Стрельба по «Радуге»

— Хорошо, передам. Но учти, что ты обещал… — И он постарался успокоить женщину, добавив, что у них уже готовы материалы, оправдывающие Ивана полностью, и завтра они будут переданы по назначению, ибо сегодня просто не успели. И когда телефон отключился, спросил: — И что ты намерен сделать? У нас на руках собственные показания мерзавца, который подставил Рогожина. И медицинские свидетельства!

— Хорошо, но кричать не надо. Ты сам прекрасно знаешь, что в нашем государстве гораздо легче осудить человека, нежели оправдать. А когда он уже находится под арестом, тем более непросто его вытащить оттуда. И значит, в любом случае сам процесс принятия решения и освобождения из-под стражи будет более длительным, чем нам представляется. Не говоря о том, что еще и очень хочется. Мало ли, чего нам иногда хочется? — философски спросил сам себя Меркулов. — Вот ты себя спроси, Саня? И что ты ответишь? Ты — опытный и битый следопыт? Молчишь? Вот то-то и оно, дорогой мой. Я обещаю завтра, прямо с утра, начать движение…

— Да здравствует наш паровоз! — с мрачным видом кивнул Турецкий.

Слово «паровоз» на специфическом языке следствия обычно означает организатора преступления, который получает, в первую очередь, и максимальное наказание. Если участие его доказано. И потому никто из преступников не хочет оказаться в роли «паровоза». Кто этого не знает? Но Меркулов — сам бывший следователь — понял по-своему реплику Сани.

— Ты, однако, держи себя в руках, — заметил он строго.

— Не бойся и ты, Костя, я тебя никогда не выдам. Чего бы тебе там продажные менты ни клеили. Ты у нас — главный пахан, на тебя и вся надежда угнетенных и униженных российским доблестным правосудием страстотерпцев.

— Все сказал?

— Ну… почти.

— Не юродствуй!

— Никогда не буду. Особенно в твоем присутствии. Есть подходящий анекдот…

— Только тише, люди же спят…

— Ага. Но он про глистов.

— Тьфу, будь ты!.. — Меркулова передернуло, он даже чашку отставил.

— Не бойся, совсем безобидный. Сынок спрашивает папу, мол, правда, что наружи солнышко светит и травка зеленая? «Правда, сынок». — «А почему мы — здесь, а не там?» — «Родину не выбирают, сынок…»

Меркулов чуть не подавился и зверскими глазами уставился на Турецкого. Но — быстро «отошел», увидев, как скорчился от смеха рассказчик, и даже сам хохотнуть изволил.

— Нет, Саня, как был ты порядочный сукин сын, так им и остаешься, ничто тебя не может исправить…

— А зачем, Костя? — Александр состроил печальную мину. — Ты же сам только что заметил, что у нас посадить всегда проще, чем разобраться. Поверь мне, раньше бы я этого не сказал. Ты ж меня знаешь, фронда была реальна до определенной грани. Да и какая там фронда! Так, шутить изволили. А насчет родины, знаешь? Могли б, так уж давно за бугром обретались. Совесть почему-то не позволяет. Так что, давай кончать с чаепитием и займемся спасением честного человека. Сам видишь, о чем приходится заботиться! Не о наказании преступника, а об официально провозглашенной возможности защитить жизнь невиновного человека, пострадавшего от действий оного бандита.

— Саня, я с тобой полностью согласен, но заострять не будем. У нас много несовершенства. Но мы же стараемся. Вот и в данном случае уточняем свои позиции, разве не так? Это же естественно…

— Слишком много, Костя, а это не естественно. Но на досуге прикинь, откуда у генерала с честным и достойным послужным списком нашлись многие миллионы на покупку огромного дома в самом престижном районе Подмосковья? Я знаю, ты скажешь: жена получила наследство. Все верно, получила, даже необходимые справки имеются в наличии — для случайной ревизии. И решительно никакого отношения к такому факту не имеют ни таможня, ни… Да ладно, Костя, надоел я тебе до чертиков, поеду-ка лучше домой. Водки у тебя все равно нет, а и была б, так не дал бы из жадности…

— Из заботы, дурилка ты деревянная. Не ломись хоть тут в открытые ворота.

— Не буду, Костя…

Турецкий поднялся, изысканно раскланялся и на цыпочках отправился в прихожую.

Про наезд на себя он рассказывать не стал: зачем волновать… Тем более, что дежурный в МУРе посмеялся, покачал головой и коротко записал сообщение Турецкого, чтобы с утра передать его Владимиру Михайловичу. А уж тот сам знает, как разбираться с этой братией. Наверное, поэтому МУР и не угоден многим «шишкам». Разные у него были времена — и лучшие, и худшие, слава богу, и время понемногу исправляется…

Эпилог

КАЖДОМУ — СВОЕ

Утренняя оперативка в «Глории» подходила к концу. В разгар обмена мнениями позвонил Меркулов и сообщил Турецкому новость.

Костя успел созвониться прямо с утра с Минюстом, а затем договорился с руководством следственного изолятора, в котором содержался Рогожин, о его переводе в другой изолятор на время проведения следственных действий относительно заявления, в котором Иван Васильевич обвинялся в превышении должностных полномочий. Ввиду этого, все материалы, добытые «Глорией», должны немедленно лечь на стол нового следователя, который только что был назначен. «Говорят, честный человек», — добавил Костя. Это была благая весть.

Появилась и другая. Скорее, пикантная, нежели действительно серьезная. Оказалось, что отлет госпожи Шевченко, как выяснил Меркулов у «своего человека» в Федеральной службе безопасности, был не переездом ее на новое место жительства, а просто побегом. И, что важнее, эту приятную новость вчера вечером сообщили ее супругу, обретающемуся на нарах. Это известие оказалось для Ловкова серьезным моральным ударом. Вроде бы с ним даже истерика случилась. Попросту «кинула» его Зинаида Борисовна, забрав то, что принадлежало лично ей, в частности виллу на Кипре и несколько банковских счетов, которые у них еще не успели заморозить.

А вот с домом на Рублевке произошло нечто не совсем понятное. Идут разговоры, правда, никем пока не подтвержденные, что там собираются открыть какое-то заведение, типа пансионата для руководства таможенного Комитета. Поэтому, мол, и суета такая с ускоренным строительством. А названный генерал будто бы курирует этот проект.

Вместе с женой Вероникой, особой молодой, но пробивной, как большинство генеральских жен. И еще «красивая» деталь. Якобы бывшие коллеги Ловкова, также пребывающие в отставке, вынудили его продать этот дом. Причина пока неясна, но она определенно есть.

Турецкий молча внимательно слушал, однако на этом пункте запнулся:

— А почему тогда это не делалось гласно? Почему осуществлял «законность» какой-то заштатный нотариус, оформлявший и другие преступные действия своих клиентов? Не вяжется что-то, Костя. По-моему, тут какая-то липа. В очередной раз спешно заметаются следы.

— У меня тоже есть некоторые сомнения, но нет пока доказательств от противного. А пансионат? Ну, что ж, не знаю, внешне вроде все пристойно. Вполне может быть. Большой, говоришь, дом-то?

— Вполне приличный. Слушай, а ты наверняка знал, как когда-то известный полярник Иван Папанин себе дачу построил на канале Москва — Волга и собственный канал к своему дому прокопал? Так вот, говорили, Сталин к нему приехал посмотреть, как тот устроился, а потом и говорит: «Мне кажется, что у детей работников Главсевморпути будет хороший пионерский лагерь». Так оно и получилось, подарил Иван Дмитрич детям своих сотрудников выношенное своими руками «детище». Даже газеты писали. Но ведь, Костя, то ж был все-таки Сталин. А теперь я ничего не знаю, и ты не терзай мою душу сомнениями… Да, Кость, а откуда тебе стало известно, что Ловков плохо себя чувствует? Может, он просто «отмазаться» хочет? Из тюрьмы слинять? Мол, теперь я, ребята, гол как сокол, страдаю всеми душевными заболеваниями, чего держать-то в узилище? Отпустите, сделайте милость, я уеду, ей-богу, покину все, может, родная жена на Кипре своем примет? Уж подайте бывшему члену государственной думы, который шесть дней не ел. И наши сердобольные дяди посожалеют, да и пойдут ему навстречу. Ну, а Ваня, что ж, пусть он пока посидит, чего ему? Ну, еще кто-нибудь попытается сунуть ему нож под ребро, а может, и не успеет.