Начало опричнины

     Царь не простил митрополиту и боярам протестов против казней и репрессий. Спустя полгода он обратился со специальным посланием к высшему духовенству и думе. В нем он во всеуслышание жаловался на то, что у монарха отнято право наказывать подданных. Едва он захочет понаказать бояр, служилых князей и прочих людей, — сетовал самодержец, — как духовенство, «сложась» с боярами, дворянами и приказными, «покрывает» виновных[915].

    Речи митрополита и бояр к царю внешне мало напоминали гневные филиппики беглого боярина Курбского. Их челобитная была составлена в самых верноподданнических выражениях. Но суть требований была одна и та же. Церковное руководство и дума настоятельно просили царя прекратить неоправданные репрессии. Судя по письмам Курбского, требование о прекращении террора было одновременно требованием об удалении из правительства главного вдохновителя репрессий А. Д. Басманова. Причастность сына Басманова к убийству Овчины давала оппозиции весьма удобный повод настаивать на отставке ненавистного временщика.

     Выступление эмигранта Курбского, неповиновение церковного руководства и объединение оппозиционных сил внутри страны произвели на царя ошеломляющее впечатление. В письме к Курбскому Иван утверждал, будто ему непокорны, «безсогласны» только друзья беглого боярина. На поверку «безсогласными» оказались и митрополит, и Боярская дума, и некоторые члены правительства. Горделивы декларации царя относительно вольного «Российского само держства», права монарха казнить своих холопов-подданных рассыпались прахом.

     В условиях, когда столкновение монархии с могущественной аристократией достигло критического момента и любое новое осложнение грозило вырвать из рук правительства контроль за положением дел, царь не решился наказать инициаторов антиправительственного выступления и на время полностью прекратил всякие репрессии.

  Будучи вынужден прекратить репрессии, царь предпринимал попытки расколоть оппозицию и путем всевозможных уступок привлечь на свою сторону церковь. На протяжении августа — сентября 1564 г. казна пожаловала митрополичьему дому целый ряд разнообразных привилегий и льгот[916].

     Одновременно с попытками расколоть оппозицию власти в глубокой тайне готовились ввести в стране чрезвычайно положение[917]. Нет сомнения, что главным инициатором подготавливавшихся реформ был боярин А. Д. Басманов и его соратники, требовавшие насильственного подавления оппозиции. После выступления митрополита и думы Басманов оказался в полной изоляции. Но именно это обстоятельство и побуждало его идти напролом.

    Казнь Овчины и последовавший затем протест митрополита и бояр побудили Грозного произвести санкции против некоторых членов правительства Захарьиных. Под благовидным предлогом царь отослал из столицы в действующую армию члена ближней думы кравчего князя П. И. Горенского, единственного из Оболенских князей, допущенного в состав регентского совета. Причиной опалы явилось «непослушание» кравчего, или, как можно догадываться, отказ одобрить жестокие репрессии против его сородичей[918]. В октябре 1564 г. Горенский был послан в действующую армию против литовцев в Великие Луки[919]. По-видимому, уже после введения опричнины кравчий пытался бежать в Литву[920]. Ему удалось пересечь границу и уйти в литовские пределы. Однако посланный вдогонку отряд настиг беглеца. Князь Горенский был закован в цепи и под сильной охраной доставлен в Москву.

     Опала на Горенского и удаление его из столицы знаменовали окончательный распад правительства Захарьиных.

В какой-то мере опала Горенского отразилась на положении его покровителей и друзей, к числу которых, по-видимому, принадлежал ближний боярин И. П. Яковлев[921].

     Царя крайне тревожило проникновение «крамолы» в среду старомосковской знати. Признаков этой крамолы было очень много. Не позднее мая — июня царь велел всенародна казнить Ваську Шибанова. Верный слуга Курбского, будучи на эшафоте, похвалял своего господина до последнего издыхания[922]. В назидание «изменникам» труп казненного, был выставлен для общего обозрения. Однако вскоре один из ближайших друзей Курбского боярин В. В. Морозов велел подобрать тело Шибанова и похоронить его[923]. Царь воспринял подобное своеволие как дерзкий вызов. Но он не решился сразу же наказать боярина. В октябре 1564 г. Морозов получил последнее служебное назначение. Он командовал сторожевым полком в армии И. П. Яковлева[924]. После того имя его навсегда исчезает из разрядов. Вскоре же по приказу царя В. В. Морозов был арестован.

        Альберт Шлихтинг сообщает следующие подробности относительно «дела» В. В. Морозова: «Тиран думал, что Владимир (Морозов. — Р. С.) устроил какой-то заговор с Курбским и ложно обвинил его, наконец в том, будто он неоднократно переписывался с Курбским»[925].

    Рассказ Шлихтинга требует критического разбора. В своем памфлете Шлихтинг всячески чернит царя и обеляет его жертвы. Поэтому он часто изображает факты боярской измены, доподлинно ему известные, как недостоверные. (Именно таким образом он сообщает об изменнических переговорах князя С. В. Ростовского с послом С. Довойной, заговоре И. П. Федорова и т. д.). К таким фактам относится, возможно, и известие о тайных сношениях В. В. Морозова с Курбским. Поскольку Морозов был ближайшим другом беглого боярина и, не боясь царского гнева, велел похоронить его слугу, в предположении о тайной переписке Морозова нет ничего невероятного. Скорее всего Морозов был изобличен в переписке, за что и был арестован. В тюрьме боярин провел много лет.

         Жестокие репрессии против влиятельнейших боярских фамилий (Шереметевых и Морозовых), состоявших в тесном родстве с Захарьиными, и последующая опала на бояр. П. Яковлева-Захарьина и Л. А. Салтыкова-Морозова показывали, что новое правительство Грозного не пользовалось прочной поддержкой даже среди старомосковской знати, служившей традиционной опорой власти московских государей. Трудности усугублялись наличием влиятельной церковной оппозиции.

     Лишившись поддержки части правящего боярства и церковного руководства, правительство не могло управлять страной обычными методами и пыталось упрочить свое положение с помощью террора. Но монархия никогда не смогла бы расправиться с могущественной аристократической оппозицией без решительной поддержки дворянства. Приобрести такую поддержку можно было двумя путями. Первый из них состоял в расширении сословных прав и привилегий дворянства, расширении его представительства в Боярской думе и органах управления, в осуществлении программы дворянских реформ. Предпосылки к подобным реформам были налицо. Однако правительство Грозного, чуждое идеям дворянских реформ, избрало другой путь. Оно пыталось укрепить собственную опору не через организацию дворянского сословия в целом, а через создание особого полицейского корпуса, специальной дворянской охраны. Корпус комплектовался из относительно небольшого числа дворян. Его члены пользовались всевозможными привилегиями в ущерб всей остальной массе служилого сословия.                                

    Традиционная структура управления армией и приказами, местничество и прочие учреждения, обеспечивавшие политическое господство боярской аристократии, были сохранены в неприкосновенности, и не подверглись реформированию. Подобный образ действий был чреват опасным политическим конфликтом. Монархия не могла сокрушить устои политического могущества знати и дать новую организацию дворянскому сословию в целом. Возмутительные привилегии охранного корпуса со временем вызвали сильное недовольство в среде земских служилых людей. Таким образом, посылки, на которых основана была опричная реформа, способствовали, в конечном счете, сужению социальной базы правительства, что в последующем развитии неизбежно привело к террору, как единственному способу разрешения вновь возникшего противоречия.

915

ПСРЛ, т. XIII, стр. 328.

916

В августе 1564 г. казна предоставила митрополичьему дому право на безмытный проезд 100 телег или судов в города Северской Украины, а также разрешение на беспошлинную торговлю митрополичьих купчин по всей Новгородско-Псковской земле, в русской Ливонии и Полоцком уезде; в сентябре правительство выдало митрополиту жалованную грамоту на слободку Борисоглебскую в Переяславле-3алесском (См. С. М. Каштанов. Хронологический перечень, стр. 160—161).

917

Очевидцы утверждают, что после выступления верноподданнической оппозиции царь почти шесть месяцев оставался в спокойствии и среди этого нового образа жизни помышлял, как устроить опричнину. (С А. Шлихтинг. Новое известие, стр. 18).

918

В наказах Посольского приказа значилось: «князя Петра государь пожаловал великим жалованьем и держал его близко себя, и князь Петр во государьских делех учал быти не по государскому приказу. И государь наш хотел ево посмирити, учал его держати от себя подале и послал на свою службу». (См. Сб. РИО, т. 71, стр. 322).

919

В сентябре 1564 г. Горенский оказался в армии Бельского в Вязьме, в октябре выступил с передовым отрядом в Великие Луки. (Разряды, л. 313). В Великих Луках были составлены две разрядные росписи. Согласно первой из них, кн. П. И. Горенский служил воеводой полка левой руки: «в левой руке — боярин и воевода Петр Васильевич Морозов, да кравчей кн. Петр Иванович Горенский да кн. Давыд Гундоров». (См. там же, л. 329). Во второй росписи имя Горенского уже не значилось: «в левой руке — царевич Кайбула (из сторожевого полка. — Р. С.) да боярин Петр Васильевич Морозов». (См. там же). Можно установить, что названные росписи были составлены между 7 и 27 октября 1564 г. Известно, что армия прибыла в Луки 7 октября. В обоих разрядах упомянуто имя воеводы Д. Р. Юрьева, причем во втором против его имени сделана помета о его кончине (27 октября 1564 г.). (См. там же, л. 329). Когда в начале ноября полк левой руки участвовал в походе к Озерищам, им вновь командовали только П. В. Морозов и кн. Д. Гундоров. С этого момента имя Горенского навсегда исчезает из Разрядов. (См. там же, л. 314).

920

Как значилось в официальной версии, «князь Петр, узнав свои вины, побежал в Литву и догонили его на рубеже и ко государю привели и государь велел ево того для казнить, что он, будучи при государе в великом приближенье и в том приближеньи будучи, такую великую измену учинил...» (Сб. РИО, т. 71, стр. 322). Современники передают, что Горенский предпринял побег в Литву, рассчитывая на милость и покровительство короля. (См. Шлихтинг. Новое известие, стр. 36).

921

В предопричные годы судьба кравчего Горенского оказывается тесно связанной с судьбой Яковлева. Примечателен тот факт, что, самые ответственные поручения Горенский исполнял обычно, как помощник Яковлева. В Полоцком походе Яковлев и Горенский в качестве первого; и второго дворовых воевод командовали государевым полком. Затем вдвоем приводили к присяге поручителей опальных бояр Воротынского и Шереметева, принимали литовских послов и т. д. (Витебская старина, т. IV, стр. 38; Сб. РИО, т. 71, стр. 90, 92; СГГД, ч. I, № 175—179, 181). Очень возможно, что Горенский состоял в родстве с Яковлевым, а через него с царем. Иначе непонятно, зачем Грозному понадобилось заботиться о поминании Горенского после его казни. Царь дал по Горенскому 50 рублей в Троицу. (См. С. Б. Веселовский. Исследования, стр. 375).

922

В начале июля 1564 г. царь писал Курбскому: «како же не страмишися раба своего Васки Шибанова? Еже убо он свое благочестие соблюде, пред царем и предо всем народом, при смертных вратех стоя,... и похваляя и всячески умрети за тобя тщашеся». (Послания Ивана Грозного, стр. 13).

923

А. Шлихтинг. Новое известие, стр. 38.

924

Разряды, л. 315.

925

Шлихтинг. Новое известие, стр. 38.