Страница 15 из 38
Щёлкнув по экрану, Марьятта стёрла сообщение. «Нет, Джорди. Ты симпатичный, умный и всё такое, но нет, извини. Я не поеду с тобой на яхте. Я очень хочу поехать вместо этого в Ереван, но туда я тоже не поеду. Я буду сидеть здесь и ждать его. Так правильно».
Ей было тринадцать, когда на экранах впервые стал появляться высокий некрасивый мужчина с мальчишеской улыбкой. Взлохмаченный, длинноносый, с морщинками у глаз, с обветренным лицом человека, много времени проводящего в море. Он хотел создать команду атмосферных ныряльщиков — во всём мире отчаянные и расчётливые, смелые и осторожные могут приобщиться к этому космическому спорту, и Австралия не должна стоять в стороне! Смотрите, что может атмосферный катер! Какие сложные манёвры ему доступны, какие скорости, какая управляемость! Осси заворожённо смотрели на новую перспективу, тешившую их авантюрные сердца, и только подросток Марьятта смотрела на Осмунда Валлё. Катера, атмосферы, прыжки — её сердце они не тревожили, но если надо заниматься ими, чтобы быть рядом с Осмундом Валлё, она научится всему. И даже перестанет бояться высоты.
Полёты и падения в атмосферы она полюбила уже потом, позже, повзрослев...
Конечно, он всё знает и видит, и Марьятта благодарна ему, что он ни словом, ни взглядом не выдаёт это своё знание. Ей хорошо и так: каждый день видеть его хотя бы на экране коммуникатора, слышать его команды в шлемофоне, получать от него нагоняи за нарушение техники безопасности, зубрить технические характеристики новых машин, которые он раздобыл для команды. Сидеть с ним рядом в кабине на учебных полётах и чувствовать его локоть своим, следить за движениями его руки, когда он показывает на экранах важные, несомненно очень важные вещи. Летать прыгать, падать, валяться в больнице с отравлением чужой атмосферой — разве это дорогая цена за то, чтобы всегда быть рядом?
Если подумать — что в нынешней жизни Марьятты было свободно от него? Вуз она выбирала так, чтобы суметь пройти квалификацию, когда потребуется. Смежную специальность планетолога получает, чтобы помогать ему изучать атмосферы и рассчитывать маршруты. Книги по морской биологии читает, чтобы ему не скучно было разговаривать с ней во время длинных перелётов с Земли на Венеру и обратно. Кажется, у неё на лбу горит метка «я люблю своего капитана», и странно, что в неё не тычут пальцами...
В последней аварии она пострадала не так серьёзно, как капитан. Неделя в стационаре — и она свободна, в воздухе больше не мерещится навязчивый запах фтороводорода, рука не тянется всё время проверять, надёжно ли пристёгнут шлем. Она здорова, но не живёт. Всё вокруг происходит как в кино с выключенным звуком: люди ходят, говорят, работают, обращаются к ней, она даже отвечает что-то, но сознание спит. Жизнь приостановлена. Поставлена на паузу. Когда он приедет обратно в Австралию, когда позвонит ей, как всегда, в несусветную рань уточнить расписание тренировок — тогда жизнь снова станет трёхмерной, живой, звучащей, яркой, а пока тишина. На паузу. Его нет — ничего нет.
Он позвонил, как всегда, в несусветную рань, и Марьятта сперва не слышала его слов — только смотрела на экран, на любимое лицо со свежим нездешним загаром, наполнялась до краёв радостью, пила эту радость, горькую и сладкую, как гранатовый сок, и только не могла понять, отчего у него в глазах такая тихая серебряная тоска. А потом расслышала слова, и кино снова выключилось. Проектор остановлен, сеанс окончен, можно расходиться. Капитан больше не будет летать.
В кампус она не пришла ни в этот вечер, ни в следующий; её словно отталкивало от всякого привычного места, от всякой точки, где она хоть раз радовалась воспоминаниям о встречах. Оглушённая слепая тень не хотела ходить знакомыми дорогами и забрела наконец туда, где не была ни разу с тех пор, как начались самые первые тренировки. Ван дер Тиссен привёл её в свой рабочий закуток под фотографией зелёного катера, поставил перед ней чайник и кружку и ушёл работать, потом уложил её спать там же в «кабинете» на диванчике, настрого запретив автоматам-уборщикам кататься по этой части ангара и шуметь своими щётками. Но он зря волновался. Солнце, рушащееся сквозь стеклянную крышу, не могло её разбудить, голоса трёх учебных смен не тревожили её во сне, поставившем жизнь на паузу.
Ван дер Тиссен искренне сочувствовал озадаченному и растерянному человеку на экране, но кроме сочувствия ничем помочь ему не мог. Ведь он уже бывший директор «Стрижей», частное лицо, тренер молодёжи, так что он может сделать для гигантского проекта, над которым несколько лет трудятся тысячи профессионалов? Человек на экране просил о невозможном, и пусть один лишь Ван дер Тиссен понимал, насколько невозможно это невозможное, но здесь ничего не поделаешь. Олле его друг, а уговаривать друзей переступить через их железную волю... есть вещи, которые делать нельзя.
— Боюсь, ничего не получится, — в четвёртый раз сказал он своему обескураженному визави на экране. Тот покивал своей длинной головой, пожевал губами и снова покивал.
— Да, я понимаю, — голос его звучал похоронно, и загадки в этом для Ван дер Тиссена не было. Этот человек пришёл к нему, надеясь спасти своё детище, и никак не может примириться с мыслью, что спасение не удалось и проект в самом деле пора с почётом хоронить. Под звуки оркестра. Хороший был проект — когда-то дайверы сами возлагали на него большие надежды... Но не задалось, как и многое из того, что мы затеваем в жизни. Ван дер Тиссен вновь вспомнил Олле и его череду неосуществлённых проектов.
— Не задалось, — сказал он и по изумлённо округлившимся глазам собеседника понял, что произнёс это вслух. Торопливо извинился:
— Это я не о вас, это... просто слишком многое совпало.
— Да, — кивнул длиннолицый инженер. — Это вы правильно: «Не задалось». Задавали, задавали нужные условия — а есть кое-что посильнее наших намерений. Стечение обстоятельств...
— Ещё раз извините, — Ван дер Тиссен попрощался и выключил связь. Вот чего не хватало для полного набора отвратительных ощущений — так это поучаствовать в похоронах чужого проекта!
В мрачном настроении тренер прошёл в свой закуток с письменным столом, налил себе остывшего кофе и задумался. Другие команды тоже отказались. «Санчесы» смело заявили, что недостаточно профессиональны для таких вывертов, каких от них ждут. «Стуре» сослались на сложности тренировочного расписания... хотя уж расписание-то могли бы поменять, было бы желание! Значит, желания не было — не захотели связываться, тоже прислали цветочек на гроб «трёшки». Китайские «драконы» набрали в новый состав молодёжи, с них что взять. «Колесницы» не могут участвовать по техрегламенту — на всю команду у них только один пилот-мужчина, а женщины к пилотажным испытаниям космической техники не допускаются.
Остаются «Стрижи», которых уже, по сути, нет — и всё, высшая лига включала пять команд, теперь осталось четыре. «Гринда» модель три, ласково названная «трёшкой», наверно, была бы хорошей машиной. Толковый десантный катер, нужный у дальних планет как воздух. «Афалина-двоечка» послужила неплохо, прямо скажем, отлично послужила, но — морально устарела. Гонять на соревнованиях на ней можно замечательно, работать — уже нельзя. «Трёшка» была бы готова её заменить, если бы прошла все положенные испытания. Но требования к ней сегодня уже совсем не те, что к «двоечке», и даже не те, что к «Афалине» два-два. «Трёшка» должна нырять в толстые атмосферы. Беспилотные испытания говорят, что она ныряет, но летать на ней будут живые пилоты, а никто из ныне живых пилотов пока этого не смог. А это значит, что либо задача «трёшке» не по зубам, либо надо совершенно по-другому готовить пилотов. Задачка посложнее, чем создать новый катер!
Вопрос выживания «трёшки», как следствие, упирается в пилота, который поймёт, как заставить её выполнять требования к новой машине. Конструкторы убеждены: «трёшка» это может, надо лишь «научить» её работать так, как этого от неё ждут. Эх, Олле, Олле, неужели бы мы им не показали?..