Начало опричнины

     В первые недели осады Горбатый разбил сильную казанскую армию и ногайские отряды, находившиеся в тылу русских на Арском поле[454]. Таким образом была ликвидирована критическая ситуация, при которой русский осадный корпус вынужден был отбивать атаки из крепости и с тыла с Арского поля[455].

    Участник «казанского взятия» князь А. М. Курбский, составивший подробное описание казанской войны, неизменно называет Горбатого «великим гетманом» и мужем, очень сведущим в военных делах[456].

    Осведомленные современники без обиняков заявляли о том, что Горбатому принадлежит главная заслуга в покорении Казани. С ведома царя Сильвестр через несколько месяцев после казанского похода обратился к Горбатому с посланием, в котором писал, что Казань взята «царским повелением, а вашим храбрьством и мужеством, наипаче твоим крепким воеводством и сподручными ти»[457]. (Курсив наш. — Р. С.).

    Дружба с Горбатым доставила Сильвестру поддержку всего могущественного клана князей Шуйских. Правда, род Шуйских столь глубоко скомпрометировал себя в период боярского правления, что никто из его членов не был допущен в ближнюю думу.

    В ближней думе проводником влияния Сильвестра был боярин князь Д. И. Курлятев-Оболенский, которого царь Иван называл главным единомышленником протопопа[458]. Курлятев достиг высших военных должностей, не обладая при том никакими военными талантами[459]. Он не раз исполнял службу второго воеводы большого полка при князе И. Д. Бельском, который в силу своей молодости и неопытности был главнокомандующим лишь по названию[460]. В те же годы Курлятев успешно местничал с членами знатнейших боярских фамилий[461]. Придворные заискивали перед главой влиятельной боярской партии. Грозный никогда не мог простить могущественному временщику и его клевретам мелких и обидных унижений, «А Курлятев был почему меня лутче? — писал царь, — Его дочерям всякое узорочье покупай,— благословно и здорово, а моим дочерем, — проклято да заупокой»[462]. Заупокойные по царевнам объяснялись тем, что все они умерли в младенчестве[463].

    Царь не без основания утверждал, будто Сильвестр и Курлятев самовластно распоряжались государственными делами, «строениями и утверждениями», раздавали чины и должности и «ни единые власти не оставиша, идеже своя угодники не поставиша»[464].

    Курлятев использовал свое влияние, чтобы насадить свою родню в Боярской думе. По сравнению с прочими княжескими фамилиями Оболенские получили наибольшее число назначений в думу в конце 40-х и в 50-х годах[465].

    Время наибольшего могущества Сильвестра и Курлятева ознаменовалось широкой раздачей думных чинов представителям высшей титулованной знати[466]. Вместе с думными титулами новоиспеченным боярам были переданы из казны десятки тысяч четвертей земли, тысячи крестьянских дворов. Позже царь желчно укорял Сильвестра за то, что тот раздавал боярам «великие вотчины» и тем примирил «к себе» многих членов Боярской думы[467].

    Кружок Сильвестра усиленно насаждал своих приверженцев не только в думе, но и в различных отраслях управления. Стремясь подчинить своему контролю центральное приказное ведомство, Сильвестр добился назначения на пост государственного казначея X. Ю. Тютина (около 1555 г.)[468]. Богатый грек Тютин на протяжении многих лет был торговым компаньоном сына Сильвестра Анфима[469]. Благодаря дружбе с Тютиным Анфим неоднократно получал выгодные поручения и сильно нажился на казенных операциях[470]. Сильвестр добился изгнания из Казенного приказа сторонника Захарьиных государственного печатника Н. А. Курцева[471].

    В раздоре между Захарьиными и Старицкими Сильвестр и Курлятев неизменно поддерживали Старицких. Свидетельством тому было весьма двусмысленное поведение их в дни династического кризиса и многие другие факты. По летописи, Сильвестр пользовался «великой» любовью княгини Ефросиньи Старицкой[472].

      Сильвестр имел приверженцев среди старомосковской знати, которая бесспорно участвовала в новой правительственной комбинации. Но по мере того, как усиливалось значение титулованной знати, влияние старомосковского боярства падало. Косвенным свидетельством тому явилась отставка двух старейших членов Боярской думы бояр Г. Ю. Захарьина и И. И. Хабарова[473]. Оба они закончили свои дни в монастыре. Во второй половине 50-х гг. стало ослабевать влияние ближних бояр Д. Р. и В. М. Юрьевых. Боярин Д. Р. Юрьев лишился чина казанского дворецкого, после того как Казанский край перешел из ведения Большого дворца в ведение вновь образованного Нижегородско-Казанского дворца[474]. В. М. Юрьев утратил титул тверского дворецкого и был отстранен после 1554 г. от руководства Посольским ведомством[475].

      Несмотря на это, влияние старомосковской знати в правительстве оставалось весьма значительным, свидетельством чему было пожалование думных чинов младшим Захарьиным[476], Шереметевым[477], Салтыковым-Морозовым[478].

    Партия Сильвестра использовала раздор между Захарьиными и Адашевыми в дни династического кризиса и постаралась привлечь Адашевых на свою сторону. В ближайшие месяцы после кризиса дворянский кружок Адашевых значительно упрочил свои позиции в Боярской думе. Ф. Г. Адашев стал боярином, а его сын Алексей — окольничим[479].

    Правительство середины 50-х гг. называют обычно правительством Адашева и Сильвестра[480]. Но доминирующее положение в нем занимал бесспорно кружок Сильвестра и князя Д. И. Курлятева, пользовавшийся поддержкой могущественной Боярской думы.

    Сам Сильвестр родился в Новгороде и происходил из поповичей. Первые сведения о его службе в придворном Благовещенском соборе относятся к середине 40-х гг.[481]. Но его имя было мало кому известно за пределами Кремля[482]. Вплоть до собора на еретиков многие лица отвергали авторитет Сильвестра даже в узкой сфере его служебной деятельности[483]. Вершины, могущества Сильвестр достиг в период после 1553—1554 гг., когда взаимная борьба между Старицкими и Захарьиными вызвала к жизни новую комбинацию политических сил.

    В известных приписках к летописи царь Иван ярко живописует правление Сильвестра. «Некий священник», служивший в церкви Благовещенья у царского двора, «бысть яко всемогий, вся его послушаху и никто же смеяше ни в чем же противитися ему ради царского жалования: указываше бо и митрополиту... и бояром, и дияком» и т. д.[484]. Впадая в полемическое преувеличение, царь утверждал, что поп-невежа склонен был «спроста рещи, всякия дела и власти святителския и царския правяше, и никтоже смеяше ничтоже сътворити не по его велению, и всеми владяше, обема властми, и святителскими и царскими, якоже царь и святитель...»[485]. Могущественный временщик, объединивший в своих руках духовную и светскую власти, — таким предстает Сильвестр в рассказах Грозного. При всей тенденциозности подобных рассказов в основе их лежит один несомненный факт: во второй половине 50-х гг. Сильвестр оказывал всестороннее влияние на управление государственными и церковными делами.

454

На помощь царским отрядам из Ногайской орды прибыло до 2 тысяч всадников. (См. К у р б с к и й. История. — РИБ, т. XXXI, стр. 185— 186, 183; Разряды, л. 193 об.).

455

Курбский. История —РИБ, т. XXXI, стр. 187: ПСРЛ, т. XIII.  стр. 210—211.

456

Курбский. История. — РИБ, т. XXXI, стр. 187.

457

Д.. П. Голохвостов. Указ. соч., стр. 91. Со взятием Казани задача покорения Казанского ханства была еще полностью не решена. Бояре настоятельно советовали царю остаться в Казани с войсками до весны, чтобы выгубить бусурманское воинство до конца и усмирить землю «на веки». Однако по совету Захарьиных Грозный уехал в Москву, где его жена ждала рождения ребенка. Управлять Казанью «в царево место» был оставлен «большой боярин» кн. А. Б. Горбатый, а с ним двое других воевод, наиболее отличившихся при взятии крепости: кн. В. С. Серебряный и А. Д. Басманов. На долю этих трех воевод выпала сложная задача замирения вновь завоеванного края. (См. Курбский. История. — РИБ, т. XXXI, стр. 205).

458

Послания Ивана Грозного, стр. 38. Царь желчно бранил Сильвестра, утверждая, что именно он «препустил» в царский «синклит» (думу) своего единомышленника Курлятева. Однако можно предположить, что Курлятев вошел в ближнюю думу благодаря не только покровительству Сильвестра, но и родству с Захарьиными. В одном местническом деле XVII в. упоминалось, что кн. М. Лыков «жил у Никиты Романовича, а сей ему был свой по князь Иване по Курлятеве». (См. Исторический сборник, 1838, ч. II, стр. 285, 364).

459

Курлятев служил с начала 30-х гг., но ни разу не отличился на военном поприще. Должно быть, по этой причине он не участвовал в казанских походах (1549—1550 гг. и 1552 г.). Во время первого из них Курлятев. «ведал» Москву, во время второго служил наместником Новгорода Великого. В мае 1553 г. он был переведен из Новгорода в Казань в качестве второго воеводы. Самые ответственные свои назначения Курлятев получает во второй половине 50-х гг. (См. Разряды, лл. 170, 178 об. 200 об. 201, 210; ПСРЛ, т.  XIII, стр. 156).

460

Курлятев исполнял указанную службу в октябре 1555 г., летом 1557 г., в марте 1558 г. и июле 1560 г. (См. Разряды, лл. 226, 238, 245 об, 246, 270 об, 276). После завоевания Ливонии Курлятев был назначен первым наместником русской Ливонии.

461

В мае 1548 г. Курлятев добился успеха в споре со знатным гедиминовичем кн. Ф. А. Куракиным. Позже он затеял спор с удельным князем А. И. Воротынским и знатнейшим из старомосковских бояр конюшим И. П. Федоровым-Челядниным (1553 г.). Счет с Федоровым завершился тем, что бояр «розвели» по разным городам. Попытка знатного рязанского князя И. И. Пронского «посчитатися» с Курлятевым в 1557 г. была отклонена под формальным предлогом. (Разряды, лл. 168, 201 об, 240—241).

    Однажды Курлятеву довелось возглавить боярский суд, разбиравший поземельную тяжбу между царским свояком кн. В. А. Сицким и кн. Прозоровским. Для решения тяжбы бояре пригласили в суд самого царя. Последний утверждал, что его «обыскивали, кабы злодея». «Попамятуй и посуди: с какою есть укоризною ко. мне судили Сицково с Прозоровским...», — писал Грозный много позже. (См. Послания Ивана Грозного, стр. 209, 599).

462

Послания Ивана Грозного, стр. 209.

463

ПСРЛ, т. XIII, стр. 157, 161.

464

Послания Ивана Грозного, стр. 38.

465

В течение 1538—1548 г. боярство получили один или двое членов рода Оболенских, тогда как в следующем десятилетии — около девяти. В чине боярина в думу вошли В. С. Серебряный, Д. И. и К. И. Курлятевы (1549 г.), П. С. Серебряный (1551 г.), Д. И. Немова (1552 г.), И. В. Гореиский (1555 г.), Ф. И. Кашин и Ю. И. Кашин (1555 г.), М. П. Репнин (1559 г.). (См. А. А. Зимин. Состав Боярской думы в XV—XVI веках. «Археографический ежегодник за 1957 год». М., 1958, стр. 61, 64, 67» 69; Разряды, лл. 216 об, 230, 255).

466

В тот период боярский чин получили некоторые Ростово-Суздальские князья: А. И. Катырев (к 1557 г.) и А. И. Нохтев-Суздальский (к 1559 г.); Ярославские князья: И. М. Троекуров и А. М. Курбский (к 1556 году), И. В. Пеньков (к 1557—1558, гг.;) окольничими стали — Д. С. Шестунов (к 1557 г.), В. А. Сицкий (к 1559 г.), В. А. Большой Великого Гагин (в конце 50-х годов) и т. д. Из Стародубских князей боярство получили Ф. Б. Ромодановский (1555 г.), Д. И. Хилков (к 1558 г.), окольничим стал Дав. Фед. Палецкий (к 1553 г.). (См. Разряды, лл. 238, 255, 256 об, 246 об, 202 об; ТКТД, стр. 120, 121; ПСРЛ, т. XIII, стр. 270; Родословная книга, ч. II, стр. 118; А. А. Зимин. Состав Боярской думы, стр. 67).

467

Царь Иван писал Курбскому, будто Сильвестр «вас (бояр-княжат. — Р. С.) почал причитати к вотчинам и к селам; еже деда нашего великого государя Уложением, которые вотчины у вас взимати и которым вотчинам еже несть потреба от нас даятися, и те вотчины ветру подобно роздал неподобно и то деда нашего Уложение разрушил и тех многих людей к себе примирил». (См. Послания Ивана Грозного, стр. 38). Возможно, что царь имел в виду раздачу крупнейших вотчин представителям титулованной знати, получившим думные чины.

468

Сб. РИО, т. 59, стр. 439; Разряды, лл. 219 об, 225.

469

Подробнее см. И. И. Смирнов. Очерки, стр. 245—246; А. А. 3 и м и н. Пересветов, стр. 43.

470

Одно время Анфим заведовал таможенными сборами в Казне. «Царь государь, — писал сыну Сильвестр, — велел послужити тебе в своей царской Казне, у таможенных дел» и т. .д. (См. Домострой, стр. 70).

471

«Что ж о козначее нашем Никите Офонасьевиче? — писал царь стороннику Сильвестра Курбскому. — Про что живот напрасно разграбисте, самого же в заточение много лет, в дальных странах, во алчбе и наготе держасте?». (См. Послания Ивана Грозного, стр. 52). В Дворовой тетради 50-х годов против имени Курцева, занимавшего тогда пост Тверского дворецкого, сделана помета «в опале». (См. ТКТД, стр. 114). Последнее назначение Курцев получил около ноября 1555 г. (См. Разряды, л. 215, 231—232 об). После того опальный дьяк провел несколько лет в ссылке, из которой вернулся лишь после падения Сильвестра.

472

ПСРЛ, т. XIII, стр. 524.

473

Г. Ю. Захарьин был членом «семибоярщины» и «ведал» столицу летом 1553 г., и эта служба была одной из его последних служб. (См. Разряды, л. 203). В списке думных чинов он показан, выбывшим в 1555— 1556 гг. (См. Древняя Российская вивлиофика, т. XX, М., 1791, стр. 34, 40). По некоторым сведениям, инок Гурий Захарьин умер в монастыре в 1567 г. (См. И. Д. Дмитриев. Указ. соч., стр. 9). По другим сведениям, он скончался значительно раньше. В Дворовой тетради 1552 г. против его имени помечено «умре», но тетрадь заполнялась лишь до начала 60-х гг. (См. Тетрадь Дворовая 7060 г.—Москва. ГИМ, Музейное собр., № 3417, л. 42 об.). И. И. Хабаров служил несколько лет наместником Смоленска, откуда был отозван после сильного пожара в 1554 г. (См. Разряды, лл. 200, 208, 208 об.; ПСРЛ, т. XIII, стр. 432). Затем он ушел в монастырь, где прожил многие годы. (См. выше, стр. 42).

474

В конце 50-х годов дворецким Казанским и Нижегородским стал М. И. Вороной-Волынский. (См. Тысячная книга, стр. 114; Разряды, л. 252 об; Акты, относящиеся до юридического быта древней России, изд. Археограф, ком. под ред. Н. Калачева, т. I, СПб., 1857, стр. 229).

475

По некоторым, крайне недостоверным сведениям, виновником опалы Юрьева якобы был ездивший с ним в Литву Ф. И. Сукин, который «на боярина на Василия Михайловича доводил и в напрасную беду ввел». Приведенные сведения содержатся  в цитированном выше родословце конца XVII в., представляющем генеалогический пасквиль на Сукиных. Насколько плохо авторы пасквиля были осведомлены о событиях середины XVI в., показывает их утверждение, будто Сукиных «вынесли в люди» Щелкаловы. В действительности, Щелкаловы служили оруженосцами в то время, когда Сукины достигли вершины могущества и заседали в думе. (См. Родословная книга XVII века. БАН. Отдел рукописей. 32.15.16, лл. 118—119).

476

После смерти боярина 3. П. Яковлева (1 июля 1558 г.) боярство было сказано его братьям И. П. и С. В. Яковлевым. К 1559 г. Н. Р. Юрьев получил окольничество. (См. Н. Снегирев. Новоспасский монастырь, стр. 128; Тысячная книга, стр. 113, 112; Разряды, лл. 253 об, 255, 256 об; А. А. Зимин. Реформы, стр. 374).

477

С. В. Шереметев, новгородский дворецкий (1555 г.), стал окольничим в 1558 г., но вскоре он умер. Второй брат, Никита, получил окольничество в 1557 году и боярство в 1558 году. Иван Меньшой в 1558 году был пожалован в окольничие, а через год также стал боярином. (Разряды, лл. 225, 242, 238, 246, 242, 253).

478

Брат оружничего и окольничего Л. А. Салтыкова Яков получил боярство в июне 1558 г. (Разряды, лл. 202, 231, 260; ТКТД, стр. 114; А. А. Зимин. Реформы, стр. 374).

479

Разряды, лл. 202, 204 об, 257. Младший брат временщика Данила стал окольничим ранее 1559 года. (Там же). Как писал царь, «поп Селиверст и со Олексеем (Адашевым. — Р. С.) здружися и начаша советовати отаи нас, мневша нас неразсудных суща». (См. Послания Ивана Грозного, стр. 37). Факт сближения между Сильвестром и Адашевым засвидетельствован также Курбским. (См. Курбский. История. — РИБ, т. XXXI, стр: 170).

480

Когда Адашев был «во времяни», «в ту же пору был поп Селивестр и правил Рускую землю с ним заодин и сидели вместе в ызбе у Благовещения, где ныне полое место межу полат». (См. Пискаревский летописец, стр. 56—57).

481

В Москве Сильвестра патронировал, по-видимому, митрополит Иосаф Скрипицын, его земляк-новгородец. (Ближний родственник митрополита Д. Т. Скрипицын служил в Новгороде дьяком, а его брат был помещиком Обонежской пятины. См. Н. П. Лихачев. Разрядные дьяки, стр. 248; Тысячная книга, стр. 96). В 1540 г. Иосаф добился освобождения из тюрьмы Старицких будто бы по совету Сильвестра: «его бо промыслом и из нятства выпущены». (См. ПСРЛ, т. XIII, стр. 135, 526). После Стоглавого собора Сильвестр возил соборные постановления на утверждение бывшему патрону Иосафу в Троицу. (См. И. И. Смирнов. Очерки, стр. 240—241).

482

В марте 1548 г. новгородский архиепископ прислал традиционные подарки («великоденский мех») членам царской семьи, боярам, приказным,  придворным священникам. Подарки получили все сколько-нибудь влиятельные при дворе лица. Сильвестра среди них не было. (См. И. И. Смирнов. Очерки, стр. 250—251). В конце 40-х гг. Сильвестр не смог добиться для себя поста протопопа Благовещенского собора и царского духовника, хотя пост этот дважды оказывался вакантным. До января 1548 г. протопопом был Федор Бармин, которого сменили сначала Яков, а затем Андреи.

483

Во время собора на еретиков дьяк И. М. Висковатый показал, что он на протяжении трех лет «вопил» и «возмущал народ» по поводу новых кремлевских икон «в соблазн» и в поношение Сильвестру. Если, отмечает И. И. Смирнов, придворный священник не был «в состоянии на прекратить эти выступления, ни тем более расправиться» с дьяком, то очевидно, вплоть до 1550—1553 гг. он еще не располагал достаточной внешней властью. (См. И. И. Смирнов. Очерки, стр. 251).

484

ПСРЛ, т. XIII, стр. 524.

485

ПСРЛ, т. XIII, стр. 524.