Избранное

— А что, Аня, и в самом деле, прошлась бы…

— Ты же знаешь, Сима, что мне сегодня некогда!

Сима взглянула на сестру, но ничего не спросила, хотя и понятия не имела, чем это Аня сегодня так занята. Симе не хотелось упустить случая ближе познакомить сестру с этим милым молодым подполковником, и она стала ее уговаривать:

— Приезжий человек просит показать ему город, как же можно ему в этом отказать? Не можешь сегодня, так договоритесь на другой день. Знаете, Виктор Эммануилович, не будь у нас на сегодня билетов в театр, мы бы сами пошли показать вам город. Правда, Наум?

— Разумеется.

— Послушайте, пойдемте с нами в театр! Вы ведь там еще не были? Он у нас новый, гораздо просторней довоенного. Прежний тоже был большой и красивый. Особенно запомнился мне занавес. Очень красивый занавес там был.

— А достанет ли Виктор Эммануилович билет? — вмешался Наум.

— Ну вот еще! Для фронтовика в кассе всегда найдется, я думаю, лишний билет. — И, взяв под руки Наума и Виктора, Сима широким шагом повела их от домика, ощущая спиной провожающий взгляд сестры.

…Это, вероятно, не совсем пристойно, подумал о себе Корф, когда на следующий день он вновь завернул на ту же улицу и, не спросив вчера у той, к кому сейчас направился, желает ли она, чтобы он пришел, все же постучал в дверь.

— Аня только что ушла. Она скоро должна вернуться.

Виктора не удивило, что Шифра его опередила, не дожидаясь вопросов. Этим Шифра освободила его от ведения скрытой игры. Первым делом он бы, конечно, спросил о старшей, о Симе, которую вчера проводил до театра. Шифра сразу бы поняла, что не к старшей дочери он пришел. Материнское сердце обмануть трудно. Да и не собирался он ее обманывать, скрывать, к кому пришел. Шифра, очевидно, не только преданная, но и умная мать. Она оставила его в комнате одного, чтобы своим присутствием не вынуждать его заводить разговор о младшей дочери.

Собственно говоря, Виктор Эммануилович сам не знал, что, к примеру, он бы ответил, если Шифра и в самом деле завела бы с ним такой разговор. Ничего удивительного, если мать взрослой дочери хочет знать, что представляет собой человек, который на этот раз уже не случайно забрел сюда, тем более если он не на год и не на два старше дочери и был уже женат. Он ведь не скрыл бы все это от нее, если бы она спросила.

В комнатушке с облезлыми стенами, низким потолком стояли две железные кровати, покрытые дешевыми одеялами, венский стул с заплатанным сиденьем, две табуретки, шкаф с фанерной дверцей.

Долго сидеть и ждать Корфу не пришлось. Но когда Аня вошла, Виктор растерялся, кажется, больше нее.

— Вас, вероятно, удивляет, что вы застали меня сегодня здесь? — он старался скрыть свою растерянность, но не знал, как ее побороть.

Нет, Аню не удивило то, что она застала его сегодня здесь. По тому, как при знакомстве он задержал ее руку в своей, Ане показалось, что он не случайно забрел сюда вчера.

Аня ему ничего не ответила, ждала, чем он объяснит свой сегодняшний приход. Опять заблудился?

— Как вы могли заметить, — продолжал Корф, не дожидаясь ее ответа, — я уже не в том возрасте, чтобы вести себя как молодой парнишка. Играть, как говорится, в прятки. Я не собираюсь скрывать от вас, к кому пришел. Думаю, и вы это знаете. Я пришел сюда потому, что хотел видеть вас… Я должен был вас увидеть…

Виктор Эммануилович не может сказать, что вел себя не так, как представился сегодня: не юнцом, а человеком в годах. Уже который час кружат они по окрестным улицам и переулкам, таким же тихим и полуразрушенным, но о том, что Аня с замирающим сердцем ожидала от него услышать, Виктор ни словом не обмолвился. И не только от нее, но и для него самого было пока тайной, почему он так хотел ее увидеть.

Нераскрытой тайной осталось это и неделю, и две недели спустя, хотя они часто виделись.

Приходил он всегда неожиданно, не условившись заранее, словно сомневался, придет ли сюда еще. Из-за недоговоренности Виктор два-три раза не дожидался ее. Но каждый раз ему казалось, что мать, да и сестра, и даже этот высокий парень, которого Виктор все время здесь застает, Наум, что все они знают, где Аня, только ему сказать не хотят.

Когда не застал Аню Виктор дома два вечера кряду, ему показалось это странным и вызвало даже подозрение, потому что накануне он все рассказал ей о себе, о своей умершей жене, о маленькой Машеньке, по которой так тоскует…

Аня могла истолковать все по-иному, подумать, что своим рассказом он хочет отдалить ее от себя и на этом прекратить знакомство. Или она сама, узнав обо всем, решила не встречаться с ним. А Виктор уже сожалел о том, что поторопился с откровениями, и не совсем понимал, зачем он это сделал. Скорее всего потому, что в тот вечер впервые так остро почувствовал, как близка ему эта девушка с большими черными, точно доверху наполненными тушью, глазами, ощутил, что это единственный на свете человек, кому он мог доверить бы свою маленькую Машеньку. Но и после того, как Виктор сделал для себя это открытие, он все равно продолжал приходить неожиданно, не условившись о встрече заранее. Только не было больше случая, чтобы он не застал Аню дома или ему пришлось долго ее дожидаться.

В ближайшее воскресенье Виктор принес два билета в театр. В этот вечер там показывали «Трех сестер», спектакль, на который, как уверял Наум, билетов не достать, даже на галерку.

— Невозможного в жизни не бывает, дорогой товарищ Наум, — ответил ему тогда Виктор.

— И вы беретесь это доказать?

— Если, конечно, понадобится.

И Виктор доказал это не Науму или еще кому-либо, а пожалуй, себе самому. Дело и впрямь оказалось непростым, как непросто было в его жизни многое, чего ему приходилось добиваться.

Увидев билеты, Аня в первый момент страшно обрадовалась, глаза у нее так и вспыхнули, но огонек этот тут же померк.

— К сожалению, сегодня я не смогу пойти.

Как ни неожиданно прозвучали ее слова, Корф ничем не выдал своего недоумения, точно ждал такого ответа. Он только сказал:

— Очень жаль.

Жаль ему было не потраченных напрасно усилий, которые он приложил, чтобы достать билеты, хотя Аня, конечно, могла понять это именно так. Жаль было, что он так поздно понял, почему, бывало, часами сидел здесь понапрасну, дожидаясь Аню, и ни мать, ни сестра не могли сказать ему, вернее, не хотели сказать, куда она ушла. Его, видимо, считают для нее слишком старым, ему ведь пошел двадцать восьмой год, да и ребенок у него на руках. Тот, ради встречи с которым Аня отказывается пойти с ним, Виктором, сегодня в театр, намного, надо полагать, моложе и не вдовец с грудным ребенком на руках. А ей, Ане, нет и девятнадцати. Не из опасений ли, что тот, другой, увидит ее с ним, с Корфом, Аня водила его во время вечерних прогулок по безлюдным окраинным улочкам и ни разу они не прошлись по главной.

— А завтра? — спросил на всякий случай Виктор, пряча билеты в карман кителя.

— Завтра я свободна! — Глаза ее снова весело заблистали. — Я и сегодня пошла бы, знай заранее. Мы бы с Симой договорились, и она меня подменила. У нас тут тетя, старая одинокая женщина, никого, кроме нас, у нее нет. На прошлой неделе она тяжело заболела, ее нельзя оставлять одну. Вот мы с сестрой по очереди и навещаем ее. День я, день сестра… Сегодня как раз мой черед. Знай я заранее, что вы достанете билеты в театр на сегодня, договорились бы с Симой, чтобы она пошла к тете. Но Сима незадолго до вашего прихода ушла со своим Наумом куда-то в гости… Не понимаю, почему вы улыбаетесь? Не верите мне?

— Как вы могли такое подумать? Какое я имею право не верить вам?

Виктор не имел права не верить Ане, но сомневаться в рассказанном ею, разумеется, мог. И не только потому, что до сегодняшнего дня ни о какой тете она не упоминала. Аня сказала, что тетя заболела на прошлой неделе, а он не заставал Аню по вечерам и раньше. Виктор решил проводить Аню, но совсем не потому, что не поверил ей.

— Не надо меня провожать, — отговорила его Аня. — Вы из-за меня опоздаете в театр. Тетя живет в другом конце города, очень далеко отсюда.