Мельмот скиталец

Донья Клара уже подходила к ней размеренным шагом со склянкой какой-то эссенции, которую она извлекла из потайных глубин своего кармана, когда одна из служанок, знавшая привычки своей молодой госпожи, предложила, чтобы подбодрить ее, дать ей понюхать цветы, которые росли у окна. Сорвав несколько роз, она поднесла их Исидоре. Вид и запах чудесных цветов невольно пробудил в девушке воспоминания о прошлом, и, отстранив служанку, она воскликнула:

- Нет больше таких роз, как те, что были вокруг, когда он увидал меня в первый раз!

- Он! А кто же это такой, дочь моя? - спросила донья Клара в тревоге.

- Заклинаю тебя, сестра, скажи, кого ты имеешь в виду! - раздраженно крикнул Фернан.

- Она бредит, - сказал священник; как человек проницательный, он понял, что тут скрывается какая-то тайна, и, как то свойственно людям его профессии, ревниво решил сберечь ее для себя и не допустить, чтобы кто-нибудь, даже мать или брат, ее узнали. - Она бредит, и вы в этом виноваты, не вздумайте только докучать ей и о чем бы то ни было расспрашивать. Подите прилягте, сеньорита, и да хранят все святые ваш покой!

Благодарная за то, что ей было позволено удалиться, Исидора ушла к себе, а отец Иосиф просидел еще около часу, притворившись, что хочет рассеять подозрительность и страхи доньи Клары и угрюмую раздражительность дона Фернана. На самом же деле он за это время постарался выпытать у них в пылу спора все, что они знали и чего боялись, дабы утвердиться в собственных предположениях и, раскрыв тайну девушки, укрепить свою власть над нею.

Scire volunt secreta domus, et inde timeri *.

{* Тайны дома узнать норовят, чтоб держать его в страхе {8} (лат.).}

Желание это не только понятно, но и необходимо для существа, из сердца которого профессия его исторгла все естественные чувства; если вместо них сердце порождает злобу, тщеславие и стремление нанести другим вред, то виноваты в этом никак не сами люди, а та система, которая их себе подчинила.

- Сеньора, - сказал священник, - вы всегда выказываете особое рвение к католической вере, а вы, сеньор, постоянно напоминаете мне о чести вашей семьи. Я пекусь и о той и о другой, скажите, что можно сделать лучшее в интересах обеих, как не убедить донью Исидору стать монахиней?

- Я этого хотела бы всей душой! - воскликнула донья Клара, сложив руки и зажмурив глаза, как будто она в эту минуту увидела, что дочь ее приобщается к лику святых.

- Я и слышать об этом не хочу, отец мой, - сказал Фернан, - красота и богатство моей сестры дают _мне_ право добиваться родства с самыми знатными домами Испании, такая прививка пошла бы им на пользу, и, может быть, за какие-нибудь сто лет сделались бы чуть благообразнее их обезьяньи фигуры и красные, лица, и, верите ли мне, кровь, которой они так гордятся, не станет хуже от того, что в нее будет влито aurum potabile {Жидкое золото (лат.).} нашей крови.

- Вы забываете, сын мой, о необыкновенных обстоятельствах, связанных с ранними годами жизни вашей сестры. Среди нашей католической знати немало таких людей, которые предпочли бы, чтобы в жилы их была влита черная кровь изгнанных из страны мавров или объявленных вне закона евреев, нежели кровь той, которая...

Тут он что-то таинственно зашептал, отчего донья Клара вздрогнула, охваченная отчаянием и горем, а сын ее в гневе вскочил с места.

- Не верю я ни одному вашему слову, - раздраженно воскликнул он, - вы хотите, чтобы моя сестра приняла монашество, и поэтому поверили в эту чудовищную выдумку, да еще вдобавок сами распространяете эти слухи.

- Сын мой, умоляю тебя, не забывайся! - воскликнула донья Клара, вся дрожа.

- Не забывайтесь и вы, сеньора, и не приносите вашу дочь в жертву ни на чем не основанной и невероятной выдумке.

- Выдумке! - повторил отец Иосиф, - сеньор, я прощаю вам ваши нелепые мысли касательно меня самого, но позвольте напомнить вам, что снисходительность моя ни в какой степени не распространяется на оскорбление, которое вы наносите католической вере.

- Досточтимый отец, - сказал перепуганный Фернан, - на целом свете нет человека, который бы столь ревностно исповедовал католическую веру, как я, и вместе с тем который бы был так ее недостоин.

- Последнему я готов поверить, - сказал священник. - Согласны ли вы с тем, что все, чему учит святая церковь, истинная правда?

- Ну, разумеется, согласен.

- Раз так, то вы должны согласиться, что острова на Индийских морях особенно подвержены влиянию дьявола.

- Соглашаюсь, если церковь требует, чтобы я этому поверил.

- И что дьявол околдовал своими чарами тот самый остров, на котором в детстве потерялась ваша сестра?

- Не понимаю, из чего это следует, - сказал Фернан, внезапно выступая в защиту этой посылки сорита {9}.

- Не понимаете, из чего это следует! - повторил отец Иосиф, крестясь. Excaecavit oculos eorum ne viderent {Он ослепил их, да не видят {10} (лат.).}, но для чего же мне попусту расточать на тебя латынь и логику, если ты не способен уразуметь ни того, ни другого? Запомни, я прибегну к одному только неопровержимому доводу: тот, кто не соглашается с нами, тот против нас. Инквизиция в Гоа {11} знает, сколь истинны мои слова, и пусть кто-нибудь попробует сказать, что это не так!

- Только не я! Только не я! - воскликнула донья Клара, - и уверена, что и не этот упрямец. Сын мой, заклинаю тебя, поторопись проникнуться верой во все то, что тебе говорит святой отец.

- Я и без того тороплюсь, - ответил дон Фернан тоном человека, которого заставляют глотать что-то невкусное, - только вера моя задохнется, если вы не дадите ей времени, чтобы все это проглотить. Ну а насчет того, чтобы оно переварилось, - пробормотал он, - так уж это будет, когда господь приведет.

- Дочь моя, - сказал священник, который отлично умел выбрать mollia tempora fandi {Время, удобное для разговора {12} (лат.).}, и понимал, что мрачный и раздраженный Фернан на большее сейчас уже не способен, - дочь моя, довольно, нам следует быть очень осторожными, ведя за собою тех, кто спотыкается на пути благодати. Молитесь вместе со мной, дочь моя, дабы у сына вашего открылись глаза на то, сколь славно и сколь блаженно призвание его сестры ступить на стезю, ведущую в обитель, где безграничная щедрость божественной благодати возвышает счастливых избранников над всеми низменными и суетными заботами, над разными мелкими и суетными слабостями, которые... Гм!.. кое-какие из этих слабостей, признаться, одолевают сейчас и меня самого. Я так много говорил, что совсем охрип, а ночью было так душно, что я совершенно измучался, и поэтому не худо бы подкрепиться крылышком куропатки.