Ловушка для хищника

- Которая с такими темпами принесёт ему правнуков, - хмуро поправил корягой огонь Бродяга.

- Ты что-то имеешь против?

- Помяни моё слово, если это случится, Лео-воина больше не будет.

- Куда же он денется? Бросится в бега от алиментов? – хохотнул Эн.

- Не знаю…испугается, окончательно замкнётся, уйдёт в монахи… я не думаю, что он воспримет это разумно. Да и… мы золотые, Хакён! Какие дети? Это исключено. Вспомни мастера Хана! Невозможно разорваться на два фронта…

- Его сын сейчас лучший наш лазутчик Хэнаня, и однажды может стать не менее легендарным бойцом, чем его отец, или Лео. Пример неудачный, Бин, он только доказывает, что иногда обзавестись семьёй – не лишнее.

- Не знаю, я не согласен, хоть что ты говори.

- На то ты и Бродяга, - откинулся Эн, потянувшись за чашкой, чтобы налить себе кипятка и всыпать заварки. – И, возможно, тебе просто не нравится Заринэ сам знаешь из-за каких ассоциаций.

- Я стараюсь не думать об этом, - поймав не убежденный взгляд, Хонбин поднял руки. – Хорошо, она мне не слишком симпатична. Потому что меня вымораживает её покорность и узколобость. Я не понимаю таких девушек… девушка должна быть самодостаточной, знающей, чего хочет, имеющей свою голову на плечах, умеющей пользоваться свободой, а ни неведающей, что это такое и невыносящей её.

- А Лео, по-моему, нравится, что она не эмансипированная нимфетка из мегаполиса.

- Я тоже не славил эмансипированных нимфеток, - поднял палец Хонбин, внося ясность.

- А что ты славил? Феминисток-лесбиянок? Неудовлетворенных карьеристок, склонных к истериям, потому что независимо и гордо несут бремя матери-одиночки, успешной бизнес-леди и светской львицы одновременно?

- Ну, хорошо, - вздохнул Бродяга. – А какими, по-твоему, должны быть женщины?

- Женщины? – Посмотрев на смятое спальное место, где ночевали Лео с Заринэ, Эн провел языком по зубам и, обделено поведя носом, снял котелок с огня. – Женщины просто должны быть, Бин, особенно когда их очень хочется.

Лео вернулся, приведенный в порядок, с небольшой охапкой веток, чтобы хватило на разогрев завтрака. Разговоры об интимном вежливо прекратились. Подсаживаясь к огню, немой обернулся через плечо к персиянке. Она уже выжидающе смотрела на него, будто ждала сигнала. Он чуть заметно кивнул и Заринэ, сорвавшись с места, мигом была возле него.

* * *

Их было около двадцати. Если быть точным – двадцать три. Хонбин, Эн и Лео вышли на них случайно, в этот раз не ища намеренно преступников в горах, чтобы подчистить Тибет от разбоя. С ними была Заринэ, ограничивающая их привычную деятельность. Но раз уж судьба сама вывела их на это бандитское формирование, то обходить и уходить никто не хотел. Лошадей привязали подальше, спрятав за кустами, персиянке велели спрятаться в кусты неподалеку. Они почти достигли низин, ступая по последнему каньону, когда обнаружили эту помеху из беглых воров или головорезов, поэтому снега остались позади, в верхах, а впереди расстилалась всё более разнообразная поросль.

Девушке никто толком не объяснял, что должно произойти, но она примерно поняла, затаившись, как было велено, в ивняке. Трое друзей быстро разработали план нападения и разошлись в разные стороны, каждый с огнестрельным и холодным оружием. Когда стычки происходили в опасных и склонных к обвалам и осыпям проходам, то стрельба отменялась. Риск быть погребенным под лавиной снега или камней всегда существовал. Но только лишь платформа для боя выравнивалась, как в ход шло всё.

Лео взял на себя вражеских дозорных, стоявших на стрёме. Двое против одного – ерунда для его навыков. Других было не так-то просто поразить разом. Они разбрелись по организованному временному лагерю. С ними было четверо женщин и стариков, кто-то из коренного населения Тибета, невольно притащенные сюда, чтобы обслуживать шайку. Вот из-за таких вкраплений и гранату не кинуть… Да и портить динамитом ландшафт не в духе цивилизованного воинства.

Хонбин взял в каждую руку по пистолету. Если прицелу будет сопутствовать удачное расположение бандитов, то он за секунду уложит двоих, и ещё двоих, прежде чем остальные всполошатся, пригнутся и попрячутся. Эн вооружился револьвером и метательным диском. Пуля-то вылетит только для одного, а правильно выбранный угол и заданный алгоритм металлического лезвия проедется по трем-четырем глоткам. Хакён как раз приглядел стоявших, сами того не подозревая, очень удобно, в рядок.

В зоне видимости друг друга, Эн и Бродяга подползли к краю зарослей, торчавших из валунов, за которыми, считая себя в убежище, топтались преступники. Лео действовал сам по себе, без согласованности, поскольку убрать дозорных можно было незаметно – они стояли на посту за поворотом, где проходила проезжая горная дорога. Ну как проезжая… по ней ездили на вьючных животных, или на своих двоих, однако тропа была твердой и надежной. Золотые же никогда не пользовались такими путями. Им достаточно было малейших выпуклостей в совершенно вертикальных скалах, чтобы проложить себе собственную дорогу.

Хакён и Хонбин действовали синхронно, чтобы не спугнуть мишени друг друга. По условному сигналу, поданному глазами, ведь все руки были заняты, парни открыли пальбу, нарушив покой и тишину дня. От выстрелов Хонбина пало трое, а четвертый, как назло, оказался юрок и ловок. Эн тоже уложил троих, хотя четвертого зацепило. Разобравшийся с постовыми Лео появился с противоположной стороны и, когда бандиты орали, скрываясь, кто за чем мог, и, отстреливаясь в сторону Бродяги и Хакёна, выдавших себя направлением упавших преступников, Лео очутился прямо за спиной схватившегося за ружьё мужчины, и перерезал ему горло блеснувшим ножом. За какие-то две минуты из двадцати трёх негодяев в живых осталось четырнадцать. Так сражались золотые. Так привык Лео, спасавший несколько лет заложников из-под прицелов террористов. Пока они разворачивали дуло в сторону пленников, то есть, за долю секунды, ему необходимо было нейтрализовать их всех – двух, трех, семерых, десятерых. И у него это получалось, чего бы ему это ни стоило. Например, взрыва той бомбы, от которой он закрыл мальчишек и погрузился в кому на полгода. Лео не вспоминал об этом, когда снова сражался, как сейчас. Испытавший на себе все муки и последствия героизма, он не испугался и не отступил. Он стал ещё сильнее.

Эн и Хонбин тоже бросились в гущу событий. Выбив у двоих пистолеты, они схватились врукопашную. На Лео налетело четверо, но пока они ещё только раздумывали, как нападать, он уже выкрутил руку одному, бросив его себе под ноги и вырубив, и полосонул через всю грудь второго. Третий и четвертый надумали бежать, но столкнулись с освободившимися товарищами Лео. Втроём они моментально истребили неудавшихся трусов. В лагере осталось восемь человек, все в разных сторонах, некоторые успевшие достать стволы и палящие в сторону золотых, умудрившихся уйти от пуль, пока бились руками. Хонбин перекатился по земле и, подкравшись к перевернутому ящику, за которым сидел кто-то с ружьём, скользнул за него, выставив вперед нож. И в то же мгновение его рука остановилась, увидев перед собой женщину, не слишком изящную, за тридцать, запыленную и, по всей видимости, побывавшую когда-то в тюрьме. Женщина… сражаться с женщинами – противоестественно, нечестно. Хонбин сделал усилие над собой, занеся руку ещё раз. Бандитка вылупилась ему в глаза, видя перед собой смерть и приговор, но уже начиная сомневаться, разглядев молодого человека, чьё благородство поколебало воинский запал. Перед глазами Хонбина предстала мертвая, вся в крови, Малика, погибшая не от выстрела и не от удара клинков, а от нестерпимых пыточных страданий. А эта банда, которую они сейчас косят – она китайская. Связана ли она с теми людьми, что искали их? И искал ли их на самом деле кто-то? «Малика, ты была лучшей, но и ты не увидела пощады» - подумал Хонбин и, стиснув зубы, дернул на себя женщину, насадив её на нож. Она ахнула, издав хрюкающий, похожий на краткий храп звук, как свинья в руках опытного мясника, что знает, как лишить жизни без боли, сразу. Дух вышел из неё моментально. Вытаскивая окровавленный нож из тела, Бродяга не заметил в пылу, что его рука дрожала. Это была первая убитая им когда-либо женщина, и он старался не думать об этом, понимая, что впредь его уже никогда не остановит то, мужчина это или нет. Теперь ему будет всё равно, окончательно и бесповоротно, лишь бы дело было сделано.