Перемещенцы

— На ее крови, что ли? — Сотеки скосил глаза на светловолосую селяночку и попытался улыбнуться, но вместо этого у него получился звериный оскал.

— Возможно, Тень, возможно…Отдыхай. А ты, — Артуари повернулся в сторону застывшей изваянием девушки и окинул ее внимательным изучающим взглядом, от которого она зарделась и опустила глаза. Видимо, яр остался доволен тем, что увидел, потому что одобрительно кивнул, — можешь идти домой, а можешь остаться… прислуживать…

— Так ведь благородному яру прислуживает тетка Янька и подкидыш…

Она лукаво блеснула глазами, теребя кончик косы, прекрасно понимая, какого рода услуги, могут потребоваться молодому и сильному мужчине.

Артуари подошел ближе, тонким изящным пальцем поднял подбородок девушки вверх, иронично заглянул в смеющиеся глаза.

— А что ты сама хочешь, красавица? — вкрадчиво поинтересовался, добавив в голос немного бархатистой хрипотцы.

Когда принц хотел он мог быть чертовски обаятельным.

— Злот!

Нахальные глаза задорно мерцали в ярком свете свечей. Артуари оскалился, демонстрируя ряд острых зубов. Девица ойкнула, прикрыла рот ладошкой.

— Не слишком ли большая цена для обычной селянки? Впрочем, если угодишь — получишь. А сейчас ступай, приготовь мне постель. Жди, я за тобой пришлю, поможешь мне мыться.

Артуари вернулся в кухню. Бледный староста полулежал на лавке, вокруг него хлопотала Янька, прикладывая ко лбу мужа мокрую тряпку, рядом на полу, набычившись, сидел подкидыш, размазывая по лицу слезы пополам с кровью, тонкой струйкой вытекающую из рассеченной губы.

— Отлично, — холодно процедил Артуари, окинув быстрым взглядом компанию, — вот и кровь.

— Яр, — Янька с грохотом бухнулась на колени, чуть не зацепив большой грудью, лохань с грязной водой, — помилуй, благородный яр! — завыла она. — Не убива-а-ай!

Она попыталась обхватить ноги Артуари, но тот брезгливо отскочил в сторону.

— Заткнись, баба! Мне не нужна дурная кровь. А вот за молодую и здоровую я хорошо заплачу.

Старостиха тяжело поднялась с колен, бросила быстрый взгляд на мужа и совершенно обычным голосом произнесла:

— Но у нас нет рабов, — при этом она как-то недобро покосилась на подкидыша, который весь скукожился, забился в угол и старался дышать через раз, чтобы не привлекать к себе внимание. — Вот если только….

Артуари уже понял, к чему клонит жадная баба, и с отстраненным интересом ждал дальнейшего развития событий. Ему было плевать на местных и их законы, он смог бы при желании вырезать всю деревню, но принца всегда интересовало, что движет человеческой душой. Он считал людей чем-то вроде плесени, в борьбе с которой неизбежно проигрывали любые методы. Стоило где-то появиться людям, как из этих мест исчезали все представители других разумных. Люди постоянно истребляли себе подобных, мотивируя это борьбой за лучшие земли, за лучшую жизнь, за богов, царей, мир во всем мире… Они, с восторгом посылали своих сыновей на смерть во славу несуществующих идеалов. А через поколение на завоеванных территориях умудрялись испоганить землю, выжечь леса, загадить реки и обвинить во всем этом тех, за кого недавно проливали кровь — богов, правительство, соседей, вчерашних героев, но только не себя. Вот и сейчас принц видел, как жадность и страх борются в душе крестьянки с остатками человечности и милосердия. Жадность победила.

— Злот, — выпалила Янька.

Артуари удивленно поднял черную бровь.

— Где товар, женщина?

Старостиха схватила притихшего мальчишку за руку и, вытащив его из спасительного угла, с силой толкнула в ноги рэквау.

— Вот. Он не местный, местных-то нельзя в рабство по нашему приграничному закону, а этот родичей не имеет, документа не имеет. За одежку и еду нам задолжал, а платить нечем, голодранцу. Мужик мой, благодетель, в Глушках власть и закон имеет, ежели яр пожелает, документ справит, что подкидыша за долги продали.

Кейко больно ударился коленями, да так и остался сидеть на пятках, уткнувшись носом в пол, только закрыл лицо руками, чтобы не показывать хлынувшие слезы. Он понимал, что если этот красивый благородный согласится на цену, то ему не жить. За него в селе никто не заступится. Кто он такой для всех этих крестьян? Чужак. Подкидыш, которого в самую середину холодия, восемь лет назад нашла пожилая крестьянская пара на границе Леса. Откуда он, кто его родители, как очутился в Лесу? На эти вопросы ответов нет. Крестьяне, что принесли его из леса, умерли несколько лет назад, и Кейко забрал к себе староста. Все, что осталось у него от той неизвестной ему жизни — это незатейливый кожаный браслетик, с выжженным на нем именем — Кейко. Он берег этот браслет как самую большую ценность, да, если говорить честно, ничего более ценного у него и не было. Одежду он донашивал за чужими людьми, питался тем, что оставалось от трапез семьи Техика. Правда, ради справедливости стоит сказать, что староста никогда не морил Кейко голодом, но и вдоволь поесть ему удавалось крайне редко. Когда рядом с селом проходили ярмарки, подкидыш часто бродил по обжорным рядам, вдыхая ароматы вкусной выпечки, рассматривая городские сладости, которые привозили купцы — ледяные сосучки на палочках, тягучие орешки, сваренные в сиропе диковинные плоды. И мечтал. Мечтал, как вырастет, уйдет в Закрытый Город, найдет богатства и сможет навсегда покинуть опостылевшую деревню, ненавистного старосту с его крикливой и злющей жёнкой и противными хамоватыми дочерьми. А теперь… теперь его продают на убой как скотину! И ведь ничего не скажешь. У подкидыша не было даже «вольной записки», которая заменяла местным документы и давала право называться свободным жителем Приграничья. Сейчас благородный заплатит проклятой старостихе злот и выпьет его кровь. Кейко слышал, что есть такие существа — вампиры, которые пьют кровь, и от этого становятся неуязвимыми. Вот и незнакомцы видно такие. Вон сколько ран получил черный, другой бы уже давно пел песни светлому Суросу на небесах, а этот живой. А может его кровь вольют раненому… Не все ли уже равно. И никто не заплачет и не вспомнит о подкидыше по имени Кейко. Злые слезы лились рекой, горло словно обхватили холодные стальные пальцы, зубы выстукивали дробь, хотя Кейко и сжал их с такой силой, что они заскрипели. Он ждал ответа воина. Ждали его и староста с жёнкой. Артуари молчал, с любопытством рассматривая скрючившегося у его ног мальчишку.

— Какой-то он у вас худой. Еще умрет раньше времени.

— Яр, вы не смотрите, что он невысокого роста! Он жилистый. Просто одежка на нем большая вот и кажется худым, — заискивающе вступил в разговор староста.

Артуари с ироничной усмешкой продолжал рассматривать пацана. Он слышал бешеный стук его сердца, ощущал страх, злость, тоску и ненависть, флюидами растекающиеся по кухне… и кое-что еще… Интересно…

— Сколько стоит корова? — неожиданно спросил принц у старосты.

— Ну, дык, дойная — двенадцать-пятнадцать цепней.

— А ты мне хочешь за полновесный злот всучить этого нищего? — в голосе Артуари послышалась угроза.

— Ну, дык… — Техик беспомощно посмотрел на жёнку.

— Благородный яр, забирай за девять цепней, — скороговоркой зачастила старостиха, испугавшись, что кровопийца откажется от такой выгодной сделки. — От скотинки хоть польза какая, а от этого дармоеда токмо убытки одни — кормим, поим, одеваем, все бестолку.

Кейко даже захлебнулся от возмущения. Это от него убытки? Да он работал на них, как взрослый служка, а получал только миску похлебки, место на печи да зуботычины! Надо бежать. Только как, когда от страха ноги налились тяжестью и словно вросли в пол.

— Значит, долг подкидыша девять серебреных монет?

— Так-так, девять цепней! — быстро закивал староста, пока покупатель не передумал. — Еще феечку надо бы за ошейник рабский накинуть, чтобы, значитца, у кузнеца завтра заковать. Ежели благородный яр пожелает.

— Посмотрим. У тебя есть деньги на оплату долга, дитя? — Артуари невозмутимо смотрел на качающего головой Кейко.