Страница 9 из 38
Я рассказал все как есть, пожаловался на жизнь. Ничего здесь не умею, не знаю, учиться трудно, никто со мной не общается — поговорят вежливо да убегают в свои лаборатории и аудитории. Досуг проводить негде.
— Ну что ж, — говорит она, — обстановку ты изучил. Изменить ее нельзя, это — данность, в которой ты все-таки хочешь жить. Следовательно, осталось решить — чего хочется в этой ситуации тебе самому!
А чего мне хочется? Я вздохнул. Вдруг увидел себя на палубе яхты в Тихом океане, я такой мускулистый, красивый, в белых брюках, и две девчонки ко мне льнут. Вот только понятно, что девчонки здесь мною вряд ли заинтересуются, а одному на яхте плавать — мало радости.
— Наверное, все-таки на работу надо устроиться, — неуверенно сказал я.
— Что ж, мы можем провести тесты, и ты решишь, чего именно добиваться.
Я согласился. Мы тут же пошли в Субмир, и Маша провела мне тесты — какие у меня профессиональные склонности, чего мне на самом деле в жизни хочется.
— По тестам ты тяготеешь к сфере «человек-человек», — сказала Маша, — это, несомненно, твое призвание. Скорее всего, это различные сферы ухода...
— Горшки выносить? — не удержался я.
— Ну что ты! Ведь и я сейчас ухаживаю за тобой, помогаю тебе. Это психология. Медицина. Спасательная служба — впрочем, туда тебе не стоит. Отчасти педагогика, но об этом тебе думать сейчас рано. Может быть, педагогика раннего возраста...
— Младенцам пеленки менять, что ли?
— Нет, это гораздо сложнее, чем менять пеленки. Но нет, пожалуй, уход не для тебя. Тогда различные сферы менеджмента — например, подбор хобби, туристских маршрутов, опека и сопровождение, потребительское консультирование... стоп, ведь ты и в прошлом занимался чем-то подобным! Но у нас это гораздо сложнее. Надо изучить психологию практически в полном объеме. Вначале, конечно, сдать школьный минимум. Все это вполне возможно... тебе неинтересно, Борис?
А я слушал ее и представлял — вот сейчас я засяду и стиснув зубы, выучу этот школьный минимум. Потом целый год или два изучать психологию. За это время я выучу столько, сколько в норме усвоил бы лет за тридцать. Тоскливо, тяжело, но надо.
Потом я становлюсь, значит, крупным экспертом по гаджетам. Если находится какая-то дамочка, не способная по описаниям выбрать себе подходящий комм, появляюсь я, такой белозубый и красивый, анализирую особенности этой дамочки и вместе с ней мы принимаем решение о выборе самого правильного гаджета с набором самых необходимых именно ей функций.
Наверное, эту работу я должен безумно любить. В свободное время я опять же упорно изучаю искусство современного танца. До пота, до кровавых мозолей. Наконец я как равный могу пойти... ну не в физцентр, что мне здесь, с лауреатками и гениями танцевать? В городской обычный клуб. Там знакомлюсь с девочкой из коммуны, втираю ей про гаджеты... нет, лучше про свои подвиги в Космическом Патруле. Она с горящими глазами рассказывает мне про новую экспериментальную пищефабрику, там экологическая цепочка из трех звеньев, а не из пяти, как обычно. Потом мы трахаемся...
Нет, можно, конечно, куда-нибудь съездить, посмотреть мир, даже слетать на Луну. Но ведь я и у нас ездил — был в Праге, Берлине, Таиланде, Турции. А на Луне что я забыл?
— Знаешь, Маша, — сказал я, — я вот тут так подумал... Все-таки тяжело жить без родины. А может, мне лучше домой вернуться?
Провожала меня одна Маша. Мы шли к раме кружным путем, через здания Физцентра, через площадь, которой я еще не видел. На площади торчал памятник. Наверное, опять Ленину или товарищу Смирновой. В общем-то памятников у них немного, но старые они не разрушают.
Я подошел ближе и остолбенел.
На постаменте в позе мыслителя восседал каменный Мурикс!
Я сначала не поверил. Но и надпись там имелась: «Дмитрий Муров. Покорившему время — от благодарных потомков».
Я повернулся к Маше:
— Можешь рассказать своему другу, — произнесла она, — хотя, думаю, ему это безразлично.
— Неужели он такой великий? — вырвалось у меня. Маша кивнула и ответила:
— Он — один из гениев, опередивших время. Наука вашего периода еще не была готова к таким прорывам. Но во время войны, когда уже сформировалась Коммуна, он, смертельно больной, сумел найти ученых и передать им свои записи. Ведь лучшие физические лаборатории были тогда в США, и они уже были почти готовы к разработке тектонического оружия, основанного на теории Дмитрия. Наши ученые смогли благодаря этой теории построить гравитационные энергостанции, совершить переворот в науке. Мы решили проблему энергии — и вместе с тем проблему питания и обеспечения человечества, защиты наших границ с помощью энергетического поля. Этот научный прорыв фактически и позволил нам создать наш мир, вот таким, каким ты его видишь. Что было бы без этого? Неизвестно. Возможно, полное уничтожение всего мира, если не войной, так экологическим кризисом.
— Так он поэтому и вернулся! — понял я.
— Да. Ему было очень тяжело принять это решение. У нас он впервые почувствовал себя счастливым, свободным и равным другим людям. Он был среди своих. Он пожертвовал собой ради нас, понимаешь? Чтобы мы жили. Он вернулся в свое время, где у него была только комнатка в подвале, безденежье, одиночество, насмешки — и впереди война и смерть.
— Ну не так уж ему и плохо, — буркнул я. Настроение испортилось.
Опять получается, что Мурикс и они все тут — какие-то Д'Артаньяны, а я как говном облитый.
Не такой уж я плохой человек, между прочим!
— Ты помоги ему там, — попросила Маша, — это очень важно. Он в вашем мире не может приспособиться, он не способен жить для себя. Не бросай его, ведь ты ему друг!
Я попрощался с Машей довольно холодно и без колебаний шагнул в раму.
Отсутствовал я в нашем мире всего десять минут. Так что проблем не возникло. Мурикс, конечно, прыгал вокруг меня с вопросами. Я коротко ему описал ситуацию, не вникая в подробности. Общаться с живым Муриксом, заискивающим маленьким очкариком, этаким шкетом в одежде с рынка, было куда приятнее, чем с ним же каменным. Этот Мурикс меня считал за авторитет и чуть ли не сверхчеловека. Я и дружить-то с ним не собирался — подумаешь, опустившийся бывший однокурсник. Я в жизни кое-чего добился в отличие от него!
На работу вернулся на следующий день, там ничего не изменилось. А вот с Веркой мы вдруг помирились! Она же ребенка хотела, давно уже. Прихожу — сидит ревет. Я подошел, обнял и говорю: «а давай ребенка заведем».
Короче, теперь у нас растет дочь. Я теперь приличный человек — квартира, семья, должность. Дочь у нас классная, похоже, гениальная, и ругаться мы вообще перестали — чего ругаться-то. Кстати, мне как-то приснилось, что я снова в будущем, и там вроде какая-то книга, и в ней — основоположница чего-то там... Катерина Круглова. А может, я правда такое видел? Не зря же мне обязательно именно Катькой нужно было ее назвать!
А Муриксу я подсобку выделил в одном из наших магазинов, там все равно пусто. И устроил к нам программером — работы немного, так что время у него есть, но теперь хоть зарплата поприличнее, он и квартирку небольшую снимает. Хрономовер он уничтожил. Говорит, нет смысла, опасно это. Вместо этого сейчас работает над проектом энергостанции на гравитонах.
Неприятно, конечно, думать, что война будет. Но это и так было понятно — с каждым годом все больше обстановка в мире накаляется.
А может быть, даже и спокойнее стало жить. Вот прихожу я с работы, с Катькой поиграю, потом сажусь резаться в «Ворлдкрафт».
И понимаю, что время сегодняшнее, в которое мы живем — это, может быть, самое лучшее, самое спокойное и счастливое время. И другого такого уже никогда не будет.
Александр Харченко
Мир и его мама
— Ты хоть огурчиков-то поешь на дорожку, — сказала мама, заряжая в стерилизатор целую батарею банок. — Огурчики домашние, с грядки. Пупырчатые! В столовой таких не подадут!