известность. Она так же организовывала выставки незаслуженно забытых художников, разыскивала картины среди их друзей, в частных коллекциях и даже за границей.
Щеткин одобрительно кивал. Образ Ольги вырисовывался вполне положительный. Хотя на фотопортретах, которыми были увешаны стены в ее доме, она выглядела довольно капризной и даже хищной дамочкой. Надо же, а оказывается, такая чуткая благодетельница!
— Хочу добавить, что Ольга была человеком весьма осторожным. Деловые отношения — это деловые отношения. К себе близко не подпускала…
— Замки в двери ее квартиры были открыты родными ключами. Их никто не взламывал. Кого-то она впустила, притом человека малознакомого, иначе осталась бы жива… — спокойно возразил Щеткин. И тут же сам себе возразил — правда, и знакомые бывают такие, что только держись…
— А вот эта ее черта. Даже не хотелось бы говорить об этом… Но придется. Ольга время от времени выбирала себе молодого мужчину в качестве…
— Любовника?
— Партнера в ее работе. С которым потом ее связывали не только деловые отношения. Естественно, я об этом ничего не могу сказать. Она же мне не докладывала. У нее вообще не было близких друзей. Возможно, только я. И то по старым заслугам… — горько усмехнулся Войцеховский. — Мы с ней прожили четыре года, и я еще тогда знал, что не единственный у нее…
— Потому и ушли?
— Да. Хотя вырывал ее из своего сердца, словно резал по живому мясу. Очень болезненно принимал решение.
— О молодых… э-э-э партнерах. Она появлялась с ними на людях? Как это теперь говорят, — тусовках?
— Да, она вводила очередного прихлебателя в мир искусства, появлялась с ним всюду. Даже занималась их образованием. Такая гуру в женском обличье… Мужчины, как правило, внешне были вполне на уровне. С хорошо развитой мускулатурой, уверенные. Она их обычно старалась приодеть, чтобы они выглядели достойно. Чтобы соответствовали ей. Как правило, это были провинциалы. И очень обучаемы. То есть парни не без способностей. Во всех отношениях, — иронично добавил Войцеховский.
— Были ли у нее какие-нибудь предпочтения? В смысле внешности. Цвет волос, глаз…
— Поскольку Ольга была брюнеткой, ей нравились светловолосые мужчины. Ухоженные, с классической стрижкой… Можно сказать, однотипные.
Щеткин делал какие-то пометки у себя в блокноте. Лицо его порозовело. И если бы Войцеховский знал его хорошо, то понял бы, что он все-таки помог следствию.
— А были ли среди знакомых Ольги иностранцы? Я имею ввиду ее деловые контакты.
— Сколько угодно. Когда она организовывала очередные выставки, иногда приглашала иностранцев-искусствоведов. Чтобы придать мероприятию международный статус. Ведь когда в СМИ появляется объявление «Международная выставка», это звучит, согласитесь, солидно…
— Соглашаюсь. Не называла ли она вам имена кого-нибудь из приглашенных иностранцев?
— Всех не помню, у меня дома в ежедневнике записано, поскольку она обычно приглашала нас с женой на такие мероприятия. Впрочем, имя одного из них помню — швейцарец Даниэль Кларк. Они собирались создать совместный проект, и Ольга даже планировала поехать в Швейцарию. Но прежде пригласила его. Они хотели обменяться выставками картин молодых современных художников — русских в Базеле, а потом швейцарских в Москве.
— Что вы знаете о Кларке?
— Швейцарец, живет в Базеле. Научный сотрудник местного художественного музея. Это все, что я могу о нем сказать.
— Но какой же у Ольги был к нему интерес? Базель — город маленький, неужели этот художественный музей может чем-нибудь поразить?
— Что вы! В Базеле находится старейшее в мире и полностью дошедшее до нас собрание шедевров мирового искусства. Его начали собирать еще в пятнадцатом веке. Мы туда ездили с женой два года назад. Впечатления незабываемые. В музее есть гравюры Дюрера. С ним дружил основатель музея… фамилию я запамятовал. Но как раз его коллекция и легла в основу Базельского художественного музея. Кстати, еще интересный факт — книгу Эразма Роттердамского «Похвала глупости» иллюстрировали два брата-художника, Гольбейны, тоже базельцы, и сделали к ней 80 рисунков. Началось все с шутки, — они читали эту книгу и на полях делали рисунки. Роттердамский потом десять дней забавлялся, рассматривая иллюстрации, и они ему очень понравились И с тех пор книга переиздавалась именно с их иллюстрациями. А еще о Гольбейне-младшем, — вы уж извините за многословие, просто это очень интересно, — самое известное его полотно «Мертвый Христос в гробу». Есть легенда, что моделью Гольбейну послужил неизвестный, утонувший в Рейне. И художник свел евангельский сюжет к скрупулезному описанию анатомии мертвого тела. Некоторые исследователи видят в этом определенное безбожие Гольбейна. Да, а вы знаете, что сам Достоевский был так потрясен этим полотном, что дважды упоминал его в своем романе «Идиот»?
Щеткин завороженно слушал Войцеховского и не отрывал от него взгляда. В какой-то момент он очнулся и заметил:
— Я столько узнал от вас интересного, не надо на лекции по искусству ходить! Надо же, Христос списан с утопленника, Достоевский о нем упоминает в «Идиоте»… Чудеса! Как тесен мир!
— Он не только тесен. Он очень интересен. Извините за невольную рифму…
— Так вы говорите, Ольга собиралась ехать в Базель… — вернул к действительности Войцеховского следователь.
— Недели две назад она мне об этом сообщила. И пригласила съездить в мастерские молодых художников вместе с Кларком, чтобы он оценил их работы. Но у меня в связи с большой занятостью не сложилось. А вчера я узнал, что Ольгу убили…
— Кларка тоже убили.
— Как?! Что вы говорите? Не может быть! Это же чудовищно!
— Это в самом деле чудовищно. Потому что они оба погибли от руки одного убийцы. Я мог бы вам этого не говорить. Но поскольку вы вращаетесь в кругах людей искусства, возможно, вы сможете нам помочь.
— В чем?!
— Найти убийцу. Человека, который тоже вращается среди этих людей. Вызывает у них доверие, потому что весьма образован, разбирается в искусстве. Чем-то он их… привлекает. И они с ним без опасения прогуливаются по ночной Москве, открывают перед ним двери своих квартир… А он их жестоко убивает: одним движением руки перерезает горло.
Войцеховский побледнел как полотно и на мгновение потерял дар речи.
— И Ольгу?
— И еще троих. Двоих иностранцев и одного русского. Все коллекционеры или искусствоведы. Догадываетесь, из-за чего он лишил их жизни?
— Деньги?
— Да. Но чем он их приманивал? Как вы думаете, что может настолько заинтересовать, допустим, иностранного искусствоведа, что он теряет всякую осторожность?
— Только предметы искусства. Он им обещал какие-нибудь редкостные картины, иконы или еще что-то, возможно, из антиквариата.
— Вот и я так подумал. Кстати, раз уж вы знакомы с людьми, занимающимися искусством, я вам назову несколько имен, а вы мне скажите — известны ли они вам.
— Пожалуйста. Чем могу…
— Самсонов Михаил Иванович.
— Я с ним незнаком. Знаю только, собиратель наград белой армии. Коллекцию нигде не выставлял, но все выставки по этой теме посещает. Никто не знает, что на самом деле у него в коллекции. А… он жив?