Страница 33 из 35
В общественных местах Гаваны и других больших городов, таких, как, например, Сантьяго, случаев открытой расовой дискриминации не было. Звучит парадоксально, но расовая сегрегация сохранилась там, где влияние американцев ощущалось меньше всего, — в школах, общественных парках и ночных клубах. Первым белым кубинцем, заинтересовавшимся богатым африканским наследием Кубы с научной точки зрения, был антрополог Фернандо Ортис. В 1906 году на свет появилась его работа «Los negros brujos» («Негритянская магия»). С этой книги на Кубе началась эра движения негрисмо. В период негрисмо афро-кубинские виды искусства завоевали внимание международной общественности. К сожалению, это движение не проникло в «цветную» среду и по своему характеру осталось преимущественно элитарным.
Белые не были заинтересованы в том, чтобы положение «цветных» на Кубе улучшилось. Понимая это, чернокожий по имени Эвариетр Эстенос основал Партию независимости «цветных». Но это движение, воплотившее в себе восставшую гордость черных кубинцев, было жестоко подавлено. Его уничтожение стадо одной из самых мрачных страниц кубинской истории. Бут пишет:
«В 1912 году был положен конец недолгому существованию этой уникальной структуры. Правительственные силы подавили "черное восстание" под предводительством лидера партии Эваристо Эстеноса. Пролилось немало крови, что заставляет вспомнить об аналогичных событиях, происходивших в тот же период в США. Да и без поддержки оттуда не обошлось».
От рук озверевших белых погибли более трех тысяч чернокожих. Слово «линчевать» прочно вошло в кубинский лексикон. На Кубе появились «странные фрукты», о которых пела Билли Холидэй (чернокожие, повешенные на деревьях по суду Линча).
В 1933 году «цветной» сержант по имени Фульхенсио Батиста возглавил восстание офицеров запаса против ненавистного всем диктатора Херардо Мачадо, утвердившегося на посту президента. Мятеж Батисты закончился удачно: впервые в истории Кубы у власти оказался «цветной». Много говорилось о том, что Батиста был связан с американскими гангстерами, а политика его была жестокой и коррумпированной. Почему-то немногие задумались о позитивных достижениях его режима, особенно тех, что касались положения черных и мулатов. Батиста был светлокожим мулатом, но по сложной системе расовой классификации на Кубе он никак не мог относиться к белой категории. Даже когда его избрали президентом республики, ему отказал в членстве гаванский яхт-клуб для белых.
Триумф Батисты активно обсуждали в городе Тринидад. Несколько чернокожих тринидадцев решили нарушить местную традицию и отправиться с семьями на прогулку в «белую» часть центрального парка. Но приверженцы консервативных взглядов подговорили нескольких головорезов напасть на гуляющих и побить их дубинками. В Тринидаде, печально известном своими расистскими порядками, началась настоящая расовая война, получившая название «Отбеливание Тринидада». На чернокожих и мулатов белые нападали толпами и клялись, что избавятся от всех «цветных» в городе. Во время беспорядков был убит известный «цветной» журналист Феликс Хусто Провейер. Как всегда в подобных случаях, виновные в этом преступлении остались безнаказанными. Батиста не вмешивался в ход бойни, чтобы не вызвать гнев белых, которых в городе было большинство.
Батиста начинал сержантом и дослужился до генералиссимуса. Будучи у власти, он разрешил «цветным» занимать высшие армейские должности. К 1949 году двое цветных встали во главе вооруженных сил и полиции. Главой штаба Батисты тоже был «цветной». Однако белые кубинцы всегда были настроены против этого человека. Белая пресса окрестила его Гориллой. Фидель Кастро мог показаться кубинцам более достойным, чем Батиста, правителем страны частично благодаря своему безупречно белому происхождению. Кубинцы, принадлежавшие к средним и верхним слоям общества, видели в нем «великую белую надежду», человека, который избавит их от неотесанного «цветного» мерзавца, незаконно стоящего у власти уже много лет.
Фидель триумфально вступил в Гавану 1 января 1959 года. Пришедшие с ним повстанцы решили отпраздновать это событие в модном ночном ресторане отеля Хилтон. Белых военных там приняли с распростертыми объятиями, а «цветным» даже не разрешили войти. Сначала Кастро никак на это не отреагировал, но 22 марта, почти через три месяца после своего триумфа, он выступил с серьезной речью о проблеме расизма. Смысл ее заключался в том, что революция расизма не потерпит. По словам очевидца, речь имела ошеломляющие последствия:
«Паника охватила всю крупную белую буржуазию и большую часть мелкой белой буржуазии (а также состоятельных мулатов). В ужасе были даже те, кто еще недавно собирался отдать за революцию жизнь. Премьер-министр мог с таким же успехом сообщить о том, что на остров на следующий день упадет атомная бомба. Богатые пригороды Гаваны, Санта-Клары, Камагуэя, Сантьяго и других городов были охвачены волнением. Моментально активизировались контрреволюционеры. Они заявили, что Фидель Кастро разрешил "цветным" вторгаться в аристократические святилища и танцевать с любой девственной весталкой, которую до этого трепетно охраняли от отвратительного излучения, испускаемого черной кожей. Эта биологическая угроза, эта сексуальная катастрофа нависла не только над белым населением, но и над религией, над семейными отношениями, над частной собственностью и над загадочными индексами фондового рынка. Из глубин человеческого подсознания всплыли все зловещие легенды, придуманные во времена рабовладения... Извергался вулкан под названием Негрофобия... Почтенные белые дамы покидали страну, повторяя, что после выступления Фиделя Кастро черные совершенно распоясались»[66].
Видимо, Кастро и сам почувствовал, что зашел слишком далеко, так как через три дня он объявил по национальному телевидению, что «революция не собирается никого принуждать к тому, чтобы танцевать с кем-либо против собственной воли». Об одной из причин массовой эмиграции кубинцев упоминают редко: те, кто покинул родину одними из первых, бежали зачастую не от красного коммунистического режима, а от черной угрозы — угрозы того, что с черными придется общаться на равных. Показательно, что большинство кубинцев поселилось в Майами, где расовая сегрегация присутствовала в полном объеме. Там к ним относились более или менее так же, как к белым. В шестидесятых, в период борьбы американцев за гражданские права, кубинские эмигранты не поддержали афро-американцев. Они также никогда не поддерживали чернокожих Южной Африки. В Южной Флориде отношения между эмигрантами с Кубы и афро-американцами остаются весьма напряженными. Этим двум группам еще предстоит найти совместное решение многих спорных вопросов.
На Кубе расовая дискриминация в общественных местах прекратилась. Но расизм продолжает оставаться частью кубинского уклада жизни. Бут замечает:
«Белые, занимающие руководящие должности, особенно в учреждениях, которые были прежде закрыты для темнокожих, на личном уровне и в завуалированной форме до сих пор проявляют к лицам другой расы несколько неадекватное отношение... Чернокожие кубинцы рассказали автору об этом явлении в 1969 году».
Карлос Мур утверждает, что мнимый антирасизм Кастро в действительности был смесью рационального подхода, снисходительности и отеческого расизма[67]. В 1964 году Мур обнаружил, что в кабинете министров правительства Кастро нет «цветных» министров. Мур приводит этот факт как свидетельство того, что модель дискриминации, присутствовавшую на Кубе в дореволюционный период, сменила другая модель — послереволюционная. Здесь я не совсем согласен с Муром, так как в кабинете Кастро был по крайней мере один «цветной» министр — бессменный коммунистический лидер Блас Рока. До самой своей смерти в начале восьмидесятых этот член кубинского политбюро оставался самым влиятельным «цветным» гражданином острова. Собрав данные восемью годами позже, то есть в 1972 году, Бут увидел, что положение только ухудшилось: теперь полностью белым был не только кабинет министров, но и недавно созданный совет министров. Этот совет состоял из семи заместителей премьер-министра, а среди них не было ни одного «цветного». Более того, во время своего визита на Кубу в 1969 году Бут увидел на улицах очень Немного пар, в которых муж и жена принадлежали бы к разным расам. Мои собственные кубинские источники Подтверждают изыскания Бута, а также сообщают, что в последние десять лет расизм на Кубе приобретает все более открытую форму. Большинство солдат, которых Кастро послал воевать в Африку (в Анголу, Эфиопию и другие страны), были чернокожими. Этот его политический ход подвергся суровой критике. Можно, конечно, сказать, что он был вполне обоснован с точки зрения стратегии: черным кубинцам легче сотрудничать с африканцами. Кроме того, чувство религиозной и эмоциональной связанности с Африкой могло придать чернокожим кубинским солдатам энтузиазма в борьбе за якобы правое дело черных. Но эти обоснования ничего не значат для матерей погибших черных воинов, которые задаются вопросом, почему в джунглях Африки не погибли сыновья их белых соседей.
66
Rene Depestre. Рог la revolution, рог la poesia [For the Revolution and for Poetry]. Havana: Casa las Americas, 1969. P. 96-97.
67
Carlos Moore. Le Peuple noir a-t-il sa place dans la revolution Cubaine [Black People and Their Place in Cuba's Revolution]. Presence Afri-caine52. P. 199-208.