Рыцарь Шато д’Ор

— Постойте, мессир Ульрих! — Обернувшись, Ульрих увидел племянника. — Я понимаю, что вы, возможно, опасаетесь неискренности с нашей стороны…

— Вы правы, мессир Альберт, — ответил Ульрих без тени смущения.

— Ваша прямота заслуживает уважения, мессир Ульрих. Так позвольте мне сказать со всей прямотой: пока вы в моем замке, с вами ничего не случится. За стенами его опасность возрастет, поверьте мне!

— Сударь, — сказал Ульрих, — я не боюсь смерти, ибо жил в основном праведно, а имеющиеся грехи мне наперед отпустил его преосвященство папа. Я усердно служил Господу нашему на поле боя и, уверяю вас, видел столько смертей, что уже нисколько ее не боюсь… Я опасаюсь только одного: случись со мной что-нибудь в замке Шато-д’Ор, тень бесчестья падет на наш род, на род Шато-д’Оров, к которому мы оба имеем честь принадлежать.

— Тем не менее вам не следует уезжать на ночь глядя… Позвольте мне предложить вам свою жизнь в залог вашей безопасности! — с горячностью проговорил Альберт. — Мои условия таковы…

— Опять условия?.. — вздохнул Ульрих.

— Увы… Итак: вы сами выбираете место для ночлега. Надеюсь, вы еще помните расположение покоев в замке? Это — первое условие. Оно гарантирует вам отсутствие в вашей спальне потайных ходов, дверей и окон, через которые к вам могли бы проникнуть убийцы. Второе: вы сами осматриваете помещение и располагаете постели так, как вам угодно. Третье: вы берете с собой на ночь любое оружие, какое вам будет угодно. Наконец, четвертое — и главное: всю эту ночь я проведу вместе с вами, под надзором ваших слуг. Я буду пить ту же воду и есть ту же пищу, что и вы, так что не бойтесь яда. Вы в любой момент сможете убить меня, если у вас возникнут какие-либо подозрения. Однако за дверью должны дежурить мои воины, которые, разумеется, отомстят за меня, если вы злоупотребите моим доверием. На ночь эту дверь мы запрем на засов, так что выломать ее бесшумно никому не удастся. Если утром мы не выйдем живыми и здоровыми, то воины исполнят свой долг. Да, чуть не забыл… Я буду совершенно безоружным.

— Мессир! — воскликнул Ульрих. — Ваша мудрость достойна древнего Соломона! Полагаю, человек, придумавший такое, не может затевать что-либо бесчестное… Кстати, вы сказали: «если мы не выйдем»… А кто еще будет с нами?

— Разумеется, моя сестра, Альбертина…

— Неужели вы сможете и ее жизнь подвергнуть риску? Более того, вы подвергаете риску ее честь!

— Я никогда бы не посмел поверить в то, что кто-либо из Шато-д’Оров способен на бесчестный поступок по отношению к женщине, тем более невинной девице, — невозмутимо проговорил Альберт. — Так вы согласны, сударь?

— Что ж, согласен.

«Странный малый! — думал Ульрих. — Жизнь свою не ставит ни во что. Даже если его люди убьют меня, его-то это не воскресит! Похоже, что он и впрямь честен…»

Ульрих вернулся на свое место, а пир между тем продолжался. Гости, уже изрядно поднабравшиеся, принялись горланить песни. Клеменция испытующе взглянула на Ульриха: видимо, она знала о предложении Альберта.

— Я рада, что вы с моим сыном пришли к согласию. Хотелось бы, чтобы и впредь все решалось таким же образом…

В этот момент в зале появился Франческо, и вид у него был озабоченный. Ульрих нахмурился.

— Мессир, — Франческо откашлялся, переводя дух после быстрого бега, — этот пьяница нализался как свинья, и его невозможно добудиться!

— Черт побери! А он вообще-то жив? Может, он вовсе не спит?!

— Мессир? Еще ни один покойник так громко не храпел.

— Тогда тащи его волоком, кати как бочку, но чтобы он был здесь! Иди же!

Франческо помчался исполнять приказ.

— А ваш оруженосец удивительно на вас похож, мессир Ульрих, — заметила Клеменция. — Неужели это простое совпадение?

— Каюсь, сударыня, это грех моей молодости, — признался Ульрих. — Все мы в молодые годы совершаем грехи…

Заметив тень беспокойства, промелькнувшую в глазах Клеменции, Ульрих понял: для этой дамы встреча на росистой траве столь же памятна, как и для него.

— Должно быть, он сын какой-нибудь кухарки или рабыни, обольщенной вами?

— Вы недалеки от истины, сударыня! — склонил голову Ульрих.

— Что ж, забавный способ подыскивать себе оруженосцев, — съязвила Клеменция, но уголки ее губ при этом почему-то дрогнули.

— Вообще-то я его законный отец.

— Неужели?! — Клеменция пристально посмотрела на Ульриха — посмотрела так, что тому стало не по себе.

— В моих многолетних странствиях мне пришлось бедствовать, и я женился на женщине незнатного рода. Она подарила мне сына и спустя некоторое время умерла от чумы. Но сын мой значится в документах как сын сеньора де Читта ди Оро.

— Тем самым он, вероятно, положит начало нашей италийской ветви, — не преминула съехидничать графиня. — Читтадоро!

— Как знать, быть может, ему суждено стать владельцем замка…

— Приятно, когда с тобой так откровенны, — сказала Клеменция. — Так, значит, он станет вашим наследником… Что ж, четыре лошади и добрый походный скарб — неплохое наследство!

— Я вижу, вы осуждаете дядюшку за его женитьбу, милая матушка, — заметил Альберт. — Позвольте с вами не согласиться. Мне кажется, что та женщина искренне любила мессира Ульриха, и он поступил по-рыцарски, дав Франческо свою фамилию…

— Единственное, что меня успокаивает, сын мой, так это то, что вам ничто подобное не грозит!.. — заявила Клеменция, бросая недоеденную гусиную ногу юродивому Вилли. Страшилище поймало подачку и, зажав в кулаке, со звериным урчанием принялось глодать, щеря еще оставшиеся во рту несколько зубов.

Фраза, произнесенная Клеменцией, несомненно, имела какой-то скрытый смысл, потому что произнесена она была слишком уж неестественным тоном.

— Кстати, — проговорил Ульрих, сдирая кожу с копченой рыбы, — должен заметить, что ваши дети очень похожи на вас, графиня, хотя в них много и от Шато-д’Оров…

Клеменция брезгливо поджала губы.

— Да, несомненно. Все Шато-д’Оры умели производить себе подобных. В том и состояло основное их достоинство!

«Так что же она все-таки задумала? Если замыслила какую-нибудь пакость, то проще было бы принять меня льстиво, успокоить, убаюкать, а уж потом вцепиться в глотку… Но она постоянно подчеркивает свою неприязнь ко мне. И тем не менее не похоже, что она так сильно ненавидит меня, что не в силах этого скрыть. Она постоянно оскорбляет меня, но не похоже, чтобы собиралась меня убить… Странно, очень странно!» Ульрих провел рукой по бороде, стряхивая хлебные крошки.

— Как я догадываюсь, вы знаете, о чем мы беседовали с вашим сыном?

— Он уже взрослый мужчина и может поступать так, как ему вздумается.

Над головами пирующих, пробиваясь сквозь гомон голосов, прокатился негромкий смешок, затем раздался взрыв хохота, а спустя несколько минут загоготал весь зал. Причиной всеобщего веселья было появление Франческо, который, обливаясь потом, отдуваясь и чертыхаясь, вкатил в зал мертвецки пьяного Марко. Ульрих выскочил из-за стола и поспешил на помощь оруженосцу. Вдвоем они подняли слугу на ноги и, подтащив к столу, усадили на место Ульриха.

— Что ж ты, дурень, так напился! — ласково приговаривал Ульрих. Он похлопал его по щекам, плеснул в лицо холодной водой, расстегнул ворот. Наконец Марко, возвращенный к жизни, чуть приоткрыл глаза и сонно пробормотал:

— Пивка бы…

Ульрих мигом подал слуге литровую кружку — уменьшенную копию дубовой кадки, стянутой обручами. Марко припал к ней, словно к живительному источнику, и не отрывался до тех пор, пока не выдул все пиво. Остатками напитка он промыл свои осоловевшие глаза, протер лоб и щеки, после чего немного протрезвел и в некотором смущении поднялся с кресла. Видимо, до него дошло, что он сидит за рыцарским столом да еще рядом с самим хозяином замка.

— Это… Ваша милость, чего… За что?..

— Франческо! Пойдем-ка отведем его в постель, — сказал Ульрих и, поклонившись Клеменции и Альберту, извинился: — Прошу простить меня, но я должен позаботиться о ночлеге для себя и своих людей. Согласно нашему уговору…