Страница 100 из 115
— Тебе хорошо? — робко отвечая на ее поцелуи, спросил Рене. — Что с тобой… что с тобой было? Ты была такая странная…
— Со мной было… — Марта замялась. — А ты что, не понял? Ты разве не видел, как…
— Я понял, — смутился Рене. — Только я не знал, что у вас это так бывает… А сам я тоже уже знаю, как бывает… Я это делал рукой… А у них тоже… когда они…
— Померли они, — сказала Марта. — Хлебнем еще винца… А то ты устал, я вижу…
Они разомкнули объятия. Марта подошла к очагу. Похлебка, которую она разогревала, почти вся выкипела, зато стала густой, как каша. «Слава Богу, что хоть не пригорела!» — подумала Марта и налила из котелка в две миски, вырезанные из липы. Потом достала хлеб, выпеченный еще утром и потому не успевший зачерстветь. Налила еще вина. Они сидели голышом на шкуре, ели продымленную похлебку, ломали руками хлеб и вяленую оленину и пили пенистое вино. Рене был грустен, и Марта спросила, что с ним…
— Устал я, — сказал Рене, — спать захотелось…
— Это спьяну, — сказала Марта. — Разморило молодца… Ну что ж… Поспи пока…
Она заботливо закутала его в шкуры, а вместо подушки подложила под голову мешок с крупой. Рене вскоре тихонько засопел; он спал, как ребенок, и на губах его играла улыбка.
Марта оделась. Спать ей не хотелось. Она села у изголовья Рене и надолго задумалась. Ей вспомнились слова Рене: он сказал, что Шатун повел воинов герцога за ядом…
«Дура я, дура! — корила она себя. — Дура бесстыжая! Завтра ведь они этими стрелами…» И ей привиделось, что тысячи, сотни тысяч летящих стрел… А там Марко, отец ее, единственный родной человек… Там добрый мессир Ульрих, там люди, которые не знают ничего, не знают и будут убиты завтра этими мишелями и жюльенами, которые умеют только убивать и насиловать… Еще не решив, что именно надо предпринять, она подобрала с пола кольчугу и меч Рене. С трудом, обдирая тело, втиснулась в стальное одеяние. Штаны Рене оказались ей малы. Нацепив меч, она вышла из землянки. Ночь была лунная, яркая. Звезды мерцали в черной пучине. Вся поляна была залита светом. Неподалеку от землянки, на траве, тускло поблескивали кольчуги и шлемы. Преодолевая страх, Марта подошла к мертвецам. Их кони всхрапывали в стороне, они не понимали, что стряслось с их хозяевами… Все четверо лежали вповалку, один на другом. Марта даже удивилась тому, с каким спокойствием она стащила с мертвого Мишеля сапоги и штаны. Сапоги оказались велики, и она отшвырнула их в сторону, а штаны, хоть и были длинноваты, но в остальном — в самую пору. Марта надела их, подвернула штанины и вернулась в землянку, за сапогами Рене. Юноша спал, не ведая, что она покидает его. Ей стало жаль и его, и себя, но другое чувство, приказывавшее ей уходить, оказалось сильнее…
На коне она ездила неплохо. Чужие кони не шарахнулись от нее, и ей удалось взять за узду рослого коня Мишеля. Почувствовав на себе непривычно легкую ношу, конь весело заржал, и Марта, поддав его шпорами в бока, рысью поскакала к ближайшей просеке. Она снова оказалась в одиночестве…
ПЕРЕД РАССВЕТОМ
Надо сказать, что кавалер Бертран де Фонтенель и его помощник латник Роже в тот самый момент, когда Марта собиралась покинуть землянку, все еще находились на левом берегу реки. «Как же так! — спросит читатель. — Ведь они уже давно покинули дом бортника. Куда же они пропали?»
А пропадали они в болоте. Пока было светло, воины легко ориентировались по зарубкам на стволах деревьев. Но едва стемнело, идти стало труднее. Де Фонтенель и Роже вместе с носилками, на которых лежала бочка с ядом, ощупью пробирались по гиблому месту. В конце концов они забрели в такое место, где топь окружала их со всех сторон. Повсюду была чавкающая, топкая трясина…
— Господи, помилуй меня, грешного! — крестился Роже. — Место-то какое нечистое, а, мессир Бертран!
— Не ной! — проворчал мессир Бертран, хотя и он не знал, как выбраться из болота.
— Это, мессир, не иначе бортник Клаус… — прошептал Роже. — Не по-доброму мы с ним, не по-доброму… Вот он и наколдовал…
— Замолчи, дурень! — вздрогнув от страха, пробормотал кавалер. — Сами сбились… Мы ему так всыпали, что колдовать ему сейчас трудно… Да и не колдун он…
— Колдовать-то и в чулане сидя можно, — ныл Роже. — Нашепчет слова, плюнет, да и все тут…
— Ежели б так просто! — вздохнул Бертран. — Сказал бы слово, плюнул — и прямо перед виконтом бы оказался… С бочкой вместе, конечно.
— Я слов не знаю, — вздохнул Роже. — А без слов не поплюешь…
— Ну и помалкивай тогда! Думай лучше, как отсюда выбраться.
В траве что-то шелестело, в воде булькало, пузырилось… Какие-то тени шевелились над болотом, крутились, мельтешили…
— Духи! — Роже перекрестился. — Пропали мы! Молиться надо!
— Эй, кто там! — гаркнул де Фонтенель. — Стрелу пущу!
— Ущ-у-у-у! — разнеслось эхо по болоту.
— Тьфу! — Мессир Бертран сплюнул в болото. — Надо же, какая дрянь! До рассвета не вылезем отсюда… Зачем мы это тащим?..
— Верно, — не понял начальника Роже. — Яд нас здесь держит! В нем все дело! В болото его, мессир! В болото!
— Я тебе покажу «в болото»! — рявкнул рыцарь. — Я тебя самого в болото отправлю! Зачем мы герцогу нужны без яда?!
— Да вы же сами сказали…
— Что я сказал, дурак? Я сказал, что нас без этой бочки и не ждут, понял? Завтра с утра бой будет, а если мы с этим ядом тут до утра просидим, так нам и приходить уж незачем, даже с ядом! Виконт нам с тобой головы отрубит за измену! На кол насадят, понял? Вперед надо идти!
Разъяренный Бертран сам закатил бочку на носилки.
— Впереди пойдешь! — приказал он. — А провалишься — туда тебе и дорога, подлый трус!
Роже топтался на месте. Мессир Бертран налег на колья и стал подталкивать своего подчиненного. Тот упирался, но рыцарь был сильнее… Роже нерешительно ступил на хлюпающую, зыбкую, как пенка на молоке, поверхность болота и сделал первый шаг. Потом еще один шаг и еще один. Бертран шел за ним. Теперь они уже оба шагали по трясине, колыхавшейся под их шагами и грозившей разверзнуться. Шаг, еще шаг… Они отдалились от кочки и, провались они теперь — спасти их не смогло бы и чудо. Роже шел, делая такие короткие шаги, что Бертран то и дело упирался животом в бочку и чертыхался. Но иначе идти было нельзя, и приходилось мириться с такой черепашьей скоростью… Они шли к темной стене леса, шли наобум. Тем временем на небе появилась луна и стало светлее. Бертран знал, что, если он не доставит яд ко времени, все оправдания будут бесполезны: виконт де Легран дю Буа Курбе слыл человеком на редкость суровым. Если человеку говорилось, что дю Буа Курбе им недоволен, он мог спокойно заказывать себе гроб и саван. Однако тот же мессир де Легран дю Буа Курбе был на редкость необязателен, когда речь шла о наградах. Если обещали кому-нибудь баронский титул, то это еще не означало, что завтра его не казнят. А мессир Бертран более всего дорожил собственной жизнью и поэтому стремился любой ценой исполнить приказ. Он готов был ради этого утопить и Роже, хотя тот считался его любимчиком.
…До конца болота оставалось всего три-четыре шага. Роже осмелел и сделал широкий, решительный шаг… И провалился! Бочка рухнула ему на голову и вбила в болото, точно сваю… Бертран в ужасе отшатнулся — его подручный мгновенно исчез в болотной жиже. Бочка же осталась на поверхности, из-под нее выбегали и лопались маслянистые болотные пузыри, вместе с которыми из-под тины и грязи отлетала на встречу с Господом Богом грешная душа латника Роже… Бертран все еще сжимал в руках колья, на которых они тащили бочку. Перед ним была трясина, поглотившая Роже, но за ней, всего в нескольких шагах, — твердая земля, спасение… Идти назад Бертрану было еще страшнее. Одним из шестов он осторожно ткнул в болото. Топь колебалась, и видно было, что Бертрана она не выдержит. «А может, прыгнуть? — подумал он. — В кольчуге, латах, шлеме? Может, снять их?!» Мысль была верная. Бертран снял шлем и, размахнувшись, перебросил через трясину, туда, где стояли первые деревья. Шлем звякнул и покатился по траве. «Там твердь! Это спасение…» — обрадовался де Фонтенель и начал стаскивать с себя тяжелую кольчугу со стальными наплечниками и налокотниками. Кольчуга тоже со звоном ударилась о землю. Только взглянув на ноги, мессир Бертран обнаружил, что уже по колено увяз в болоте. Мысль о том, что он может разделить судьбу Роже, привела его в ужас. Опершись на колья, Бертран выдернул ноги из сапог, оставив их трясине, ступил ногой на бочку, оттолкнулся — и вылетел на берег, на твердую, хотя и влажную землю. Здесь он минут пять молился, благодаря Христа и всех святых за спасение, а потом сидел на траве и смотрел на светлеющее небо. «Рассвет! — промелькнуло у него в голове. — А бочка? Как быть с бочкой?» Бочка по-прежнему плавала на поверхности. Бертран подошел к краю болота. Бочка была совсем близко. Будь у Бертрана копье, ее можно было бы подтянуть к берегу… Но копье его на той стороне реки, там, где их дожидается латник Моран. «Может быть, мечом попробовать?» — подумал Бертран, машинально потянувшись к левому бедру. Но вместо рукояти меча его рука схватилась за пустоту. «Черт меня дери! Снимал кольчугу, а меч бросил там! Отцовский, фамильный меч! А кинжал в сапоге остался!» Для человека, с малых лет не расстававшегося с оружием, нет ничего страшнее, чем остаться безоружным… Бертран был в отчаянии. Шесты остались в болоте, меч и сапоги — также… Перебраться за реку, взять с собой Морана, копье с крючком и вернуться обратно? Это долго, очень долго, можно не успеть! Рыцарь лихорадочно размышлял. И тут его осенило: взять какую-нибудь палку, к концу привязать широкую петлю и, заарканив бочку, подтянуть ее к берегу… Уже через минуту Бертран нашел прекрасный шест, да такой, что и петля была не нужна. На толстом конце палки был сучок, которым можно было зацепить бочку. Бертран дотянулся шестом до бочки, зацепился сучком за обруч и подтянул бочку к твердой земле. Обеими руками он вцепился в драгоценный груз и выволок его на землю. Теперь предстояло решить, куда идти. Полоска света на востоке становилась все шире. Туда, к востоку, и следовало идти кавалеру де Фонтенелю. Он взвалил бочку на плечи и, сгибаясь под ее тяжестью, побрел сквозь дебри на восток…