Источник

– Ты читаешь мои мысли, – торжественным шепотом произнес Удод.

Этот замысел привел двоих мужчин в такое возбуждение, что, не в силах дождаться утра, они решили этой же ночью вскарабкаться на гору и проверить свою теорию. Но у ворот, ведущих из лагеря, их задержала охрана, предупредив Удода, что Мешаб – один из самых опасных заключенных, который не должен покидать пределы лагеря.

– Он мой надсмотрщик, и он мне нужен, – заявил Удод.

– Он многих убил, – сказал стражник, но Удод на свою ответственность провел Мешаба за ворота, и они ушли в безлунную ночь.

Они пересекли дорогу к стенам Макора, но не стали входить в ворота. Вместо этого они пошли к северу, где стены вокруг источника делают небольшую дугу, давая понять, что источник лежит за ними. Взобравшись на крышу, они воткнули в нее небольшой клочок материи, заметный издалека. Затем, удаляясь от источника, они начали подъем на гору Баала, то и дело останавливаясь и глядя назад, а когда достигли заранее намеченной точки над городом, остановились и еще раз проверили свое положение.

– Здесь мы поставим наш первый флаг, – сказал моавитянин. – Давай немного подождем до восхода луны.

Они сидели в темноте, присматриваясь к очертаниям города внизу. Кое-где, как далекие звезды в непроглядной ночи, горели огни. Сидящий рядом раб был куда крупнее Удода, гораздо сильнее его, он мог без труда убить строителя и уйти на запад, в Финикию, но вместо этого, продолжая сидеть рядом со своим другом, он сказал:

– Теперь, глядя отсюда на город, я уверен, что мы сможем с этим справиться.

Когда луна на три четверти всплыла из-за холмов Галилеи, ее свет залил острые прямые линии стены, ведущей от задних ворот к источнику, и пара, несколько раз переместившись с места на место, наконец оказалась на прямой линии, что вела к стене.

– Посмотри, – сказал Удод, – как линия пролегает отсюда через весь город и утыкается в крышу дома правителя.

– Вот там мы и поставим шестой флаг, – уточнил Мешаб. Теперь он видел то безошибочное направление, на которое они и будут ориентироваться, когда пробьют первую глубокую шахту и начнут рыть туннель к невидимому и неосязаемому источнику. – Это самая трудная часть, – проворчал он. – Как мы со дна шахты определим направление?

– А вот это – моя работа, – сказал Удод.

Едва он двинулся в обратный путь в лагерь рабов, как, спускаясь по склону, увидел цепочку людей с факелами. Они провели всю ночь на вершине, в соответствии со старым обычаем поклоняясь Баалу. Поскольку этот бог был ночью так благосклонен к строителям, Мешаб предложил:

– Может, и мне стоит подняться и поклониться Баалу?

– Я пойду с тобой, – сказал Яхбаал.

Они наискосок пересекли горный склон, вышли к тропе, по которой спускались пилигримы, и по ней поднялись к святилищу, бывшему уже более тысячи лет местом поклонения.

На вершине они нашли менгир, давно посвященный Баалу. У его подножия были знакомые приметы скромных жертвоприношений: несколько цветов, мертвый голубь. Макор больше не поклонялся огненному богу, пожиравшему детей, больше не существовало храмовых проституток, служивших Астарте, – евреи положили конец этой практике. Но они были не в силах истребить поклонение Баалу, потому что и еврейские земледельцы, и торговцы-хананеи испытывали необходимость в столь важном для них божестве. Даже царь Саул отдал дань уважения Баалу, назвав своих сыновей в честь доброго бога. Время от времени еврейские правители Макора принимались обсуждать возможность запрета хананейского бога, но давление народа позволяло божеству жить и дальше. А вот теперь, при правлении царя Давида, из Иерусалима пришло указание, гласящее, что поклонение Баалу должно быть запрещено, но правители лишь недавно завоеванных северных территорий, где жило много хананеев, всегда выступали против слишком крутых мер, о которых позже придется пожалеть. Таким образом, Макор сохранил своего древнего бога, и горожане регулярно поднимались на гору, ища помощи и поддержки от единственного бога, которого они лично знали, – бога, который неизменно обеспечивал плодородие их полей.

Мешаб Моавитянин опустился на колени перед менгиром, повторяя молитвы, которые усвоил в южных пустынях. Поднявшись, он был готов снова спускаться в вонючий лагерь рабов, куда Баал временно поместил его. Удод спросил его:

– Почему ты так неразумен? Почему бы тебе не принять Яхве и не стать свободным человеком?

Отвечая, Мешаб четко обозначил разницу между собой и Удодом.

– Я жил и умру с Баалом, – тихо произнес он.

Этот же непреклонный ответ он, попав в плен в Моаве, бросил в лицо царю Давиду. Это и лишило его возможности стать военачальником в еврейской армии.

– Подожди, – сказал Удод, увлекая могучего Мешаба к скале, откуда в лунном свете перед ними открывался вид и на Макор, и на Акко. – Мой род, так же как и твой, презирал еврейского бога. Что бы ни было, мы веками поклонялись Баалу. Но постепенно мы начали убеждаться, что евреи…

– Разве ты сам не еврей?

– Теперь – да. Но еще не так давно моим народом были хананеи.

– Как это может быть?

Собственная семья Мешаба скорее погибла бы, чем предала своего бога.

– Мы жили в Макоре бок о бок с евреями, и между нами завязалась тесная дружба, – объяснял Удод. – Один из моих предков по имени Зибеон решил считать себя евреем, и пару раз у него были неприятности. Но в конце концов евреи выяснили, что им нужен Баал, а мы решили, что нуждаемся в Яхве. С тех пор к нам и пришло процветание.

– Как вы могли так обманывать своего бога? – с подозрением спросил Мешаб.

Удод смотрел вниз на обнесенный стеной город своих предков. На этой сцене развертывалась борьба двух могущественных богов, и ему было трудно объяснить Мешабу ту власть, которую Яхве обрел над умами хананеев, искавших истину.

– Все, что я могу рассказать тебе, Мешаб, – это легенда, услышанная мной еще в детстве. Наш народ жил в городе под защитой Баала, и из пустыни пришли евреи – тогда их называли ибри – с ослами, и с ними пришел их бог Эль-Шаддай. Они встали лагерем за стенами, и между двумя богами разразилась жестокая битва за обладание вершиной горы. Баал, конечно, восторжествовал, а Эль-Шаддай в отместку сжег город, и евреям достались руины. Много лет Эль-Шаддай правил долинами, а Баал господствовал наверху. Но спустя несколько столетий было достигнуто соглашение. Хананеи приняли нового бога Яхве, а евреи – старого бога Баала. И с тех пор мы живем в согласии.

– Ты говоришь, что Яхве – это новый бог?

– Да. Другая группа евреев ушла в Египет, где с ними очень плохо обращались, и бог, который сопутствовал им, превратился в могучее и грозное божество, способное поразить врагов ужасом. Этот новый бог Яхве предстал перед таким человеком, как Моисей, который вывел евреев из Египта и сорок лет водил их по пустыне. Там Яхве обретал все большее могущество. Под водительством Яхве и Моисея евреи стали могучей силой…

– Мы знали Моисея, – прервал его моавитянин. – Он хотел вторгнуться в наши земли, но мы его отбросили.

– Нам в Ханаане это не удалось, – признал Удод. – Так что теперь Яхве правит всеми нами.

Легенда Удода довольно точно отражала историю. За несколько столетий до того, как старый Цадок привел свое племя в Макор, другие патриархи пришли в Египет. Они почитали обыкновенного бога пустыни, который мало чем отличался от Эль-Шаддая, но во время бед и страданий, которые их постигли в Египте и на Синае, этот бог превратился в высшее существо, превосходящее любое божество более мелких еврейских племен. И когда племена, собравшиеся вокруг Моисея, вернулись в Ханаан, все приняли превосходство их бога Яхве. Те испытания, в которых он созрел, объясняли, почему он не мог появиться в другом месте. Яхве никогда не мог родиться в таком милом, уютном городке, как Макор с его добрыми богами. Его преображение объяснялось и египетским пленением, и конфликтом с фараоном, и страданиями исхода, и годами голода и жажды в пустыне, и тоской по своему дому, и духовной тягой к всезнающему божеству… Все это выковало и закалило Яхве.